Богатыри – не вы. Часть 1

Если отбросить патриотическую риторику, то станет очевидным, что под российско-советским термином «Отечественная» в двух войнах скрываются всего на всего неудавшиеся агрессии.

В общем-то, если быть честным, при тщательном изучении героических страниц в общей истории стран пост-СССР наберется немного. А сравнение фактов, обстоятельств, развития событий двух Отечественных войн 1812 и 1941-45 годов и их разрушительных последствий для Российской и советской империй приводит совсем к поразительному выводу о том, что товарищ Сталин ничего сам не придумал. Не посещало его научное озарение, основанное на незыблемой правоте учения Маркса и Ленина, и не большевизм лежал в основе агрессивных устремлений советской империи. Товарищ Сталин, как представляется, оказался лишь талантливым копиистом, сумевшим перенести на современную ему общественно-историческую почву все то, что было задумано и осуществлялось за 130 лет до него в Российской империи. Видимо, именно поэтому сразу же после провала всех военных планов в июне 1941 года Иосиф Виссарионович без раздумий, но по полной аналогии с 1812 годом, окрестил начавшуюся войну с Германией Отечественной, да еще и Великой. И если отбросить патриотическую риторику, то станет очевидным, что под термином «Отечественная» в двух войнах скрываются всего навсего неудавшиеся агрессии.

Впрочем, когда на просторах пост-СССР появилась серия книг Виктора Суворова «Ледокол», «День М» и «Последняя Республика» в обществе и прессе развернулась, до сих пор не стихающая, острейшая дискуссия о достоверности изложенных в них фактах и правомерности такого подхода к изучению, казалось бы, незыблемых фундаментальных догматов о причинах, побудительных мотивах и реальных действиях, приведших к возникновению Второй мировой войны вообще, и Великой Отечественной войны в частности.

В этой дискуссии основным антисуворовским аргументом апологетов «советско-российского» взгляда на историю ВОВ является утверждение, что СССР (Россия) никогда не нарушал союзнических обязательств, всегда придерживался подписанных договоров, не замышлял и не готовил «освободительного» похода в Европу, а потому стал объектом вероломной агрессии со стороны предавшего его ситуативного союзника, коим на тот момент была гитлеровская Германия. Да и вообще, все, что написал Суворов, быть не могло, потому что, в принципе, не могло быть никогда.

Но ведь было. Причем, было еще за 130 лет до того. И та война тоже называлась «Отечественная». И если, к сожалению, большинство фактологических документов о подготовке СССР ко Второй мировой войне до сих пор остаются за семью печатями, из под которых на свет Божий изымаются только те, которые не противоречат ныне официальному российскому взгляду на историю, являющегося всего лишь модернизацией сталинской ортодоксии, то история Отечественной войны 1812 года давно уже не секретна. Практически в свободном доступе находится большинство документов, свидетельств и мемуаров очевидцев той эпохи. Но, как ни странно, все эти исторические артефакты до сих пор не сведены в единый системный труд, не подвергнуты всестороннему анализу. А потому трактуются исследователями также вольно и в угоду политической конъюнктуре. А ведь в этой теме еще поле не паханное, и открытий удивительных не меньше, чем в истории Второй мировой войны.

Помню свое невероятное недоумение, когда в девятом классе средней школы в рамках программы впервые прочитал «Войну и мир» Льва Толстого, который, как утверждают литературоведы, много лет глубоко изучал документы и свидетельства очевидцев того времени, готовясь к написанию своего эпохального романа. Так вот, недоумение вызвало описание начала войны с Наполеоном в 1812 году, изложенное в «Третьем томе» книги.

«29-го мая (10-го июня по Григорианскому календарю – С.С.) Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора…

12-го(24-го июня – С.С.) числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане».

Из этого отрывка выяснялось, что наполеоновские войска фактически с марша без подготовки вторглись в пределы Российской империи, а сам Бонапарт лишь накануне обогнал спешащие к границе солдатские колонны.

А что же, по описанию Л. Толстого, в это время делали российские войска и их верховный сюзерен царь Александр I?

«Русский император между тем более месяца (!!! – С.С.) уж жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания».

Оказывается, русские войска, российский император со своим штабом еще за месяц до нападения Наполеона уже находились непосредственно у границы, проводя маневры и обсуждая планы ведения войны против Франции. А утверждение Льва Николаевича о том, что «ничто не было готово для войны» опровергла любимая мною тогда Большая Советская Энциклопедия в статье «Петербургский союзный договор 1812»:

«Петербургский союзный договор 1812 между Россией и Швецией, подписан в апреле министрами иностранных дел графом Н. П. Румянцевым со стороны России и графом Левенгельмом - со стороны Швеции. По П. с. д. Россия и Швеция взаимно гарантировали целостность своих владений; условились высадить в Северной Германии для действия против Франции и её союзников корпус (численностью 40-50 тыс. чел., из них 15-20 тыс. - русских). Швеция отказывалась от претензий на Финляндию, а Россия предоставляла Швеции свободу действий в отношении Норвегии. Ввиду угрозы войны с Францией П. с. д. гарантировал безопасность Петербурга со стороны Швеции и обеспечивал правый фланг театра военных действий в случае вторжения Наполеона в Россию».

Даже девятикласснику тогда было понятно, что что-то здесь не «клеится», не выстраивается в логическую связь: Россия и Швеция 5-го апреля (здесь и далее все даты по новому стилю) 1812 года заключают договор о нападении на территорию, контролируемую Францией, император Александр с середины мая с войсками на границе готовится к войне, разрабатывая некие планы, а император Наполеон форсированным маршем прибыл к российским границам и вероломно вторгся, да так, что все планы русской армии были в одночасье опрокинуты. И всю эту картину Лев Толстой в романе дополняет письмом Александра к Наполеону:

«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорты. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по-прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из-за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны. (подписал) Александр».

То бишь, Александр I на следующий день после вторжения заверял Наполеона, что ничего худого против него не задумывал, а поводом к войне пытался представить самоуправство российского посла в Париже князя Куракина, который якобы самовольно затребовал «свои паспорты», необходимые для выезда за пределы Франции и ее союзников. Но отзыв посла даже по тем временам был демаршем как прелюдия к войне. И вот российский царь пытался объяснить, что он сам к этому не причастен, ссылаясь лишь на самодурство князя.

Но лживость этого послания была для Наполеона слишком очевидна. Позже я нашел в литературе массу подтверждений этому. Но чтобы разобраться в фактах, нужно помнить, что до 1812 года Россия успела повоевать против Франции в четырех различных коалициях.

Первая антифранцузская коалиция существовала в 1793-1797 годах, в рамках которой Российская империя, можно сказать, принимала лишь номинальное участие, закончившееся со смертью царицы Екатерины II.

Участие России во Второй коалиции стало знаменитым благодаря Итальянскому походу Суворова, но закончилось сепаратным миром императора Павла I с Наполеоном ради организации совместного похода для завоевания Индии. Дворцовый переворот в Петербурге и восшествие на престол англомана Александра I отсрочили вековечную русскую мечту искупать свои сапоги в Индийском океане.

Война в составе Третьей коалиции для России закончилась в 1805 году знаменитым разгромом под Аустерлицем, повлекшим не столько военно-политические, сколько морально-нравственные негативные последствия для всего русского общества.

А потому практически без раздумий в 1806 году Александр I втянул империю в Четвертую антинаполеоновскую коалицию, которая была наголову разгромлена 14-го июня 1807 года под прусским городком Фридланд.

Александр I, получив известие о полном фиаско, послал князя Лобанова-Ростовского во французский лагерь для переговоров о мире. Наполеон в это время находился в городе Тильзите на берегу Немана. Напротив, на другом берегу стояли жалкие остатки русской и прусской армий.

Князь Лобанов передал Наполеону желание императора Александра лично с ним увидеться. 25-го июня 1807 года оба императора встретились на плоту, поставленном посредине реки, и около часа беседовали с глазу на глаз в крытом павильоне. На другой день они снова виделись уже в Тильзите, Александр I присутствовал на смотру французской гвардии. Наполеон предложил Александру заключить не только мир, но и союз, предоставляя России свободу действий на Балканском полуострове и в Финляндии как на награду за помощь Франции в ее европейских делах. При этом Наполеони категорически отказался от просьбы Александра помочь России овладеть Константинополем. Во время тильзитских встреч обоих императоров переговоры быстро двинулись вперед, ибо по основному вопросу об отношении к Англии Александр I сделал заявление, вполне удовлетворившее Наполеона и состоящее в том, что он поддержит политику Наполеона в отношении Англии.

7-го июля 1807 года был подписан Тильзитский мирный договор, который по своей сути стал прообразом ставшего позже печально знаменитого «Пакта Риббентропа-Молотова». Так же, как и 130 лет спустя, основной текст «Пакта Наполеона-Александра» был засекречен для современников и, кроме прочего, он предусматривал распределение сфер влияния и перекройку европейских границ.

Согласно секретному пункту договора, Россия и Франция обязались помогать друг другу во всякой наступательной и оборонительной войне, где только это потребуется обстоятельствами, к сфере интересов царской короны относились Бессарабия и шведская Финляндия. А также было решено, что более половины прусских владений отбираются Наполеоном у Фридриха-Вильгельма III, из части прусских владений восстанавливается Польша под названием Варшавского герцогства, а Россия получает как компенсацию Белостокский департамент.

Окончательно судьба Бессарабии и Финляндии была решена в октябре 1808 года во время следующей встречи императоров в Эрфурте.

Как Россия собиралась выполнять тильзисткие договоренности видно хотя бы по тому факту, что императрица-мать, имевшая огромное влияние на Александра I, вскоре писала своему сыну: «Этот противоестественный союз с «корсиканским чудовищем» кладет на репутацию царя «неизгладимое пятно, за которое когда-нибудь даже грядущие поколения будут упрекать Вас, каково бы ни было Ваше дальнейшее царствование».

Столичное (петербургское и московское) дворянство тогда же открыто выражало свое недовольство союзом с Наполеоном. Известный консервативный мемуарист первой половины XIX в. Ф. Ф. Вигель, выражая настроения дворянского общества, писал об этом крутом повороте русской внешней политики: «На Петербург, даже на Москву и на все те места в России, коих просвещение более коснулось, Тильзитский мир произвел самое грустное впечатление...» Недовольство союзом с Францией было заметно и в прогрессивных кругах дворянства. Будущий декабрист Н. И. Тургенев записал в своем дневнике накануне заключения мира в Тильзите: «Каков то будет мир неизвестно, прочен ли? Но, вообще, думаю, что он не может быть продолжителен, или прочен, или выгоден для нас».

Участвовавший в эрфуртских переговорах с Наполеоном тогда статс-секретарь царя М. М. Сперанский написал в своей записке «О вероятностях войны с Францией после Тильзитского мира»: «Вероятность новой войны между Россией и Францией возникла почти вместе с Тильзитским миром. Самый мир заключал в себе почти все элементы войны. Ни России с точностью его сохранить, ни Франции верить его сохранению невозможно...

Тильзитский мир по существу своему есть мир невозможный не потому, чтобы Россия не могла выдержать торговых его последствий, но потому, что она не может никогда представить Франции достаточного ручательства в точном его сохранении. Следовательно, удаляя войну, должно, однако же, непрестанно к ней готовиться. Должно готовиться не умножением войск, которое всегда опасно, но расширением арсеналов, запасов, денег, крепостей и воинских образований».

Тем самым Сперанский признавал, что у России нет желания сохранять мир с Францией, а Александр I не может и не хочет давать ручательства Наполеону в честности своих намерений. Однако, автор докладной записки был убежден, что Бонапарт первым не начнет войну, если Россия не даст к тому повод.

Эти настроения вполне разделял и сам российский император. И все последующие годы он направил для подготовки и организации военного сокрушения своего новоявленного союзника Наполеона.

(Часть 2)