|
|
|
[ На главную ]
На сайте электронной версии
"Военно-исторического журнала" размещены
статьи за 2006 – 2009 гг.: На страничке архива "Военно-исторического
журнала" (ZIP-архив) есть номера за 2004 – 2005 гг.: Предлагаемая же здесь статья из номера за 2002 г. Из "Википедии": Рой Александрович Медведев (14 ноября 1925, Тифлис) – советский и российский историк, политический деятель, один из представителей левого крыла диссидентского движения в СССР. Брат-близнец известного учёного-геронтолога, диссидента Жореса Медведева. После войны Рой Медведев окончил философский факультет Ленинградского государственного университета; кандидат педагогических наук. Работал учителем средней школы в Свердловской области (1951–1954); был директором семилетней школы в Ленинградской области (1954–1957), затем редактором, заместителем главного редактора Учпедгиза (1958–1961). Старший научный сотрудник, заведующий сектором НИИ производственного обучения Академии педагогических наук СССР (1961–1970). С 1970 года – свободный учёный. В Перестройку – Народный депутат СССР (1989–1992); был депутатом Верховного Совета СССР. Рой Медведев опубликовал более 35 книг по истории, педагогике, социологии, литературоведению, философии, которые впоследствии были переведены на 14 языков мира и вышли отдельными изданиями в 20 странах. В 1990 г. издательством «Прогресс» выпущена книга Р. А. Медведева «О Сталине и сталинизме» [1]. В предисловии к этой главе Р. Медведев, делая анализ результатов голосования на XVII съезде партии, указывает: «Он (Сталин) почувствовал опасность для своего положения и для своей власти, и эта опасность персонифицировалась для него в лице С. М. Кирова и многих делегатов XVII съезда». Премии и награды: Премия ФСБ в области литературы и искусства за 2007 год за книгу «Андропов» ВИЖ, 2002 г., № 5, стр. 38 – 45
И.В.Сталин в первые дни войны. [Предисловие редакции:] До настоящего времени особый интерес у широкой общественности вызывают трагические, а порой и катастрофические для Красной Армии события первых дней Великой Отечественной войны. Этим событиям, причинам поражений и неудач советских войск в тот период посвящено громадное количество публикаций, среди которых изрядное число фальсификаций, измышлений или слишком вольных трактовок исторических фактов. Особенно это касается поведения и действий представителей высших эшелонов государственной и военной власти и прежде всего И.В.Сталина. Вот почему тема данной статьи нашего постоянного автора, известного историка Р.А.Медведева представляется весьма актуальной. В личности И.В.Сталина – руководителя огромного государства нашли отражения все настроения тогдашнего советского общества, связанные с внезапным началом войны: недоумение, некоторая растерянность и вместе с тем вера в нашу окончательную победу. Материал статьи убедительно опровергает домыслы некоторых не меру ангажированных "исследователей" о якобы равной ответственности фашистской Германии и Советского Союза за развязывание войны, о подготовке руководством нашей страны нападения на "третий рейх", о "превентивности" вторжения гитлеровских полчищ и др. Автор аргументировано доказывает, что именно Германия была агрессором и виновата в развязывании войны, именно она вероломно совершила нападение на СССР, и раскрывает деятельность в этих экстремальных условиях И.В.Сталина, развенчивая расхожие утверждения о том, что он с началом войны потерял самообладание, пребывал в состоянии страха, паники и шока. Последний мирный день ШИРОКО известно, что И.В, Сталин работал в основном вечером и ночью и ложился спать лишь под утро. Так было и в ночь с 20 на 21 июня 1941 года, когда, попрощавшись с группой ведущих работников оборонной промышленности и завершив другие дела, он уехал на свою «ближнюю» дачу в Кунцево. Донесения, которые глава государства получал из Генерального штаба, от пограничников и моряков, от военной и политической разведки, из дипломатических источников и даже из германского посольства в Москве, были очень тревожны, однако в Кремле и в Наркомате обороны царило относительное спокойствие: Сталин был уверен в том, что Германия не будет вести войну на два фронта, у него имелись на этот счет заверения от самого А. Гитлера. К тому же существовали подписанный в Москве в ночь на 24 августа 1939 года договор между СССР и Германией о ненападении (так называемый пакт Молотова–Риббентропа), дополненный 28 сентября того же года германо-советским договором о дружбе и границе, и секретные протоколы к ним, все еще позволявшие надеяться, что войну удастся если не предотвратить, то хотя бы отодвинуть на какой-то срок дипломатическими и другими средствами. Да и разведчики уже много раз ошибались, передавая в Москву не только точные, но и заведомо ложные сведения – немецкие службы дезинформации работали весной 1941 года на полную мощность. Мнение И.В. Сталина никто не решался оспорить. В войсках близ западной границы проводились обычные учения и спортивные мероприятия. Тысячи самолетов на военных аэродромах и тысячи танков (1), другая техника не были даже замаскированы, хотя немецкая авиация почти ежедневно совершала полеты над советской территорией. В приграничных военных округах только в конце дня 19 июня был получен приказ, подписанный наркомом обороны Маршалом Советского Союза С.К. Тимошенко и начальником Генерального штаба Красной Армии генералом армии Г. К. Жуковым, произвести в срок до 1 июля маскировку аэродромов «под цвет окружающей местности» и рассредоточить скопившиеся на них самолеты. Военным округам предлагалось лишь к 15 июля осуществить мероприятия по маскировке складов, мастерских и парков (2). Узнав о том, что командующий войсками Прибалтийского особого военного округа генерал-полковник Ф.И. Кузнецов отдал распоряжение о приведении в боевую готовность системы ПВО, что означало затемнение в городах по всей Прибалтике, Г.К. Жуков направил в штаб округа приказ с требованием отменить это распоряжение, так как оно наносит ущерб промышленности, «вызывает различные толки и нервирует общественность» (3). Сходные указания получили также генерал-полковник М.П. Кирпонос и генерал армии Д.Г. Павлов, командовавшие соответственно войсками Киевского и Западного особых военных округов. Между тем к утру 21 июня германские войска, а частично и войска союзников фашистской Германии выдвинулись на исходные позиции для наступления на всем протяжении советско-германской границы. Солдаты получили трехдневный сухой паек, танки и самолеты были заправлены горючим и стояли наготове. /38/ Германское командование завершило продолжавшиеся с середины 1941 года сосредоточение и развертывание своих сил и средств, создав на важнейших направлениях группировки войск, превосходившие формирования Красной Армии на них в четыре-пять и более раз. Оно намеревалось и на этот раз использовать стратегию молниеносной войны, бросив в сражения практически все наличные силы без разделения их на первый и второй стратегические эшелоны. В резерве главного командования сухопутных войск оставались лишь 28 дивизий и бригад (4). Вводимый в действие план «Барбаросса» был рассчитан на разгром частей и соединений Красной Армии, располагавшихся в приграничных военных округах, в течение двух-трех недель. При этом основные ее силы предполагалось уничтожить к западу от линии Днепр, Западная Двина, не допустив их отхода в глубь страны, чего не смог сделать когда-то Наполеон. К исходу трех месяцев немецкие войска должны были выйти к Северному Кавказу, Донецкому бассейну и в Центральный промышленный район, захватив Киев, Москву и Ленинград. Конечной целью восточной кампании являлось «создание заградительного барьера против азиатской России по общей линии Волга – Архангельск», с тем чтобы немецкая авиация могла в случае необходимости «парализовать» индустриальный район на Урале (5). Война должна была закончиться решающей победой Германии еще до наступления холодов. Готовился удар невиданной ранее силы. Вместе с разного рода вспомогательными частями, а также войсками Румынии, Венгрии и Финляндии у границ СССР были сосредоточены немногим менее 5 млн солдат и офицеров, свыше 4 тыс. танков и штурмовых орудий, около 4,4 тыс. самолетов, почти 39 тыс. орудий и минометов (6). Советский Союз располагал в своих западных военных округах армией в 186 дивизий общей численностью 3 млн человек (7). Уступая противнику в личном составе, войска Красной Армии имели значительно больше танков и самолетов. Однако общее качественное превосходство было на стороне вермахта. И тем не менее у РККА имелось достаточно сил для организации эффективной обороны, но, к сожалению, советские дивизии не были приведены в состояние боевой готовности и не ждали нападения. Командующий на целенной на Минск 2-й танковой группой генерал-полковник Хайнц (Ганс) Вильгельм Гудериан, в течение 20 и 21 июня изучавший в бинокль советскую территорию, был поражен: ничто не свидетельствовало о каком-либо беспокойстве в частях Красной Армии. Позднее он вспоминал: «Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления Западного Буга не были заняты русскими войсками... Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом» (8). Одним из главных недостатков Красной Армии был дефицит опытных командных кадров выше батальонного звена. Страшная волна репрессий, которая обрушилась в 1937 – 1938 гг. на руководящий состав РККА и Военно-Морского Флота, опустошила ряды советских военачальников, прежде всего старшего и среднего уровня. Командиры рот встали теперь во главе полков, командиры полков – во главе армий, а дивизий – фронтов. Большая часть вновь назначенных лиц не проходила обучения в военных академиях, а многие не окончили даже военных училищ. Германскую группу армий «Север» возглавлял генерал-фельдмаршал Вильгельм Йозеф Франц фон Лееб. Группой армий «Центр» командовал генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, во главе группы армий «Юг» стоял генерал-фельдмаршал Карл Рудольф Герд фон Рундштедт. Все они получили военно-академическое образование еще до Первой мировой войны и отличились в кампаниях 1939 –1940 гг. в Польше и Франции, в которых также командовали группами армий. Им противостояли с советской стороны генералы Ф.И. Кузнецов, Д.Г. Павлов и М.П. Кирпонос. Названные военачальники, в частности Павлов и Кирпонос, приобрели определенный боевой опыт, возглавляя соединения во время советско-финляндской войны 1939 – 1940 гг. (9), однако к управлению военными действиями оперативных, а тем более оперативно-стратегических объединений, каковыми являлись фронты, они были мало подготовлены. Именно это обстоятельство стало определяющим для А. Гитлера, когда он принимал решение о подготовке войны против СССР. Как показал на Нюрнбергском процессе начальник штаба верховного главнокомандования (ОКВ) генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, являвшийся одним из ближайших советников Гитлера, многие немецкие генералы предостерегали последнего от нападения на СССР, считая, что Красная Армия – очень сильный противник. Однако фюрер отверг все их сомнения. «Первоклассный состав высших советских военачальников, – заявил он своим генералам, – истреблен Сталиным в 1937 году. Таким образом, необходимые умы в подрастающей смене еще пока отсутствуют». 9 января 1941 года, выступая на совещании высшего нацистского генералитета по поводу подготовки войны против СССР, Гитлер снова утверждал: «У них нет хороших полководцев» (10). Утром 21 июня И.В. Сталин отдыхал на своей даче в Кунцево и приехал в Москву только после 16 ч. Еще в мае 1941 года он, в дополнение к своему посту генерального секретаря. ЦК ВКП(б), занял должность председателя Совета Народных Комиссаров СССР. В.М. Молотов остался /39/ наркомом иностранных дел и первым заместителем председателя СНК. В Кремле, в том же здании Совнаркома, где располагался служебный кабинет Сталина, для него была оборудована и большая новая квартира, в которой хозяин, правда, никогда не ночевал. Сюда в 17 ч пришли некоторые из членов и кандидатов в члены Политбюро: В.М. Молотов, А.И. Микоян, Г.М. Маленков, Л.П. Берия, Н.А. Вознесенский. «В субботу, 21 июня 1941 года, вечером мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире, – писал в своих воспоминаниях А.И. Микоян. – Обменивались мнениями. Обстановка была напряженной. Сталин по-прежнему думал, что Гитлер не начнет войны» (11). Но настроение в Генеральном штабе в эти часы уже начало меняться: на немецкой стороне происходили почти открытые перемещения войск, а германские самолеты непрерывно появлялись над советской территорией. Сталин попросил Молотова вызвать в Кремль посла Германии в Москве графа Фридриха фон Шуленбурга для объяснений. Ф. Шуленбург явился по вызову. В.М. Молотов вручил ему заявление по поводу нарушения советской границы немецкими самолетами. Он спросил также о причинах поспешного отъезда на родину многих работников посольства. Его, кроме того, интересовало, почему германское руководство никак не отреагировало на миролюбивое заявление ТАСС от 14 июня 1941 года и почему распространяется так много слухов о скорой войне между СССР и Германией. Советское правительство, заявил Молотов, не может понять, «чем вызвано недовольство Германии Советским Союзом, если таковое имеется?». Ф. Шуленбург ответил, что все эти «вопросы имеют основание», но он не в состоянии на них ответить, так как Берлин «его совершенно не информирует». Конечно, он сообщит руководству о беспокойстве Кремля. О разного же рода слухах известно и ему, Шуленбургу, но он не может дать им никакого объяснения (12). Однако перед вызовом в Кремль Ф. Шуленбург руководил уничтожением в посольстве всех секретных бумаг – по срочному приказу, переданному ему лично по радио из Берлина. Это были не только слухи. В то время, когда В.М. Молотов еще беседовал с германским послом, С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков получили из штаба Киевского особого военного округа первое сообщение о перебежчике: к пограничникам вышел немецкий фельдфебель, по его утверждению, бывший коммунист, показавший, что немецкое наступление начнется рано утром 22 июня. Жуков немедленно доложил об этом Сталину, который приказал ему вместе с наркомом прибыть через 45 мин в Кремль. Совещание с военными (на него был вызван также маршал СМ.Буденный) началось около 9 ч вечера и продолжалось полтора часа. Результатом его стала знаменитая директива № 1, оформленная за подписями народного комиссара обороны и начальника Генерального штаба. Войска предупреждались о возможности в течение 22–23 июня внезапного нападения немцев, которое «может начаться с провокационных действий». Им предписывалось «быть в полной боевой готовности, встретить...удар», но «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». Передача этой директивы в штабы приграничных округов началась в зашифрованном виде после 11 ч 30 мин вечера и закончилась, по свидетельству Г.К. Жукова, в 0 ч 30 мин 22 июня. Однако в штабы армий, корпусов и дивизий директива № 1 пришла лишь к 2 ч ночи или даже позже. Мало кто успел сделать что-либо существенное в оставшееся до начала войны время. Проводив военных, Сталин вызвал к себе в кабинет еще одного из заместителей председателя СНК СССР – наркома внутренних дел генерального комиссара государственной безопасности Л.П. Берию. Тот доложил самые последние данные разведки. Один из самых ценных советских агентов Герхард Кегель, работавший сотрудником германского посольства в Москве, сообщал подробности уничтожения там секретных бумаг. Их было так много, что костер зажгли прямо во дворе посольства в леонтьевском переулке. Столб дыма был виден издалека, рождая мысли о пожаре. Из Германии участники ставшей позднее знаменитой антифашистской организации «Красная капелла» продолжали сообщать о скором начале воины с СССР: германское нападение, согласно этим сообщениям, должно было произойти в промежутке между 22 и 25 июня. Берия хорошо знал, что еще 17 Июня, когда данные разведки докладывал Сталину нарком госбезопасности СССР В.Н. Меркулов (до февраля 1941 г. первый заместитель Берии), тот на тексте донесения одного из руководителей «Красной капеллы» офицера люфтваффе Харро Шульце-Бойзена («Старшина») написал: «Это не источник, а дезинформатор», прибавив к этой резолюции грубое ругательство. Поэтому, докладывая новые сообщения, в одном из которых прямо говорилось: «Германия нападет на СССР 22 июня после 3 часов утра», Берия заметил, что считает эти сообщения дезинформацией (13). Нарком внутренних дел ушел от Сталина в 11 ч вечера. Последний еще часа два занимался разными делами, отдавая распоряжения по телефону, но около часа ночи уехал на дачу в Кунцево и лег спать. Крепко заснул и начальник охраны Сталина генерал Н. Власик. Однако в Наркомате обороны никто из генералов уже не мог спать. Г.К. Жуков и С.К. Тимошенко находились в кабинете наркома, принимая сообщения из округов. Не спали и в Наркомате Военно-Морского Флота. Узнав о директиве № 1, нарком ВМФ Н.Г: Кузнецов не только направил соответствующие телеграммы командующим Северным, Балтийским и Черноморским флотами, но и по телефону отдал им приказ объявить на своих флотах «готовность № 1». В повышенной боевой готовности, /40/ или «готовности № 2», корабли и базы находились еще с 19 июня. Иная обстановка царила в это время в имперской канцелярии в Берлине, где Гитлер не спал вторую ночь подряд. Все уже было решено, генералы находились на своих постах, необходимые приказы отданы, в войска передан пароль «Дортмунд» (название этого германского города было избрано как сигнал для пуска в ход гигантской военной машины, самой большой из всех, которые когда-либо до сих пор создавались в мире). Большую часть времени вечером 21 июня А. Гитлер провел в обществе Й. Геббельса. Фюрер знал, что тот ведет подробные и постоянные записи обо всех своих встречах и разговорах с ним. Эти записи сохранились и были опубликованы. «... Нападение на Россию начинается ночью в 3.30, – писал Й. Геббельс в своем дневнике. – ...Фюрер предпринимает небольшую прогулку на автомашине. Он выглядит совершенно переутомленным... Он подготовил новое обращение к народу, которое намного превосходит другое – к солдатам... Итак, наступление начинается в 3.30. 160 укомплектованных дивизий. Линия наступления протяженностью 3 тыс. км. Самое крупное во всем мире сосредоточение войск. По мере того как приближается час решения, фюрер все больше освобождается от давившего на него страшного бремени. Он просто оттаивает. Кажется, что с него спадает вся усталость. Мы прогуливаемся три часа туда-сюда по его салону. Я вновь могу бросить взгляд в его внутренний мир. Нам не остается ничего иного, как нападать... Сталин должен пасть... Дуче введен в курс дела... После долгих колебаний время зачтения воззвания было назначено на 5.30. К этому времени фюрер будет знать, как идет наступление, и об этом должен узнать народ и весь мир... На этом наши приготовления закончились... Сделано все, что вообще можно сделать. А теперь решить все должно военное счастье» (14).
Первый день войны ОФИЦИАЛЬНОЙ датой и временем начала Великой Отечественной войны в советских учебниках назывались обычно 4 ч утра 22 июня. Однако первые бомбы упали на Севастополь в 3 ч 15 мин, и две минуты спустя нарком ВМФ сообщил об этом С.К. Тимошенко. К Сталину Кузнецов не смог дозвониться: у него были номера телефонов Кремля, но не было связи с дачей. В З ч 15 мин на некоторых участках советско-германской границы начался и обстрел наших позиций. В 3 ч 30 мин артиллерийский огонь велся уже практически на всем ее протяжении, а бомбы падали почти на все крупные города Украины, Белоруссии и Прибалтики и на военные аэродромы. Донесения об этом шли в Наркоман обороны. Вот как описывал позднее события той ночи Г. К Жуков (*): «Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос генерале Власика (начальника управления охраны). – Кто говорит? Несколько мгновений длится молчание.
Наконец в трубке глухо ответили: Минуты через три к аппарату подошел И.В. Сталин. Я доложил обстановку и просил
разрешения начать ответные боевые действия. И.В
Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание. Опять молчание. Наконец, как будто очнувшись, И.В.
Сталин спросил: (Сноска *: По вопросу о том, когда, от кого и каким образом И.В. Сталин узнал о нападении на СССР фашистской Германии, существуют и иные версия. О некоторых из них см.: Делекин Сергей. В ночь на двадцать второе // Великие тайны великих людей. Сост. В.Г. Смирнов. М.: Современник, .1998. С. 268–283; Зенькович Николай. Тайны уходящего века: Власть. Распри. Подоплека. М Олма-Пресс, 1999.С. 98-115). Заседание Политбюро началось в 5 ч 45 мин утра и продолжалось более 3 ч. Из членов и кандидатов в члены Политбюро здесь были с самого начала В.М. Молотов и Л.П. Берия. Позднее подошли разбуженные среди ночи А.И. Микоян, Л.М. Каганович, К.Е. Ворошилов и Г.М. Маленков. Присутствовали также начальник Главного управления политической пропаганды РККА Л.З. Мехлис и первый заместитель наркома иностранных дел СССР А.Я. Вышинский. Как пишет Г.К. Жуков, «И.В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руке не набитую табаком трубку. Мы (Г.К. Жуков и С.К. Тимошенко. – Р.М.) доложили обстановку. И.В. Сталин недоумевающе сказал: – Не провокация ли это немецких генералов? – Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация... – ответил С.К. Тимошенко. – Если нужно организовать провокацию, – сказал И.В. Сталин, – то немецкие генералы бомбят и свои города... – И, подумав немного, продолжал: – Гитлер наверняка не знает об этом. – Надо срочно позвонить в германское посольство, – обратился он к В.М. Молотову» (16). На звонок из Кремля в посольстве ответили, что посол сам просит принять его для срочного сообщения. В.М. Молотов вышел, чтобы принять Ф. Шуленбурга в своем кабинете, расположенном недалеко от рабочего кабинета И.В. Сталина. Как раз в это время вновь, свидетельствует Г.К. Жуков, первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин передал, что «сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде уча- /41/ стков северо-западного и западного направлений перешли в наступление». Жуков и Тимошенко доложили об этом Сталину и попросили разрешения дать войскам приказ «немедля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику. – Подождем возвращения Молотова, – ответил он» (17). Сталин продолжал еще на что-то надеяться. Граф фон Шуленбург появился в кабинете В.М. Молотова в Кремле после 6 ч утра, хотя в немецких документах начало этой встречи было помечено временем 5 ч 30 мин. Германский посол заявил, что ему поручено передать Советскому правительству ноту следующего содержания: «Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры. Соответственная нота одновременно будет передана Деканозову в Берлине» (18). Письменный текст ноты, подписанной И. фон Риббентропом, был весьма пространным и включал перечисление множества якобы допущенных Советским Союзом нарушений договоров от 23 августа и 28 сентября 1939 года. В.М. Молотов даже не сразу понял, о чем идет речь, и спросил: «Что означает эта нота?» Ф. Шуленбург ответил, что, по его мнению, это начало войны. Молотов стал возражать, доказывая, что СССР не нарушал никаких соглашений с Германией. Но и Шуленбург был явно расстроен и подавлен выпавшей на его долю миссией, давая понять своему собеседнику, что считает действия своего правительства неоправданными и неожиданными. «Для чего Германия заключала пакт о ненападении, когда так легко его порвала?» – задал Молотов риторический вопрос, завершая встречу (19). Вернувшись в кабинет Сталина, Молотов принес всем дурную весть: «Германское правительство объявило нам войну». По свидетельству Жукова, Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Все остальные также молчали. Наступила долгая и тягостная пауза. Ее прервал начальник Генерального штаба, предложив немедленно обрушиться на противника всеми имеющимися в приграничных округах силами. Выслушав предложения военных, Сталин велел дать новую директиву, запретив, однако, войскам, за исключением авиации, нарушать германскую границу. Он все еще надеялся как-то остановить начавшееся вторжение (20). Директива № 2 была подписана С.К. Тимошенко, Г.К. Жуковым и Г.М. Маленковым в 7 ч 15 мин утра. Однако в армии и корпуса, уже подвергшиеся нападению агрессора, она стала поступать лишь после 9 или даже 10 ч утра. Но кто и как мог ее выполнить? Эта директива, в частности, требовала: «Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск». Предлагалось также «разбомбить Кенигсберг и Мемель» (21). Но в воздухе уже господствовала германская авиация, уничтожившая в первые часы до 800 советских самолетов только на аэродромах, причем значительная часть последних была выведена из строя. Несколько десятков машин потеряла 22 июня и немецкая авиация, но эти потери были несопоставимы с потерями советских ВВС. Атакам с воздуха подверглись также танковые и моторизованные части и соединения Красной Армии. Так, вспоминая первый день войны, известный немецкий летчик Ганс Ульрих Рудель позже писал: «К вечеру первого дня я уже совершил четыре вылета к линии фронта между Гродно и Волковысском. Русские пригнали сюда огромные массы танков и грузовых автомашин. Мы бомбим танки, зенитную артиллерию и склады боеприпасов. Грузовики и танки стоят друг за другом почти без интервалов, часто тремя параллельными колоннами. Я не могу много думать, атакуя эту неподвижную цель. Теперь все это превратится в море обломков» (22). Директива № 2 предписывала войскам «всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу». Но тут же говорилось: «Впредь, до особого распоряжения, наземными войсками границу не переходить». Однако в это время советские армии уже начали отступать от границы, и далеко не везде это отступление происходило в относительном порядке. Утром 22 июня 1941 года И.В. Сталин подписал ряд постановлений и принял много важных решений. Им, в частности, были рассмотрены, подправлены и утверждены подготовленные Генеральным штабом проекты Указов Президиума Верховного Совета СССР об образовании Ставки Главного Командования (**) и о проведении с 23 июня мобилизации военнообязанных, введении военного положения на территории европейской части страны и др. Тогда же Прибалтийский, Западный и Киевский особые военные округа по указанию Сталина преобразованы соответственно в Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты, а на базе Одесского округа создана 9-я армия (23). Однако страна, народ еще не знали о разразившейся войне. Народный комиссар ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов впоследствии вспоминал: «Около 10 часов утра 22 июня я поехал в Кремль. Решил лично доложить обстановку. Москва безмятежно отдыхала. Как всегда в выходные дни, в центре было малолюдно, редкие прохожие выглядели празднично. Лишь проносились отдельные машины, пугая пешеходов тревожными гудками. Столица еще не знала, что на границах полыхает пожар войны и передовые ======= (Сноска **: Вопрос об образовании Ставки ГК И.В. Сталин решил обсудить на Политбюро. Она, как известно, была создана совместным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) 23 июня 1941 года в составе С.К. Тимошенко (председатель), ПК. Жукова, И.В. Сталина, В.М. Молотова, К.Е. Ворошилова, СМ. Буденного и Н.Г. Кузнецова. При Ставке был также организован институт постоянных советников.) /42/ части ведут тяжелые бои... В Кремле все выглядело, как в обычный выходной день. Часовой у Боровицких ворот, подтянутый и щеголеватый, взял под козырек и, как всегда, заглянул в машину. Немного сбавив скорость, мы въехали в Кремль. Я внимательно смотрел по сторонам – ничто не говорило о тревоге... Кругом было тихо и пустынно»(24). Официальное заявление о начале войны сделал, как известно, в 12 ч дня 22 июня В.М. Молотов – «по поручению Советского правительства и его главы тов. Сталина». По свидетельству как В.М. Молотова, так и А.И. Микояна, члены Политбюро предлагали выступить с обращением к народу самому Сталину, но он к этому еще не был готов. Текст заявления, прозвучавшего по радио, был подготовлен всеми членами Политбюро. Именно в этом заявлении начавшаяся война была впервые названа «Отечественной». Всем запомнились заключительные слова выступления В.М. Молотова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами» (25). Сообщения с фронтов, которые поступали и после полудня 22 июня, были неутешительны, и это вызывало все большее раздражение И.В. Сталина. Поэтому он вошел в Политбюро с предложением направить маршалов Б.М. Шапошникова и Г.И. Кулика на Западный фронт, а Г. К. Жукова – на Юго-Западный. «Наши командующие фронтами, – пояснил И.В. Сталин Г.К. Жукову, – не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись». Георгий Константинович был удивлен. «А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?» – спросил он. «Не теряйте времени, – с раздражением ответил И.В. Сталин. – Мы тут как-нибудь обойдемся. Оставьте за себя Ватутина» (26). Г.К. Жуков вылетел в Киев на самолете и часа через три уже был в ЦК КП(б)У, где его встретил Н.С. Хрущев, которого И.В. Сталин предупредил о приезде начальника Генштаба. Вместе они выехали на автомашине в Тернополь, где в это время находился командный пункт командующего Юго-Западным фронтом М.П. Кирпоноса. Эта поездка заняла несколько часов, в течение которых Жуков не знал, что , творится на фронтах (27). А дела там шли из рук вон плохо. Правда, на Юго-Западном фронте складывавшаяся обстановка еще не казалась катастрофической. Германское командование, вопреки ожиданиям Сталина, наносило свой главный удар не на юге. Хуже обстояли дела в Прибалтике, но и здесь потери советских войск еще не были особенно велики. Однако на Западном фронте, где наносился главный удар, положение было уже близко к катастрофе. Командующий этим фронтом генерал Д. Г. Павлов уже в первые часы войны утратил нити управления войсками. В час ночи по приказу наркома обороны он прибыл на свой командный пункт. Сведения, имевшиеся к этому времени в штабе фронта, были крайне тревожными, однако на доклад об этом С.К. Тимошенко тот ответил: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте». Он же сказал по телефону Д. Г. Павлову около 4 ч утра: «Действуйте так, как подсказывает обстановка» (28). Но обстановка менялась каждый час, и контролировать ее командующий фронтом уже не мог. На минском направлении обозначился крупный прорыв войск противника. Когда утром 22 июня И.В. Сталин звонил в штаб фронта, желая лично разобраться в делах, ему отвечали, что генерал Д. Г. Павлов «уехал в войска» и связи с ним нет. Прибывшие в Минск во второй половине дня маршалы Б.М. Шапошников и Г.И. Кулик также не смогли овладеть ситуацией. После двух часов дня И.В. Сталин снова вызвал к себе С.К.Тимошенко, Н.Ф. Ватутина и Н.Г. Кузнецова. Однако Наркомат обороны и Генеральный штаб по-прежнему не имели достаточно ясной информации о ходе разворачивавшегося на западных рубежах страны гигантского сражения. Не сознавал пока еще характера и масштаба нависших над страной угроз и сам Сталин. Результатом двухчасового совещания стала пространная и отредактированная лично Сталиным директива № 3, предусматривавшая переход советских войск к контрнаступательным действиям с целью разгрома агрессора на важнейших направлениях и выхода Красной Армии на его территорию. И Северо-Западному, и Западному, и Юго-Западному фронтам приказывалось нанести «мощные концентрические удары», «мощные контрудары во фланг и тыл противника» и к исходу 24 июня уничтожить его главные группировки. На этот раз И.В. Сталин разрешил войскам переходить границу и действовать, «не считаясь с границей» (29). Эта директива была отправлена в войска в 9 ч 15 мин вечера 22 июня. Еще позже о ней узнал от своего заместителя генерал-лейтенанта Ватутина появившийся в Тернополе Жуков. Он был тем более удивлен, так как под директивой стояли подписи не только С.К. Тимошенко и Г.М. Маленкова, но и самого Г.К. Жукова. «Но мы еще точно не знаем, – заметил он звонившему из Москвы Ватутину, – где и какими силами противник наносит свои удары. Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и уж тогда принять нужное решение». Ватутин сказал, что он разделяет точку зрения Жукова, однако все уже решено. Директива одобрена Сталиным, который и приказал поставить на ней подпись Жукова (30). Директива поступила к командующему и начальнику штаба Юго-Западного фронта около 12 ч ночи и вызвала у них множество возражений, как, впрочем, и в штабах других фронтов. Войска всех этих фронтов оказались под мощными ударами противника и далеко не везде были в состоянии организовать сколько-нибудь прочную оборону. А от них требовали перехода в наступление. Позднее Г.К. Жуков комментировал эту директиву весьма сдержанно: «Ставя задачу на контрнаступление, Ставка Главного Командования не знала реальной обстановки, сложившейся к исходу 22 июня. Не знало действительного положения дел и командование фронтов. В своем /43/ решении Главное Командование исходило не из анализа реальной обстановки и обоснованных расчетов, а из интуиции и стремления к активности без учета возможностей войск, чего ни в коем случае нельзя делать в ответственные моменты вооруженной борьбы. ... Предпринятые контрудары в большинстве своем были организованы крайне плохо, без надлежащего взаимодействия, а потому и не достигли цели» (31). И.В. Сталин спал в ночь на 22 июня не более двух часов и находился в Кремле в первый день войны уже больше двенадцати. Он ничего не ел и выпил за день только стакан крепкого чая. Попрощавшись с военными, глава государства вызвал к себе на 20 минут Л.П. Берию, который и в этот день был его последним собеседником(32). После нескольких телефонных разговоров Сталин подписал и просмотрел разного рода документы и около 6 ч вечера уехал на свою дачу в Кунцево. Только в кабинете наркома обороны был прямой телефон для связи с ним, но С.К. Тимошенко и Н.Ф. Ватутин решили в этот вечер Сталина больше не беспокоить. С 6 ч вечера 22 июня до 3 ч ночи 23 июня И.В. Сталина в Кремле не было.
А. Гитлер и У. Черчилль в первый день войны В ИМПЕРСКОЙ канцелярии в Берлине первый день войны прошел совсем иначе, чем в Кремле и в Москве. Уже первые донесения с фронтов свидетельствовали о крупных успехах германского оружия. По радио непрерывно звучали фанфары. В городе не спали в ночь на 22 июня очень многие, а сам Гитлер бодрствовал уже вторые сутки подряд. В 6 ч утра в министерство иностранных дел к И. фон Риббентропу были приглашены на пресс-конференцию иностранные корреспонденты. Но в это же время Й. Геббельс объявил по радио о выступлении фюрера. «Германский народ, национал-социалисты, – так начал свою речь Гитлер. – После тяжелых размышлений, когда я был вынужден молчать в течение долгих месяцев, наконец наступил момент, когда я могу говорить с полной откровенностью... Москва предательски нарушила условия, которые составляли предмет нашего пакта о дружбе. ...Сейчас приблизительно 160 русских дивизий находятся на нашей границе. В течение ряда недель происходили непрерывные нарушения этой границы. ...Ночью 18 июня русские патрули снова проникли на германскую территорию и были оттеснены лишь после продолжительной перестрелки. Теперь наступил час, когда нам необходимо выступить против этих иудейско-англосаксонских поджигателей войны и их помощников, а также евреев из московского большевистского центра. Осуществляется концентрация войск, которая по своим масштабам и по своему территориальному охвату является величайшей, какая когда-либо имела место в мире. ... От Восточной Пруссии до Карпат располагаются формирования германского восточного фронта. ... Я решил сегодня передать судьбу государства и нашего народа в руки наших солдат. До поможет нам Бог в этой важнейшей борьбе!» (33). Именно от этой декларации Гитлера, не содержавшей ничего, кроме смеси расистской демагогии и грубой лжи, берут начало многие более поздние фальсификации событий 1941 года, в том числе и работы В. Суворова (Резуна). Днем 22 июня сообщения о первых боях и первых победах, о трофеях и взятии в плен многих тысяч красноармейцев поступали в ставку Гитлера из всех групп армий. Начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Франц Риттер Гальдер, который также вел ежедневные записи о событиях и встречах, отмечал в своем дневнике: «Наступление германских войск застало противника врасплох. Боевые порядки противника в тактическом отношении не были приспособлены к обороне. Его войска в пограничной полосе были разбросаны на обширной территории и привязаны к районам своего расквартирования. Охрана самой границы была в общем слабой» (34). Ближе к вечеру Гитлер решил отдохнуть, предварительно отдав распоряжение о переезде на следующий день в новую специально оборудованную ставку в Восточной Пруссии – поближе к войскам. На Британских островах сообщение о начале германского вторжения в Россию было получено рано утром 22 июня. Еще в пятницу, 20 июня, вечером Уинстон Леонард Спенсер Черчилль перебрался в летнюю загородную резиденцию главы правительства – в Чекерс, находившуюся примерно в часе езды от Лондона. У.Черчилль был уверен в скором начале германо-советской войны. И он, и президент Соединенных Штатов Франклин Делано Рузвельт сходились в том, что в этой войне Великобритания и США должны будут помогать России. «Если бы Гитлер вторгся в ад, – заметил в одной из бесед британский премьер-министр, – я, как минимум, дал бы в Палате общин хороший отзыв о Сатане». В субботу 21 июня после позднего обеда Черчилль несколько часов прогуливался и беседовал с американским послом мистером Виннантом и его женой, с британским министром иностранных дел лордом Антони Иденом и его женой, с британским послом в Москве Стаффордом Криппсом и некоторыми другими. Уже после полуночи Черчилль отправился спать. Его не стали будить, когда пришло сообщение о нападении Германии на Советский Союз. Своему личному секретарю Колвиллу Черчилль много раз говорил, что его никогда не следует будить ради чего-либо, кроме как вторжения нацистов в Англию. Однако известие о нападении Гитлера на СССР было первым, о чем он узнал около 8 ч утра 22 июня. Сделав ряд распоряжений, связанных с этой очень обрадовавшей британского премьер-министра новостью, Черчилль с 11 ч утра стал составлять свою речь для Би-би-си. Он завершил эту работу всего за полчаса до выступления по радио, не проводя по поводу /44/ его содержания каких-либо консультаций с военным кабинетом. Все было оговорено заранее, и не существовало никаких разногласий. Черчилль был выдающимся оратором, и его речь по радио 22 июня вошла не только в историю Второй мировой войны, но и в историю ораторского искусства. «За последние 25 лет, – говорил Черчилль, – никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем. Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жены молятся, – да, ибо бывают времена, когда молятся все, – о безопасности своих близких, о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом вырываются у земли, но где существуют исконные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами... только что усмирившими и связавшими по рукам и ногам десяток стран... За всем этим... я вижу кучку злодеев, которые планируют, организуют и навлекают на человечество эту лавину бедствий... Можете ли вы сомневаться, какова будет наша политика? У нас лишь одна единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима... Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока, с Божьей помощью, не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига... Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем... Вторжение Гитлера в Россию – это лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские острова... Опасность, угрожающая России, – это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам. Точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, – это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара» (35). И.В. Сталин никогда не верил У. Черчиллю, но странным образом поверил А. Гитлеру. Теперь ему пришлось менять свои оценки. Сталин внимательно прочел речь Черчилля и все донесения посольства и разведки из Лондона. Однако велел опубликовать речь британского премьера лишь в самом кратком изложении. ПРИМЕЧАНИЯ 1. Группировка советских войск на Западном театре военных действий с учетом 16 дивизий РГК насчитывала в июне 1941 г. 11 тыс. танков и более 9,1 тыс. боевых самолетов (См.: Великая Отечественная война. 1941 – 1945. Военно-исторические очерки. В 4 кн. Кн. 1. Суровые испытания. М.: Наука, 1998. С. 123.). 2 Воен.-истор. журнал. 1989. № 5. С. 43. 3. Там же. С. 29. 4. Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 116. 5. «Совершенно секретно! Только для командования!». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы/ Сост. В.И. Дашичев. М.: Наука, 1967. С. 150. 6. Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 115. 7. Там же. С. 123. 8. Гудериан Гейнц. Воспоминания солдата: Пер. с нем. М.: Воениздат, 1954. С. 146-147. 9. В годы советско-финляндской войны М.П. Кирпонос командовал 70-й стрелковой дивизией. За умелое руководство боевыми действиями этого соединения и личную храбрость ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Д. Г. Павлов стал Героем Советского Союза еще за бои в Испании. Во время советско-финляндской войны он, будучи начальником Автобронетанкового управления РККА, одновременно, с 17 января по 29 февраля 1940 г., являлся командующим резервной танковой группой с непосредственным ее подчинением сначала Ставке Главного Военного Совета, а затем, с 8 февраля, командующему Северо-Западным фронтом. 10. Полторак А.И. Нюрнбергский эпилог. М.: Воениздат, 1965. С. 324-326. 11. Микоян А.И. Так было. Размышления о минувшем. М.: Вагриус, 1999. С. 388. 12 См.: Городецкий Габриэль. Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз: Пер. с англ. М.: Росспэн, 1999. С. 346-347. 13. Красная Звезда. 2001. 16 и 21 июня; Независимое военное обозрение. 2001. № 22. С. 7. 14. Новая и новейшая история. 1995. № 3. С. 222–223. 15. Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. 10-е изд., доп. по рукописи автора. М.: АПН, 1990. Т. 2. С. 8–9. Приведенный в тексте диалог во всех предыдущих изданиях мемуаров Г. К. Жукова был существенно сокращен. 16. Там же. С. 9. В первых изданиях книги этот диалог был исключен. 17. Там же. С. 9–10. 18. 1941 год. Документы. В 2 кн. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. Кн. 2. С. 432. Деканозов В.Г. – с 1939 г. заместитель наркома иностранных дел СССР, с ноября 1940 г. по июнь 1941 г. полпред СССР в Германии. 19. Там же. 20. Жуков Г.К. Указ. соч. С. 10. 21. 1941 год. Документы. Кн. 2. С. 431. 22. Из собрания документов Александра Карпова. 23. Жуков Г.К. Указ. соч. С. 11-13. 24. Кузнецов Н.Г. Накануне. М.: Воениздат, 1966. С. 338. 25. См.: 1941 год. Документы. Кн. 2. С. 434-435. 26. Жуков Г.К. Указ. соч. С. 13. 27. Хрущев Н.С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. М., 1998. Кн. 1.С. 302. 28. Протокол допроса арестованного Павлова Д.Г.//1941 год. Документы. Кн. 2. С. 456-457. 29. 1941 год. Документы. Кн. 2. С. 439-440. 30. Жуков Г.К. Указ. соч. С. 14. 31. Там же. С. 30–31. 32. Все сведения о встречах в Кремле приводятся по журналу записи лиц, принятых И.В. Сталиным с 1924 по 1953 г. (См.: Исторический архив. 1996. № 5-6; 1998. № 4). 33. 1941 год. Документы. Кн. 2. С. 437. 34. Гальдер Ф. Военный дневник: Пер. с нем. М.: Воениздат, 1971. Т. 3. Кн. 1. С 27. 35. Черчилль У. Вторая мировая война/Пер. с англ. М.: Воениздат, 1955. Т.З. Кн. 1. С. 364-366. Р.А. МЕДВЕДЕВ /45/ PS. Некоторые комментарии этой статьи есть на
адресе:
(13/01/2010) [ На главную ] |
