[ На главную ]

Почему  медлил  И.B. Сталин  в  1941 г.?
(Из германских архивов)

О.В. Вишлев

Публикации
(журнал "Новая и новейшая история", 1992, 1) (Часть 1-ая)

В воспоминаниях Маршала Советского Союза Г К Жукова описан эпизод. значение которого, на наш взгляд, еще не оценено советскими историками. Он имел место на совещание у И.В. Сталина вечером 21 июня 1941 г , созванном в связи с получением новых тревожных сообщений о намерении Германии утром следующего дня напасть на СССР. Выслушав приглашенных на заседание военных во главе с наркомом обороны Маршалом Советского Союза С.К. Тимошенко, настаивавших на незамедлительном издании директивы о приведении войск всех пограничных округов в полную боевую готовность, Сталин заметил: 'Такую директиву давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений" (1).

Требование "не поддаваться на провокации", которое Сталин неоднократно повторял в пенале лета 1941 г., не раз подробно комментировалось как в мемуарной литературе, так и в работах историков. Но что стояло за словами "может быть, вопрос еще уладится мирным путем"? Развернутого объяснения им нет на страницах книг и статей советских историков, хотя, как видно из процитированного высказывания, такой вариант развития событий считался весьма реальным и предпочтительным.

Другая загадка кануна Великой Отечественной войны — настороженное отношение советского политического руководства к стекавшимся к нему сведениям о том, что Германия вот-вот нападет на СССР.

Чем же было вызвано отсутствие у Сталина и его ближайшего политического окружения трезвой оценки военно-политической обстановки, сложившейся к лету 1941 г ? Что стоит за кочующей по страницам военной мемуарной литературы (2), военно-исторических исследований (3) и работ по внешней политике СССР (4) туманной формулировкой о допущенном "просчете в определении времени возможного нападения гитлеровской Германии на нашу страну"? Отчего постоянные тревожные сигналы о надвигавшемся фашистском нашествии воспринимались Сталиным во многом как "дезинформация", "происки" определенных политических сил
====
* Статья подготовлена при содействии фонда им. А. фон Гумбольдта.

2. См.: Гречко А. А. 25 лет тому назад. — Военно-исторический журнал, 1966, N: 6, с. 3-15; Мерецков К.А. На службе народу. Страницы воспоминаний. М., 1968, с. 206; Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М., 1968, с. 27; Василевский А.М. Дело всей жизни. М., 1973, с. 119.

3. См.: Жилин П.А. Как фашистская Германия готовила нападение на Советский Союз. М., 1965 и др.

4. См.: История внешней политики СССР. Т. 1. 1917—1945. М., 1976, с. 427— 428; Севостьянов П.П. Внешнеполитическая борьба СССР против фашистской угрозы: сентябрь 1939 — июнь 1941 г. — В кн.: Причины возникновения второй мировой войны. М., 1982, с. 163.

/86/

Запада, стремившихся спровоцировать конфликт между Германией и СССР (5). Наконец, чем обосновывался расчет Сталина на то, что ему удастся оттянуть начало войны до весны 1942 г.? Все эти вопросы, думается, тесно связаны между собой и заслуживают самого пристального внимания

В зарубежной исследовательской литературе и публицистике они обсуждаются давно и очень активно. Однако и там мы не найдем однозначного ответа на них. Мнения западных ученых о том. чем была вызвана ошибочная оценка Сталиным перспектив развития советско-германских отношений весной-летом 1941 г., расходятся.

Одни исследователи полагают, что советское руководство, стремясь остаться "вне империалистической войны" и связывая с этим надежды на получение СССР определенных военно-стратегических и политических преимуществ, считало, что советско-германский конфликт провоцируется Великобританией, заинтересованной в том, чтобы поставить Германию перед необходимостью вести войну на несколько фронтов и тем самым облегчить свое положение, что информация инспирировалась в Лондоне. Этим и объяснялось недоверчивое отношение Кремля к тревожной информации, поступавшей весной-летом 1941 г., и потому не предпринимались соответствующие меры по подготовке к отражению агрессии.

Другие ученые высказывают мнение, что Сталин поддался на уловку немецкой стороны, уверявшей советское руководство в том, что стягивание войск к советская границе является лишь маскировкой предстоящего решающего штурма Германией Британских островов, и не принял мер к тому, чтобы отразить германский удар по СССР. Гитлер, заявляют сторонники этой концепции, перехитрил Сталина, сыграв на его уверенности, что Германия не рискнет вести войну на два фронта и не нападет на Советский Союз, пока не завершит войну против Великобритании.

Широкое распространение имеет точка зрения, согласно которой Сталин просто не верил в возможность нападения Германии на СССР, поскольку якобы видел в нацизме "родственный тоталитарный режим", питал к Гитлеру личную симпатию, считая его трезвым политиком, понимавшим, что мир и сотрудничество с СССР, обеспечивавшие Германии прочный военно-стратегический тыл, снабжение сырьем и политическую поддержку, содержат в себе несравненно больше выгод, чем военное столкновение, и потому должным образом не готовился к отражению германского нападения.

Часто высказывается мнение, что Сталин просто испытывал страх перед германской военной машиной и любыми средствами стремился избежать военного столкновения с Гитлером. Поэтому он якобы и не решался на принятие каких-либо серьезных мер по подготовке к войне, опасаясь, что это само по себе может спровоцировать конфликт с Германией.

Противоположную точку зрения высказывают сторонники концепции превентивной войны Германии против СССР. По их мнению, Гитлер опередил Сталина с нанесением удара, а поскольку советским командованием в соответствии с директивой высшего политического руководства страны был разработан-де лишь план наступательной войны против Германии, то этим и объясняются катастрофические поражения Красной Армии летом и осенью 1941 г.

Перечисленные концепции определяют сегодня подходы зарубежных историков к проблеме 22 июня 1941 г. Некоторые из них восприняты в последнее время и отечественной историографией, и исторической публицистикой.

Отдавая должное тому, что сделано зарубежными исследователями в
====
5. Кузнецов Н.Г. Накануне. Курсом к победе. M., 1991, с 295—296

/87/

изучении интересующего нас вопроса, нельзя, однако, не обратить внимания на ряд обстоятельств, которые заставляют с осторожностью относиться к приведенным концепциям. Прежде всего бросается в глаза то, что в основу их кладется оценка позиции Сталина и советского руководств по тем или иным вопросам, выводимая с помощью системы косвенных доказательств. Хотя такой подход и допустим ввиду сохраняющихся ограничений на доступ к советским архивам, однако он вряд ли может считаться убедительным. И подтверждается это тем, что зарубежные ученые в оценке взгляда Москвы на перспективы развития советско-германских отношений в 1941 г., оперируя практически одними и теми же источниками, расходятся во мнениях.

Вызывают возражения и явные несоответствия некоторых положений названных концепций реальным фактам. Спорным является прежде всего главный тезис большинства из них о том, что советское руководство полностью игнорировало сообщения о надвигавшейся войне и не принимало достаточных мер по подготовке к ней. С этим нельзя согласиться. Сколько бы ни приводилось примеров, в частности со ссылкой на свидетельства из первых рук, недоверчивого отношения Сталина к поступавшим сведениям и раздававшимся со всех сторон предупреждениям о готовившемся фашистском нашествии, неопровержимым остается тот факт, что к лету 1941 г. к западной границе СССР были стянуты силы, по количественным показателям не уступавшие, если не превосходившие силы вермахта и его союзников (6). В первые же дни войны, как писал впоследствии заместитель начальника генерального штаба вермахта В. Варлимонт, "военная готовность Советов" (количество сосредоточенных войск и техники, возведенных оборонительных сооружений и т.п.) "значительно превзошла ожидания" германского командования (7). Сам по себе факт передислокации значительного количества советских, войск в западные пограничные районы свидетельствует о том, что тревожная информация отнюдь не игнорировалась, что принимались серьезные меры, причем не только военные. Другой вопрос, насколько были эффективны эти меры, каковы были уровень боевой подготовки войск, руководство ими, качество вооружений, характер воззрений на стратегию и тактику ведения войны. И политическое руководство Германии, и верховное командование вермахта оценивали боевые возможности Красной Армии, прежде всего ее способность вести наступательные операции, крайне низко (8).

Уже сама по себе такая оценка Красной Армии немецкой стороной накануне 22 июня 1941 г. заставляет усомниться в состоятельности концепции превентивного нападения Германии на СССР, представляющей другую крайность в рассмотрении проблематики 22 июня. Эта концепция, берущая начало в политических декларациях руководителей "третьего рейха", не выдерживает критики по многим параметрам. Однако ни Гитлер, ни другие представители нацистской верхушки не верили в возможность
====
6. Киршин Ю.Я., Раманичев Н.М. Накануне 22 июня 1941 г. (по материалам военных архивов). — Новая и новейшая история, 1991, N: 3; ( http://zhistory.org.ua/nnh913nk.htm ) Generaloberst Halder. Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des Heeres 1939 - 1942. Bd. 2. (1.7.1940 – 21.6.1941). Bearb. von H.-A.Jacobson Stuttgart, 1963, S. 461.

8. Die Tagebucher von Joseph Goebbels. Samtliche Fragmente. Hrsg. von E. Frohlich. Teil 1: Auf-zeichnungen 1924-1941, Bd. 3. Munchen 1987, S. 641; Generaloberst Halder. Op. cit, S. 397; Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Hrsg. vom Militargeschichtlichen Forschungsamt. Bd. 4. Der Angriff auf die Sowjetunion. Stuttgart, 1983, S. 191—202, 272—277.

/88/

нападения Советского Союза на Германию летом 1941 г. (9), а Верховное командование и генеральный штаб вермахта, отмечая, что структура дислоцированных в пограничных округах частей Красной Армии "дает возможность быстрого перехода в наступление" (10), считали, однако, вариант наступательных действий РККА не более чем теоретическим и при оперативном планировании в расчет не принимали. Известно также, с каким трудом германское правительство выискивало основания для предъявления СССР обвинения в подготовке агрессии, но ничего, кроме данных, составленных генштабом вермахта, о нарушении воздушных границ Германии советскими самолетами (11) и сведений служб безопасности о деятельности советской разведки и Коминтерна на территории Германии (12) собрать так и по смогло. Располагай Берлин хоть какой-то информацией о наличии у СССР планов нападения на "третий рейх", это, несомненно, нашло бы отражение в официальном немецком заявлении от 22 июня 1941 г. А так нацистское руководство ограничилось в нем лишь перечислением фактов антигерманской ориентации внешней политики СССР в 1940-1941 гг. да указанием на факт увеличения численности советских войск вблизи границы (13).

Другой вопрос, как представляло себе советское руководство ход возможной войны с Германией. Стратегическая установка Красной Армии состояла в том, чтобы разгромить основные силы противника в приграничных боях, перенести военные действия на его территорию и, развернув наступление на запад, освободить страны Европы от германского ига, что в свою очередь должно было стимулировать революционный процесс и привести к освобождению европейских народов также от гнета их собственной национальной буржуазии. В этом направлении, по сообщениям германской агентуры, велась пропагандистская и воспитательная работа в частях Красной Армии и среди населения приграничных районов (14). Такая стратегическая установка Красной Армии подтверждается и директивами N: 2 и 3, направленными из Кремля в войска 22 июня 1941 г. (15). Ею и рядом других обстоятельств, о которых еще будет говориться ниже, и объяснялись концентрация крупных сил в непосредственной близости от границы и их состав.

Превентивной война против СССР была для фашистской Германии только в том смысле, в каком обосновывал Гитлер ее необходимость перед высшими чинами вермахта в 1940-1941 гг. — как войны против потенциального противника и возможного союзника Великобритании (16). Ни в каком ином смысле превентивной для Германии она не была.

Так почему все же непосредственно накануне фашистского нападения Сталин медлил с приказом о развертывании в боевые порядки частей Красной Армии, стянутых к границе? Так и только так, думается, может
====
9. См. "Untemehmen Barbarossa". Der deutschen Uberfall auf die Sowjetunion 1941. Hrsg. von G.R. Ueberschar. W. Wette, Paderborn, 1984. S. 106.

16. Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtfuhrungsstab). Bd. l. August l940 - 31. Dezember 1941. Hrsg von H.-A. Jacobsen. Frankfurt a.M., 1961, S. 407—408; Generaloberst Halder. Op. cit, S. 46, 455; " Untemehmen Barbarossa", S. 96—101.

/89/

быть поставлен вопрос, если в рассмотрении проблемы 22 июня 1941 г. мы хотим остаться на позициях объективности. Может быть, он все еще находился под впечатлением тесного сотрудничества с Гитлером во второй половине 1939 — первой половине 1940 г. и не верил, что тот решится на войну против своего бывшего партнера? Этот вопрос в последнее время все чаще ставится историками и публицистами. Рассмотрим его, заметив, однако, что фактов, свидетельствующих об обратном, гораздо больше, чем тех, на которых строятся такого рода предположения.

Действительно, советско-германские отношения 1939—1941 гг. были далеко не такими однозначными, как это изображалось в отечественной литературе до недавнего времени. Тут было и сотрудничество в "территориально-политическом переустройстве" Восточной Европы, и взаимная политическая поддержка, и тесная экономическая кооперация, и пропаганда дружбы и мира между двумя странами "на многие поколения", и т.д., и т.п. Но существовали и очень серьезные проблемы. Чего стоил, например, "балканский узел" советско-германских противоречий! "Брак по расчету", как называл Гитлер советско-германское сотрудничество, начатое договором о ненападении (17) (таким оно было и для советского руководства), скрывал за своей парадной вывеской взаимное недоверие и постоянную настороженность по отношению друг к другу. Каждый из партнеров знал цену другому, не обманывался относительно прочности связывавших их уз и понимал, что "дружба, скрепленная кровью", рано или поздно закончится схваткой не на жизнь, а на смерть. До поры до времени лишь не было ясно, когда она произойдет.

То, что "медовый месяц" советско-германской "дружбы" подходит к концу, Кремлю стало очевидно уже летом — осенью 1940 г. С конца июня начали поступать сведения о переброске частей вермахта из Западной Европы к советской границе и о военных приготовлениях Германии на Балтике. В октябре в Москву пришло первое сообщение о начатой в штабе германского верховного командования разработке планов войны против СССР. 29 декабря 1940 г., т.е. уже на 11-й день после подписания Гитлером директивы N: 21 (план "Барбаросса"), о ней стало известно в Москве. И по мере того, как приближался день германского нападения на СССР, поток тревожной информации становился все шире (18). Да и Берлин своими внешнеполитическими акциями — "венский арбитраж", подписание Тройственного пакта, ввоз войск на территорию Румынии и Финляндии — прямо давал понять, что намерен пересмотреть курс в отношении СССР (19). С декабря 1940 г. Гитлер начал демонстративно игнорировать своего бывшего партнера, а затем и вовсе действовать наперекор ему, в первую очередь — на Балканах. Все это не оставляло советскому руководству особых надежд на сохранение прежнего характера советско-германских отношений. Москва сделала для себя выводы из происходившего и с конца 1940 г. начала еще более интенсивно готовиться к войне, что не осталось незамеченным в Берлине (20).

Однако, готовясь к войне с Германией, советское руководство, как свидетельствуют многочисленные донесения, поступавшие в министерство
====
17. Below N. Als Hitlers Adjutant 1937—1945. Mainz, 1980, S. 183.

20. PA AA Bonn, Dienststelle Ribbentrop. Vertraualiche Berichte. 2/1, Teil I (R 27094); 2/2, Teil 1 (R 270961); 2/2.Teil 2 (R 27097); Dienststelle Ribbentrop, UdSSR — RC. 7/1 (R 27168), Bl. 25919 ff.

/90/

иностранных дел Германии зимой 1940/41 г. и в начале весны 1941 г. предпочло бы ее избежать. Причины были отчасти те же. что и в августе 1939 г.: понимание явной слабости руководства Красной Армии, выбитого предшествовавшими "чистками", незавершенность перевооружения, слабая боевая выучка войск, их неготовность пользоваться современной техникой, несовершенная тактика (21). Все эти недостатки особенно наглядно продемонстрировала советско-финляндская война. На международной арене СССР находился в изоляции, так что с Германией, опиравшейся на потенциал почти всей континентальной Европы, ему пришлось бы бороться в одиночку. Что касается Англии, то в Кремле опасались, что она в любой момент может сговориться с Берлином и выйти из войны. В руководстве "третьего рейха" полагали также, что боязнь войны с Германией имела для советского руководства и внутриполитические причины: война могла привести к политической дестабилизации СССР и обострению межнациональных противоречий.

Конфликта с Германией Сталин стремился избежать, основываясь на трезвой оценке внутри- и внешнеполитического положения СССР, состояния его вооруженных сил и понимании того, какую величайшую опасность для Советской страны таила в себе германская военная машина. Прежде всего этим, а не "политическим оппортунизмом", не "симпатией к Гитлеру" и не иллюзиями относительно "дружбы" с Германией определялось все то, что делалось Москвой, чтобы предотвратить столкновение с "третьим рейхом".

Однако эта политика была весьма далека от заискивания перед Германией, как пытаются представить сегодня некоторые авторы. Демонстрируя готовность к диалогу и урегулированию отношений, советское руководство в то же время последовательно проводило линию на то, чтобы реализовать внешнеполитические интересы СССР, создать международные условия, которые затруднили бы Германии выступление против Советского Союза, наращивало оборонный потенциал страны и подчеркивало готовность отразить возможное нападение. Поэтому было бы ошибкой упрощать внешнеполитическую стратегию СССР с осени 1940 г. до лета 1941 г., изображая ее лишь как линию на достижение соглашения с Германией путем уступок и непротиводействия гитлеровским планам агрессии.

Вышеупомянутые внешнеполитические акции германского правительства в конце лета-осенью 1940 г. были восприняты Москвой как нарушение положений советско-германского договора о ненападении и секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г., о чем было заявлено гитлеровскому руководству (22). Советское правительство выразило также недовольство наметившимся к осени 1940 г. сокращением германских промышленных поставок в СССР и заявило, что будет вынуждено соответствующим образом сократить поставки из Советского Союза (23). В качестве ответных мер на изменение политического курса Германии в отношении СССР оно временно заблокировало выполнение соглашения о переселении немцев из СССР (24), заняло жесткую позицию на переговорах о компенсации за немецкую собственность на территориях, отошедших к СССР (25), и пере-
====
21. На это неоднократно указывалось в донесениях, поступавших в министерство иностранных дел Германии. PA AA Bonn, Dienststelle Ribbentrop, Vertrauliche Berichte, 2/1, Teil 1 (R 27094), BL 29842-29843,29879-29881.

/91/

говорах о хозяйственном соглашении па 1941 — 1942 гг., в ходе которых Германия добивалась расширения поставок из СССР промышленного сырья, нефтепродуктов и продуктов питания (26).

Стремясь предотвратить дальнейшее ухудшение советско-германских отношений. Советское правительство в октябре 1940 г. приняло предложение германского руководства направить В.М. Молотова с официальным визитом в Берлин (27). В Москве надеялись, что прямой контакт с германским правительством позволит снять многие вопросы. Однако визит Молотова в Германию 12-13 ноября 1940 г. в этом плане ощутимых результатов не принес. В ответ на предложения нацистского руководства "согласовать долгосрочные политические интересы" сторон и "разграничить сферы интересов в мировом масштабе" Молотое в качестве главного условия углубления диалога и достижения конкретных договоренностей выдвинул требование полного выполнения Берлином ранее заключенных советско-германских соглашений, признания интересов безопасности СССР в районе Черного моря, а также его территориальных интересов (28). Такая позиция была повторена 25 ноября 1940 г. и в письменном ответе Советского правительства германскому руководству на его предложение СССР присоединиться к Тройственному пакту (29). Это послание осталось без ответа.

Проводя линию на предотвращение конфликта с Германией, правительство СССР подписало с ней 10 января 1941 г. новое хозяйственное соглашение, в котором предусматривалось расширение советских поставок сырья и продовольствия и их опережающий характер (30). Однако это соглашение, которым Москва пошла навстречу пожеланиям германского руководства, не являлось односторонней уступкой с ее стороны. Соглашение предусматривало соответствующее увеличение поставок германских промышленных товаров в СССР, а согласие на его подписание Кремль обусловил заключением ряда других советско-германских договоров, касавшихся территориальных и политических вопросов (31). В одном пакете с хозяйственным соглашением 10 января 1941 г. были подписаны секретный протокол о передаче Германией СССР за денежную компенсацию полосы литовской территории, прилегавшей к Сувалкской области, имевшей важное военное значение (32). Были заключены также договор о советско-германской границе от реки Игорки до балтийского моря и комплекс соглашений об урегулировании взаимных имущественных претензий Германии и СССР по Литве, Латвии и Эстонии и переселении лиц немецкой национальности из Литовской, Латвийской и Эстонской ССР в Германию, а литовцев, русских и белорусов из Германии (бывших Мемельской и Сувалкской областей) в СССР (33). Эти договоры позволили решить ряд сложных вопросов, грозивших привести в дальнейшем к осложнению советско-германских отношений.

Хозяйственное соглашение Советское правительство попыталось в первые месяцы 1941 г. использовать в качестве рычага для давления на Германию. Вплоть до марта 1941 г. Кремль, по сути дела, не выполнял взятых на себя договорных обязательств что являлось ответом на продолжение
====
26. Ibid., Bd. XI, 1, Dok. 318.
27. Ibid., Dok. 176, 211,
28. Ibid., Dok. 309, 317, 325, 326, 328, 329.
29. Ibid., Bd. XI, 2. Dok. 404.
30. lbid., Dok. 637.
31. Ibid., Dok. 550.
32. Ibid., Dok. 638.
33. См. Внешняя политика СССР Cб. документов. т. IV. М., 1946, док. 483, 485.

/92/

Германией политики, создававшей угрозу безопасности СССР (34). 17 января Советское правительство заявило протест против намечавшегося ввода Германией войск в Болгарию (35). В тот же день оно напомнило Берлину, что до сих пор не получило ответа на свое послание от 25 ноября 1940 г., которому придавало исключительно важное значение в деле дальнейшего развития, советско-германских отношений (36). В феврале-начале марта Кремль неоднократно заявлял Берлину, что считает ущемлением интересов своей безопасности вовлечение Болгарии в Тройственный пакт, размещение на ее территории частей вермахта и в целом политическую активность Германии на Балканах (37). Свое недовольство действиями германского правительства советское руководство дополнительно подчеркнуло тем, что в начале марта отказалось дать разрешение на сохранение германских дипломатических представительств в Риге и Таллинне и их преобразование в консульства (38). Представители СССР заняли бескомпромиссную позицию на советско-германских переговорах по пограничным вопросам (39).

Демонстрируя готовность к развитию нормальных отношений с Германией, Советское правительство в то же время ясно давало понять, что будет противодействовать любым попыткам ущемления интересов СССР. Однако перспективы дальнейшего развития советско-германских отношений зависели не только от того, как поведет себя в дальнейшем Берлин, но и от того, как сложится международная обстановка в целом, какую позицию займут граничившие с СССР страны. Поэтому советское руководстве с осени 1940 г стало прилагать активные усилия для того, чтобы улучшить отношения с сопредельными государствами, помешать Германии объединить их в коалицию для войны против СССР.

Наряду с попытками не допустить включения Болгарии в Тройственный пакт, вовлечь ее в орбиту советской политики и добиться от Германии признания восточной части Балканского полуострова зоной безопасности СССР, Советское правительство попыталось помешать сближению с Германией Турции (40), улучшить отношения с Финляндией (41). 6 декабря 1940 г. оно подписало со Словакией, а 26 февраля 1941 г. — с Румынией договоры о торговле и судоходстве и соглашения о товарообороте и платежах, основанных на принципе наибольшего благоприятствования (42). 20 марта Кремль сделал дружественный жест в адрес хортистской Венгрии, возвратив ей военные знамена венгерской революции 1848 г. (43). Однако попытки разрядить напряженность в отношениях со странами, расположенными вдоль всей западной границы СССР от Баренцева до Черного морей, успеха не принесли, большинство из них Германия успела к этому времени полностью подчинить своему влиянию, а в отношениях с Финляндией и Румынией было накоплено столько взрывоопасного материала, что рассчитывать на изменение политики этих стран в отношении СССР в складывавшейся обстановке было нереально.
====
34. ADAP, Serie D, Bd. XII. 1, Dok. 157. 280.
35. Ibid., Bd. XI, 2. Dok. 668, 669.
36. Ibid., Dok. 669.
37. Ibid, Bd ХII, 1, Dok. 99, 108, 121; Внешняя политика СССР. т. IV. док 497.
38. ADAP. Serie D, Bd. ХП, 1, Dok, 134.
39. Ibid., Dok. 176.

/93/

Крупный успех был достигнут советской дипломатией лишь в вопросе урегулирования советско-японских отношений. 20 января 1941 г. было заключено советско-японское соглашение по рыболовству (44). Японской стороне были сделаны уступки, и урегулирован ряд спорных вопросов. Вслед за этим 13 Апреля 1941 г. был подписан советско-японский пакт о нейтралитете, снижавший для СССР опасность войны на два фронта.

Важное значение придавала Москва советско-югославскому договору о дружбе и ненападении, заключенному в ночь с 5 на 6 апреля 1941 г. Этим договором, подписанным непосредственно накануне фашистского нападения на Югославию и Грецию, советское руководство не только подчеркивало свою заинтересованность в том. что происходит на Балканах, но и рассчитывало стимулировать сопротивление балканских стран Германий и ее союзникам, которое в свою очередь давало надежду, что Берлин увязнет там в войне и это позволит Советскому Союзу выиграть время (46).

Однако надежды на затяжной характер балканской кампании вермахта оправдались в самой незначительней степени. Германия не увязла на Балканах, точно так же, как раньше не увязла в Польше, а затем в Северной и Западной Европе. От планов нападения на СССР Гитлер не отказался и лишь сдвинул начало операции "Барбаросса" на четыре недели — с мая на нюнь 1941 г. (47). Советско-югославский же договор впоследствии, в заявлении германского правительства от 22 июня 1941 г., был преподнесен как одно из свидетельств антигерманской направленности внешней политики СССР (48).

Уже после первых дней боев в Югославии и Греции выяснилось, что эти страны не смогут сказать серьезного сопротивления фашистскому блоху. 17 апреля 1941 г. капитулировала Югославия. Через несколько дней была предрешена и участь материковой Греции. В Кремле поняли, что с окончанием балканского "блицкрига'' военно-стратегическая обстановка на западных и юго-западных рубежах СССР еще больше осложнится и следующим в списке жертв фашистской агрессии может оказаться СССР. Наступал решающий момент в развитии советско-германских отношений, и, чтобы предотвратить войну, Москве нужно было принимать меры, которые могли повлиять на Берлин.

С конца марта — начала апреля 1941 г. в руководстве "третьего рейха" начала отмечать перемены в советской политике по отношению к Германии. После откровенного срыва советской стороной январских и февральских поставок в Германию, пересмотренных новым хозяйственным соглашением, в марте был не только выполнен, но и значительно перевыполнен их объем за весь квартал, в результате чего у немецкой стороны возникли даже серьезные проблемы с транспортировкой грузов (49) В начале апреля Советское правительство без каких-либо проволочек подписало соглашения о товарообороте и платежах с оккупированными Германией Бельгией и Норвегией (50). 15 апреля на переговорах по пограничным вопросам, к удив-
====
44. Там же, док. 488.

50. Внешняя политика, т. IV, док. 502, 504.

/94/

лению немецкое стороны, были "безоговорочно приняты" немецкие предложения, встречавшие до этого резкие возражения (51).

Но еще больше удивил Берлин дружественный жест Сталина в адрес Германии во время проводов из Москвы 13 апреля 1941 г. министра иностранных дел Японии Й. Мацуоки. В присутствие многочисленных представителей дипломатического корпуса Сталин, "несомненно, намеренно", как подчеркивалось в телеграмме германского посла в СССР В. фон Шуленбурга, особенно горячо приветствовал представителей Германии. Обняв Шуленбурга, он сказал: "Мы должны остаться друзьями, и для этого вы теперь должны все сделать". Затем он в столь же дружественном тоне обратился к заместителю военного атташе Германии в СССР Г. Кребсу. "Мы с вами останемся друзьями — в любом случае!" (52). Не ускользнуло от внимания министерства иностранных дел Германии и то обстоятельство, что во время первомайского парада 1941 г. посол СССР в Германии В.Г. Деканозов стоял на правительственной трибуне рядом со Сталиным, из чего было заключено, что вопросу о дальнейшем развитии отношений с Германией советское руководство придает первостепенное значение (53). Однако окончательный вывод о том, что Кремль изменяет свой подход к отношениям с Берлином, немецкое руководство сделало позднее.

6 мая 1941 г. Сталин возглавил Совет Народных Комиссаров (СНК) СССР, сменив на этом посту Молотова. Как отмечал в телеграмме Шуленбург, Советское правительство тем самым показало, что сознает всю серьезность положения и выдвижением на ключевой государственный пост "признанного и бесспорного вождя народов Советского Союза" рассчитывает в этот грозный час мобилизовать все силы страны. В то же время решение Сталина стать во главе правительства и тем самым взять на себя всю полноту ответственности за его судьбу, по сценке Шуленбурга, было призвано подчеркнуть отход Советского правительства от прежнего, связываемого с именем Молотова "ошибочного курса" (54), приведшего к охлаждению советско-германских, отношений, и создание в лице Сталина надежной гарантии того, что впредь политика СССР в отношении Германии будет иметь еще более дружественный характер (55). Во многом сходная оценка назначения Сталина председателем СНК СССР была дана и в политических кругах Англии, США и других стран.

Как бы в подтверждение изменения курса СССР Советское правительство 9 мая закрыло дипломатические представительства стран, оккупированных Германией, включая и югославское посольство. 15 мая оно сообщило Берлину, что это могло бы "обеспечить германские потребности в сырье и продуктах
====
51. ADAP, Serie D, Bd. XII, Doc. 351.
52. Ibid, Dok. 333.
53. Ibid, Dok. 438.

/95/

в пределах [еще] больших, чем было обусловлено договором от 10 января 1941 г. (57), по сути дела, игнорируя начатый к этому времени немецкой стороной откровенный саботаж взятых ею на себя обязательств по поставкам в СССР. Из советской прессы исчезло все, что Берлин мог квалифицировать как проявление недружественной позиции в отношении Германии (58).

Одновременно советское руководство, судя по сообщениям, поступавшим в германское министерство иностранных дел, вновь предприняло попытки ослабить противоречия с военными союзниками Германии - Румынией и Финляндией. В конце мая Москва довела до сведения румынского правительства, что "готова решить все территориальные вопросы с Румынией и принять во внимание определенные пожелания относительно ревизии [границ], если Румыния присоединится к советской политике мира" (59). 30 мая Сталин пригласил для беседы финляндского посла Ю.К. Паасикиви и подчеркнул, что советское руководство "придает большое значение добрым отношениям с Финляндией" и со своей стороны готово к их улучшению. В доказательство добрых намерений СССР Сталин заявил, что готов "дать Финляндии 20 тыс. тонн зерна" (60) сверх ранее сделанных поставок и не считаясь с тем, что Финляндия плохо выполняет свои обязательства по поставке товаров Советскому Союзу" (61).

Стремление Москвы избежать дальнейшего осложнения отношений с Германией и ее союзниками, убрать все то, что могло стать поводом для конфликта, не осталось незамеченным в Берлине (62). Однако Берлин молчал. Планов в отношении СССР там менять не собирались, а все, что делал Кремль, чтобы избежать войны, с усмешкой воспринималось как "невроз на почве страха" (63), лишний раз подчеркивавший военную слабость СССР.

Советское правительство, подавая сигналы Берлину о желании нормализовать отношения и не получая на них ответа, все больше убеждалось в том, что одних дипломатических средств и дружественных жестов недостаточно для того, чтобы повлиять на германское руководство. Кремль решил прибегнуть к средствам, которые, по его расчету, должны были отрезвить немцев. К западным границам двинулись эшелоны с красноармейцами и военной техникой (64). Концентрации войск в приграничных районах Москва придавала не только – а на начальном этапе, в апреле-мае 1941 г., даже не сколько — военное, сколько политическое значение. Передислокация значительного количества войск на запад, судя по опровержению, которое было дано ТАСС 9 мая 1941 г. (66), не маскировалась, а скорее, наоборот, подчеркивалась. В действие вводился традиционный для большой политики аргумент — демонстрация силы. Гитлера пытались убедить в том, что на легкие победы ему рассчитывать не стоит, что вермахту противостоит грозная сила и лучше выяснить отношения за столом переговоров. Расчетом на устрашение Германии были продиктованы проведенные в мае 1941 г. крупные учения воздушно-десантных частей Красной
====
57. ADAP, Serie D, Bd. XII. 2, Dok. 521.
58. Ibid. Dok. 547.59. PA AA Bonn, Buro des Staatssekretar, Russland, Bd. 5 (R 29716), Bl. 075 (113479).
60. Ibid, Bl 063 (113467).61. Внешняя политика СССР, т. IV, док. 517.
62. ADAP, Serie D, Bd. XII. 2, Dok. 604.
63. Die Tagebucher von Joseph Goebbels. Teil 1. Bd. 4. S. 634.
64. PA AA Bonn, Buro des Staatssekretar, Russland, Bd. 5 (R 29716), Bl. 007 (113411), 022-023 (113426-113427).
65. Внешняя политика СССР, т. IV, док. 509.

/96/

Армии, призыв на сборы "нескольких сотен тысяч резервистов" для обучения их "пользованию новыми образцами оружия". Эти мероприятия, как отмечалось в донесениях германских дипломатов, в отличие от той практики, которой советское руководство придерживалось в предшествующие годы, были широко разрекламированы (66). Подчеркнуть, что СССР занят очень серьезными поенными приготовлениями, было призвано введенное с 17 мая 1941 г, ограничение на передвижение по стране иностранных дипломатов и журналистов и прежде всего запрет для них поездок в западные пограничные округа СССР (67). В духе политики устрашения была выдержана и директива наркомата иностранных дел СССР от 9 мая 1941 г., перехваченная немцами, в которой советским представительствам за рубежом предписывалось предупредить германских дипломатов о том. что СССР "готов защитить свои интересы" (68). Это указание, как можно судить по донесениям германских служб, наблюдавших за деятельностью иностранных представителей в Берлине, за советскими дипломатами и журналистами, находившимися в Германии, неукоснительно исполнялось (69).

Однако трагизм ситуации состоял в том, что попытки военного устрашения Германии, предпринимавшиеся советским руководством, равно как и попытки урегулирования отношений с ней мирным путем на взаимоприемлемых условиях, были изначально обречены на провел. Нацизм, заряженный идеями завоевания "жизненного пространства" и "крестового похода против большевизма", был преисполнен сознания своей военной силы и не реагировал ни на мирные инициативы, ни на акты устрашения.

Сегодня, когда мы можем проследить от начала и до конца те процессы, которые предшествовали германскому нападению на СССР, ясно видно, что никакие действия Москвы уже не могли остановить Гитлера. Однако то, что дано знать нам сегодня, не могли знать в Кремле в те тревожные месяцы 1941 г. Была настоятельная потребность избежать войны, были надежды на то, что эту задачу решить удастся, оставались, как казалось, еще средства, которые для этого можно было применить и, лишь испробовав, судить, насколько они эффективны. Советское правительство не могло предполагать, что его стремление урегулировать отношения с Германией мирным путем не только не принесет успеха, а, наоборот, будет обращено против него же самого, что нацистские политики используют надежды Москвы на сохранение мира для обеспечения вермахту стратегических преимуществ на начальном этапе войны. Нельзя было предположить и то, что стягивание частей Красной Армии к границе, призванное подчеркнуть военную мощь СССР, не только не устрашит "третий рейх", а будет им с выгодой для себя использовано при нанесении удара по СССР.

Концентрация в непосредственной близости от границы крупных военных сил, не приведенных в повышенную боевую готовность, представляла собой в складывавшейся обстановке серьезную ошибку. Это сразу же поняли в Берлине. Военный просчет, допущенный Москвой, считали там, может стать залогом стопроцентного успеха всего восточного похода вермахта, и с напряжением следили за тем, чтобы не начался отвод от границы и рассредоточение частей Красной Армии. Вот что записал в дневнике по этому поводу Й. Геббельс 16 июня 1941 г.: "Русские сосредоточились прямо у границы — лучшего просто нельзя было и ожидать. Будь они рассеяны шире, то представляли бы большую опасность. У них в распоряжении
====
66. PA AA Bonn, Buro des Staatssekretar, Russland, Bd. 5 (R 29716), Bl. 042 (113446), 249, 253.
67. Ibid., Bl. 275—276.
68. ADAP. Serie D, Bd. XII, 2, Dok. 506.
69. BA Abt. Potsdam, Film 14467, Bl. 26039-26040,26060-26061.

/97/

180-200 дивизий, может быть, даже несколько меньше (70), во всяком случае приблизительно столько же, сколько у нас". По этому скоплению "в один прекрасный день мы и ударим из 10 тыс. стволов". "Мы используем новую мощную артиллерию, которая предназначалась для [штурма] "линии Мажино", но так и не понадобилась". "Это будет удар величайшей силы. Такой, какого, пожалуй, еще не было в истории" (71). И еще одна запись, сделанная на следующий день: "Русские по-прежнему сильно сконцентрированы у границы. За несколько дней из-за ограниченных транспортных возможностей они уже ничего не смогут в этом отношении изменить" (72).

Надеялся ли Сталин, что Гитлер еще может повернуть на запад и до нападения на СССР предпринять "бросок через .Ла-Манш"? На такого рода предположении, как уже говорилось, строятся некоторые объяснения трагического для СССР начала войны с Германией, и потому, этот вопрос тоже нельзя оставить без внимания.

Нацистское руководство придавало первостепенное значение тому, чтобы дезинформировать Москву, внушить ей, что концентрация германских войск у советской границы является лишь отвлекающим маневром, маскировкой предстоящего десанта на Британские острова (73). В.то же время и в самом Берлине было видно, что столь очевидная ложь не может бесконечно вводить в заблуждение Кремль и там очень скоро разберутся, что к чему. Поэтому наряду с "британской версией", сохранявшейся в качестве основной, по дипломатическим и прочим каналам распространялись и другие объяснения причин стягивания вермахта к советской границе.

В апреле 1941 г. активно использовался тезис, согласно которому усиление группировки германских войск в Румынии вызвано необходимостью прикрытия тылов вермахта на время его балканских операций (74). С мая же 1941 г. через германскую агентуру советскому посольству в Берлине со ссылкой на "надежные источники в германском министерстве иностранных дел" стала усиленно подбрасываться другая версия: следующий удар Германия нанесет на Ближнем Востоке с целью захвата колоний Англии в этом районе и концентрация германских войск в Восточной Европе объясняется не в последнюю очередь тем, что оттуда их проще перебросить в Палестину, Сирию и Ирак (75). В этой информации была доля истины. 23 мая 1941 г. Гитлер подписал директиву N: 30, в которой ставилась задача установить "новый порядок" на территории "от Средиземного моря до Персидского залива" (76), а 11 июня генеральный штаб вермахта представил фюреру проект директивы N: 32. где говорилось о необходимости "продолжения борьбы против Великобритании на Средиземном море и в Передней Азии" и организации для этого "концентрированного наступления из Ливии через Египет, из Болгарии через Турцию и при необходимости из Закавказья
====
70. По оценкам генштаба сухопутных войск Германии, которыми руководствовался Геббельс в своих записях, в приграничной полосе СССР было сосредоточено 145 стрелковых, танковых и кавалерийских дивизий, 37 механизированных и 7-8 парашютно-десантных бригад Красной Армии. Фашистской Германией для проведения операции "Барбаросса" было выдвинуто к советской границе на 22 июня 1941 г. 154 пехотные, танковые, моторизованные и кавалерийские дивизии, 15 дивизий и 2 бригады выдвинули союзники Германии — Румыния и Финляндия. См. Generaloberst Halder. Op. cit., S. 461; Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. S. 270—275,298.

/98/

через Иран" (77). Советскому посольству не сообщили, однако, главного - осуществление этих планов предусматривалось после завершения операция "Барбаросса".

Можно с уверенностью утверждать, что к версии о возможной высадке вермахта в Великобритании в Москве весной-летом 1941 г. не питали доверия (78). Уже в начале марта 1941 г. Советское правительство получило несколько сообщений о том, что Гитлер отказался от планов вторжения на Британские острова и что в Лондоне не исключают возможности примирения с Германией (79). Полет Р. Гесса в Англию 10 мая 1941 г. еще больше укрепил подозрения Кремля относительно того, что назревает англо-германский компромисс, идея которого, как там полагали, имеет широкую поддержку в руководящей верхушке "третьего рейха" (35). Высадка германского десанта на Крите в конце мая 1941 г., преподнесенная немецкой пропагандой как генеральная репетиция операции "Морской лев" (высадка на Британские острова), также не могла обмануть Москву. Как сообщал 12 июня 1941 г. в "бюро Риббентропа" германский агент, советское посольство в Берлине интересует не проблема высадки германского десанта в Великобритании, а вопрос о том, "не ведет ли действительно Германия переговоров о мире с Англией и не ожидается ли в дальнейшем попытка (со стороны Германии. — О.В.) достижения компромисса с США" (81).

Если Москва и допускала возможность дальнейшей эскалации военных действий Германии против Великобритании, то наиболее вероятным мог считаться удар по британским колониальным владением на Ближнем Востоке. С завоеванием Балкан и Крита Германия получила стратегический плацдарм, с которого могла угрожать главным коммуникациям, связывавшим Великобританию с ее колониальными владениями. Тяжелые потери, нанесенные германской авиацией британскому средиземноморскому флоту в конце мая - начале июня 1941 г., массированные бомбардировки Александрии и других английских военно-морских баз, действия 'Африканского корпуса" генерала Э. Роммеля, посылка в Ирак после происшедшего там в апреле 1941 г. антианглийского военного переворота немецких советников, авиационных подразделений, больших партий военного снаряжения (82), мощный дипломатический нажим Германии на Турцию, приведший к подписанию 18 июня 1941 г. германо-турецкого пакта о дружбе и нейтралитете (83), – все это свидетельствовало о том, что ближневосточный театр военных действий приобретал для немецкого руководства все более важное значение.

В Кремле, по-видимому, возлагали надежды на то, что по мере укрепления позиций Германии в Восточном Средиземноморье центр тяжести германской экспансии может сместиться на Ближний Восток. В мае - июне 1941 г. советское посольство в Берлине неоднократно пыталось выяснить, имеет ли место транспортировка германских войск на Балканах в южном и юго-восточном направлениях, а германское министерство иностранных дел, зная об этом, подбрасывало ему "убедительные свидетельства" такой
====
77. Ibid., Dok. 617.
73. См. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. M., 1991, с. 32.
79. О разведывательной деятельности органов госбезопасности накануне нападения фашистской Германии на Советский Союз, с. 206, 219.

/99/

транспортировки (84). В мае 1941 г. в Анкаре состоялись советско-германские консультации по Ближнему Востоку. От имени своих правительств их вели советский посол в Турции С А. Виноградов и германский посол в Турции Ф. фон Папен. В ходе этих переговоров советская сторона подчеркнула готовность учитывать германские интересы в этом районе. (85)

Однако, как бы ни хотелось Кремлю поверить в то, что острие германской агрессии обратится на Ближний Восток и СССР вновь удастся остаться "вне империалистической войны", суровая действительность не позволяла предаваться иллюзиям. Вдоль западных границ СССР были сосредоточены крупные силы вермахта и концентрация германских войск продолжала неуклонно нарастать.

И все же, почему в грозные июньские дни 1941 г. Сталин медлил с директивой о боевом развертывании частей Красной Армии, выдвинутых на запад? Действительно ли он надеялся на то, что "может быть, вопрос еще уладится мирным путем"?

Скорее всего, именно так оно и было. Либо по меньшей мере имелось твердое убеждение, что войне будут предшествовать переговоры. Статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Э. фон Вайцзеккер 23 июня 1941 г. записал в дневнике: "Столь осторожные русские дали возможность застигнуть их врасплох в политическом и военном отношении... Очевидно, Москва рассчитывала на нормальную дипломатическую процедуру: "жалоба, реплика, ультиматум, война" – и ни разу не вспомнила об образе [наших] действий против Югославии, который является совершенно новой вехой в политике" (86).

Но, чтобы заставить "столь осторожных русских" поверить в возможность желанного для них мирного разрешения конфликта либо "нормального дипломатического пути" объявления войны, требовалось дать основание для такого рода надежд. И здесь мы переходим к рассмотрению одной из самых грандиозных операций по дезинформации противника из всех, предпринимавшихся руководством "третьего рейха".

Окончание следует

====
84. PA AA Bonn, Dienststelle Ribbentrop, UdSSR — RC. 7/1 (R 27168); Dienststelle Ribbentrop, Vertrauliche Berichte uber Russland (Peter), 2/3 (R 27113).

86. Die Weizsacker-Papiere 1933-1950, S. 260.

/100/

(Часть 2 - окончание)

(21/01/2017)

[ На главную ]