|
|
|
[ На главную ] "ВИЖ", 1995, 3 (май-июнь) ...
РАЗГОВОР ЗАКОНЧИЛСЯ УГРОЗОЙ СТАЛИНА (+ примечания zhistory)
Доктор исторических наук профессор В.А.Анфилов известен как автор целого ряда монографий, посвященных предыстории и начальному периоду войны. Его работы "Незабываемый сорок первый", "Крушение похода Гитлера на Москву", "Начало Великой Отечественной войны", "Бессмертный подвиг" и другие зарекомендовали себя как честные и объективные исследования. Фронтовик, прошедший всю войну, Виктор Александрович на собственном опыте познал те трагические реалии, которые впоследствии стали для него предметом углубленного изучения. ...В начале 1965 года полковник Анфилов - старший преподаватель кафедры истории войн и военного искусства Военной академии Генерального штаба - завершал подготовку к публикации одной из первых своих книг, посвященных предыстории и началу гитлеровской агрессии. Заветной мечтой ученого было встретиться с "маршалом Победы". Снятый в 1957 году с поста министра обороны и отстраненный от дел, Г.К.Жуков, как известно, во времена правления Н.С.Хрущева был незаслуженно забыт. Позитивные перемены в общественном мнении вокруг имени Г.К.Жукова начались в мае 1965-го, когда по личному приглашению Л.И.Брежнева маршал впервые за много лет принял участие в торжественном заседании, посвященном празднованию славной даты. Полковник Анфилов через одного из слушателей академии - Ю.А.Василевского - обратился к Г.К.Жукову с просьбой о встрече. Маршал согласился. И 26 мая 1965 года состоялась их первая беседа. Некоторые факты, оценки и суждения, которыми поде-
Маршал Советского Союза Г.К.Жуков /39/
Колонна пленных красноармейцев. 1941 г. лился с военным историком Георгий Константинович, ныне уже известны достаточно широко, например, вошли в его "Воспоминания и размышления". Тем не менее цикл интервью, взятых три десятилетия назад, не утратил своей познавательной, научной ценности и сегодня, поскольку существенно дополняет картину событий, активным участником которых был Маршал Советского Союза Г.К.Жуков. Предлагаем этот материал вниманию читателей в том виде, в каком В.А.Анфилову удалось восстановить его по блокнотным записям. Много времени в ходе первой и последующих встреч было уделено обсуждению вопроса о причинах просчета Сталина в оценке сроков возможной агрессии и обусловленной этим тактической внезапности нападения немцев. В частности, я задал такой вопрос: - Как вы оценили докладную записку начальника Разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф.И.Голикова от 20 марта 1941 года? - Какую записку? – насторожился Жуков. Я показал ему странички рукописи, на которых излагалось ее содержание. В записке указывались три варианта возможного нападения немцев на СССР, один из которых был, по сути, замыслом плана "Барбаросса". Назывался и ориентировочный срок вторжения. Голиков же, как ни странно, вопреки приводимым фактам утверждал, что нападение Германии возможно только после победы над Англией, а оперативные документы немцев, о которых шла речь, следует расценивать как дезинформацию английской или германской разведки... - Я впервые вижу ее, - возмущенно сказал маршал, прочитав документ. - Разве Голиков вам не докладывал? - Он не подчинялся мне, а потому и не делал этого. Он докладывал непосредственно Сталину, а иногда и Тимошенко. Но об этом документе он, по-видимому, наркома не информировал, потому что тот делился со мной основными сведениями разведки, получаемыми от Голикова. Я вас прошу добиться опубликования этого документа, чтобы показать, чего стоил Голиков. С Филиппом Ивановичем перед включением его докладной записки в рукопись будущей книги я встречался и беседовал. Голиков рассказал о том, как докладывал этот документ Сталину и как тот отнесся к поступившей от разведки информации. По словам Голикова, он лично был не очень уверен в правильности своих выводов относительно того, что Гитлер не рискнет начать воину против СССР, не покончив с Англией. Но, так как они соответствовали точке зрения Сталина, доложить сомнения побоялся...
- Сведения об отсутствии угрозы нападения Германии на СССР, - продолжал Жуков, - направлял наш полпред в Берлине Деканозов. Его Берия внедрил в дипломаты. Он был доверенным лицом Сталина... Вот такие голиковы и деканозовы и подкрепляли уверенность в возможности предотвращения войны в ближайшее время. Поэтому он решительно отвергал наши с Тимошенко просьбы о приведении войск западных приграничных округов в полную боевую готовность. Сталин до того уверовал в свой вывод о намерениях Гитлера, что в проект директивы НКО от 21 июня вставил было указание: в случае вторжения немцев командирам наших передовых частей договариваться с германскими офицерами об урегулировании конфликта. Нам с трудом удалось уговорить его это указание опустить. Даже когда началась война, прибыв в Кремль в шестом часу утра. Сталин спросил у нас с Тимошенко: "Не провокация ли это немецких генералов?' Надеясь на свою мудрость (в голосе Жукова слышались нотки сожаления), он перемудрил самого себя. Отсюда его установка не поддаваться на провокации и жесткое требование не дать повода для них. Почему нам с Тимошенко не удалось убедить Сталина в необходимости своевременного приведения войск западных округов в полную боевую готовность? Мы настойчиво, особенно в последние десять дней до начала войны, пытались получить разрешение на это. Но "хозяин", как тогда называли в близком окружении Сталина, так и не позволил... К тому же вы, вероятно, помните, какая перед войной была вера у народа - и мы не исключение - в мудрость и прозорливость вождя. Нам представлялось, что он, возможно, найдет способ отодвинуть войну, что было так жела- /40/ тельно. И вот поймите наше с Тимошенко состояние. С одной стороны, тревога грызла души, так как видели по докладам из округов, что противник занимает исходное положение для вторжения, а наши войска из-за упорства Сталина не приведены в готовность, с другой же - сохранялась все еще, пусть и небольшая, вера в способность Сталина избежать воины в 1941 году. В таком состоянии мы находились до вечера 21 июня, пока сообщения немецких перебежчиков окончательно не развеяли эту иллюзию.
К вопросу о причинах просчета Сталина в определении сроков нападения Германии мы неоднократно возвращались и в последующих беседах. В одной из них я сказал Георгию Константиновичу, что заблуждение Сталина, по-видимому, подкреплялось дошедшей до него по разведывательным каналам информацией о выступлении Гитлера 23 ноября 1939 года перед руководителями вермахта. "Сегодня, - сказал тогда фюрер, - мы ведем борьбу за нефтяные источники... Мы сможем выступить против России лишь после того, как освободимся на Западе..." Выслушав эту цитату, Жуков сказал: "Вполне возможно. Ведь решительно отвергая нашу с Тимошенко просьбу, высказанную 12 июня 1941 года, о приведении войск западных военных округов в полную боевую готовность Сталин говорил, что для ведения большой войны с нами немцам, во-первых, нужна нефть и они должны сначала завоевать ее, а во-вторых, им необходимо ликвидировать Западный фронт, высадиться в Англии или заключить с ней мир. Когда я через несколько дней попытался вновь получить это разрешение, - продолжал маршал. - он подвел меня к карте и, показав на ближний Восток, заявил: "Вот куда они (немцы) пойдут"'. Зная содержание проекта директивы о стратегическом развертывании от 15 мая 1941 года, согласно которой предполагалось нанесение упреждающего удара по изготавливавшимся у наших границ войскам вермахта, я спросил: "Как возникла ее идея и почему она не нашла дальнейшего развития ?" - Идея предупредить нападение Германии, - ответил Г.К.Жуков, - появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Это выступление в обстановке, когда враг сосредоточивал силы у наших границ, убедило нас в необходимости разработать директиву, предусматривавшую предупредительный удар. Конкретная задача была поставлена А.М.Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне. Однако мы этот документ не подписали, решили предварительно доложить его Сталину. Но он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам. "Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?" - раздраженно бросил Сталин. Мы сослались на складывающуюся у границ СССР обстановку, на идеи, содержавшиеся в его выступлении 5 мая... "Так я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира", - прорычал Сталин. Так вот была похоронена наша идея о предупредительном ударе... Сейчас же я считаю: хорошо, что он не согласился тогда с нами. Иначе, при том состоянии наших войск, могла бы произойти катастрофа гораздо более крупная, чем та, которая постигла наши войска в мае 1942 года под Харьковом.
В беседах Г.К.Жуков неоднократно подчеркивал тот факт, что силы сторон к началу войны были далеко не равными, отдавая преимущество, естественно, немецкой армии. "Из всех причин наших неудач, - отмечал он, - на первое место я ставлю не внезапность, в смысле того, что наши войска оказались застигнуты врасплох, и даже не незавершенность технического переоснащения и реорганизации их, а вооружение противника, мощь его удара. (В это понятие Жуков включал качественные характеристики оружия немцев, так как по количеству танков и самолетов мы превосходили их, а также мастерское владение боевыми машинами, искусное массирование немецким командованием ударной мощи на решающих направлениях.) Для нас это явилось большей неожиданностью, нежели внезапный переход границы. Именно это предопределило основные наши потери в начале войны". "Но ведь на этот факт вы обращали внимание руководства страны и армии еще на декабрьском совещании 1940 года", - заметил я. Затем открыл свою рукопись и прочитал краткое изложение того, что содержалось в его докладе: "Проанализировав опыт войны на Западе в 1939-1940 гг., Жуков отметил, что наиболее поучительным из него является массированное применение танковых и механизированных соединений в тесном взаимодействии с авиацией и воздушно-десантными войсками на всю глубину операции. Красной Армии нужно готовиться к боям с сильным противником". - Оказалось на словах одно, а на деле другое. К сожалению, бывало и так, - вздохнув, сказал Жуков.
- Георгий Константинович, расскажите подробнее, как 21 июня вечером решался вопрос об отдаче военным округам директивы о приведении войск в боевую готовность. - С наступлением сумерек через Буг переплыл перебежчик и сообщил пограничникам, что утром немцы начнут наступление. Об этом доложили начальнику штаба Киевского Особого военного округа генерал-лейтенанту М.А.Пуркаеву, который немедленно сообщил нам в Генеральный штаб. Я позвонил Тимошенко, и мы с ним в девятом часу вечера направились в Кремль, где заседало Политбюро. Сталин, увидев мое побагровевшее лицо и красную папку под мышкой, в которой я носил к нему проект директивы 12 июня, нахмурившись спросил: "Ну что, за разрешением на подпись пришли, что ли?" Я сказал: "Да, товарищ Сталин, пора!" Прочитав, наконец, впервые этот документ, он забраковал его и дал указания, как надлежит составить эту директиву. Я вызвал срочно Н.Ф.Ватутина, и мы с ним в приемной составили ее и доложили Сталину. После правки и обсуждения тот сказал, чтобы кроме нас с Тимошенко документ подписал член Главного военного совета /41/ Г.М.Маленков... После зашифровки он и пошел ночью в штабы военных округов.
Неоднократно возвращаясь к вопросу о причинах неудач наших войск в начале войны, Жуков особенно указывал на необходимость объективной оценки противника. "Надо, - отмечал он, - смотреть правде в глаза и, не стесняясь, признать, что в начале войны противник был значительно сильнее и опытнее нас, лучше подготовлен, выучен, вооружен, оснащен. Мы же учились в ходе войны, выучились и стали бить немцев. Вы стесняетесь писать о неустойчивости и бегстве наших войск, заменяя это "вынужденным отходом". Это не так. Войска были и неустойчивыми, бежали, впадали в панику. Были дивизии, которые дрались храбро и стойко, а рядом соседи бежали после первого же натиска противника. Обо всем этом надо писать. Современный читатель, в том числе молодой, не должен думать, что все зависит только от начальника. Нет, победа зависит от всех от каждого человека, от его личной стойкости в бою". - Чем можно объяснить ваши директивы, которыми вы запрещали командующим округами накануне войны выводить отдельные части прикрытия в укрепленные районы? - Это требование диктовалось мне Сталиным. Но вы, историки, должны писать правду, и я не обижусь, когда будете указывать мою фамилию в этих случаях. Сам сейчас пишу об этом в своих мемуарах. Зловещую роль здесь сыграл Берия. Он сообщал Сталину обо всем, что, по его мнению, могло бы спровоцировать немцев. Начальник пограничных войск Украины донес Берии о выводе Кирпоносом уровских частей в предполье (полоса местности перед укрепрайоном или главной полосой обороны, оборудованная в инженерном отношении. - В.А.). Тот представил действия Кирпоноса как провокационный акт. Сталин вызвал нас с Тимошенко, устроил разнос и строго потребовал, чтобы разобрались с этим самочинством. Нарком поручил мне 10 июня послать телеграмму Кирпоносу и командующим другими западными военными округами соответствующего содержания. - А что подразумевалось тогда под начальным периодом войны? - В основном он понимался нами так, как и перед первой мировой войной, что, конечно, было явной недоработкой. Предполагалось, что после начала военных действий войсками прикрытия последует период полного отмобилизования и сосредоточения вооруженных сил, хотя опыт войны на Западе показал целесообразность заблаговременного развертывания войск. В решении этой проблемы была допущена двойственность, которая отрицательно сказалась в начале войны.
- Как обстояло дело с механизированными корпусами и какова была их роль в начале войны? - Мы имели пять-шесть мехкорпусов, которые были хорошо укомплектованы и сколочены. Но сложившаяся обстановка погубила их. Вот, например, корпус генерала М.Г.Хацкилевича, моего сослуживца, который несколько раз перенацеливался с одного направления на другое, пока не кончилось горючее. Корпус оказался растрепан, танки бросили только потому, что тылы не были организованы, горючее и боеприпасы не подвозились. Бесконечное дерганье мехкорпусов привело к тому, что они не сыграли той роли, которая им отводилась. - Как организовывалось управление войсками в первые дни войны: - Сильный первоначальный удар противника привел к уничтожению средств связи, потере управления и некоторому оцепенению командного состава. Ощущалась сильная растерянность снизу доверху. Правдивой информации не поступало, потому что точно никто ничего не знал. Приказы и директивы были, как правило, нереальными и не соответствовали обстановке. В этих условиях организованно вести оборонительные сражения оказалось невозможно.
- С какой целью вы в начале войны направлялись на Юго-Западный фронт? - Днем 22 июня нас с Тимошенко вызвал Сталин и сказал, что командующие растерялись и паникуют. Они не могут организовать надлежащий отпор врагу. Для оказания им помощи он решил послать на Западный фронт маршалов Б.М.Шапошникова и Г.И.Кулика, на Северо-Западный - генерал-полковника О.И.Городовикова, а на Юго-Западный, где в соответствии с планом стратегического развертывания должно было осуществляться контрнаступление, - меня. Тимошенко попросил оставить меня в Москве, однако Сталин не согласился и предложил временно возложить обязанности начальника Генерального штаба на Н.Ф.Ватутина. В тот же день вечером я прилетел в Киев, а оттуда на автомашине вместе с Н.С.Хрущевым отправился в штаб фронта, находившийся в районе Тернополя. Там я пробыл до 26 июня, помог командующему (генерал-полковнику М.П.Кирпоносу. - В.А.) в организации контрудара фронта... В тот же день вечером по вызову Сталина я возвратился в Москву и сразу прибыл к нему в кабинет. Он возложил на меня организацию обороны на рубеже Полоцк, Витебск, Орша, Могилев, Гомель, с тем чтобы задержать наступление противника в связи с критическим положением на Западном фронте.
- Что вы можете сказать о Ф.И.Кузнецове, Д.Г.Павлове и М.П.Кирпоносе? - Как командующие оперативными объединениями, они были подготовлены слабо. А в столь трудной обстановке и вовсе растерялись. Особенно неудачно осуществляли руководство боевыми действиями Павлов и Кузнецов. 30 июня Сталин приказал мне вызвать Павлова в Генштаб, после сдачи им дел генералу А.И.Еременко, намереваясь якобы с ним встретиться и поговорить. 1 июля Павлов прибыл ко мне, о чем я немедленно поставил в известность Сталина. "Пусть подождет", - услышал в ответ. Белый как полотно сидел Павлов у меня в кабинете. За эти дни он неузнаваемо изменился. "Что сделает со мной Сталин?" – спросил он. В ответ я мог только пожать плечами. Однако вызова долго не было. Я решил напомнить о нем. "Пусть снова едет туда, откуда прибыл", - зло сказал Сталин. Я недоумеваю: "Зачем? Ведь там уже Еременко..." Сталин твердо повторил: "Прикажите выехать к месту прежней службы". Попрощавшись, Павлов ушел. Как я /42/ впоследствии узнал, на одной из станций в вагон вошли представители НКВД и арестовали его* а затем судили вместе с остальными работниками штаба и управления Западного фронта. Конечно, серьезные ошибки в управлении войсками он допустил. Но у кого их не было в той сложной обстановке, когда из-за отсутствия необходимых сведений из войск мы не знали, где и в каком состоянии они находятся, а следовательно, и не могли принять правильных решений.
- Почему С.К.Тимошенко был назначен командующим войсками Западного фронта, если за двое суток до этого на тот же пост направили А.И.Еременко? - Это было сделано, во-первых, с целью укрепления руководства войсками фронта, на котором противник наносил главный удар, а Еременко - это не фигура; во-вторых, в связи с тем, что 30 июня Сталин стал Председателем ГКО и Ставки Главного Командования (10 июля 1941 г. преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования. - В.А.), он не только фактически, как было раньше, но и юридически сосредоточил в своих руках политическую, государственную, военную власть. В этих условиях Тимошенко оказался не у дел и поэтому попросился командовать фронтом, действующим на решающем направлении. С приходом Тимошенко управление войсками Западного фронта улучшилось. Его деятельность на этом посту сыграла важную роль в Смоленском сражении. Семена Константиновича в некоторых исторических сочинениях оценивают совершенно неправильно, изображая чуть ли не как безвольного человека, заискивавшего перед Сталиным. Это неправда. Он был настойчивым, волевым и подготовленным в тактическом и оперативном отношении командующим. И сравнивать его, как это нередко делают, с Ворошиловым и Буденным нет оснований. - Думали ли вы в начале боевых действий, что нашим войскам придется сражаться с противником под Москвой? - Когда началась война, мы с наркомом обороны полагали, что Красная Армия сможет отразить вторжение противника в западных районах страны, а затем, измотав его ударные группировки, перейдет в контрнаступление в соответствии с оперативным планом. Мысль о вероятности борьбы на подступах к столице впервые зародилась у нас с Тимошенко вечером 26 июня, когда я после возвращения из Киева побывал вместе с ним и Ватутиным у Сталина. Оценив тогда тяжелое положение войск Западного фронта, мы пришли к выводу о необходимости создания на минско-московском направлении глубокоэшелонированной обороны. Но и мечта о контрнаступлении не покидала нас на протяжении нескольких дней. Мы много думали о нем, предпринимая к тому же определенные подготовительные меры в ущерб организации обороны. Полагали, что нам удастся разгромить растянувшиеся в глубину подвижные и пехотные соединения противника, не имевшие между собой тактического взаимодействия.
Немецко-фашистские оккупанты в занятом ими Харькове. Октябрь 1941 г. Поэтому поспешно наносили плохо подготовленные контрудары, неся при этом неоправданные потери. Нас с Тимошенко "отрезвили" события на Днепре в начале июля 1941 года, особенно контрудары 5-го и 7-го механизированных корпусов в районе Лепеля (1). К сожалению, Сталину этот урок не пошел впрок. Он по-прежнему категорически требовал предпринимать контрнаступательные действия даже тогда, когда обстановка явно не благоприятствовала этому.
В середине июля, когда пал Смоленск, я окончательно убедился, что раз немцам удалось открыть и эти "ворота", то они будут и под Москвой. Поэтому в последний день своего пребывания на посту начальника Генерального штаба я сказал Сталину, что для наступления на Москву немцы используют ельнинский плацдарм. В середине июля и Сталин уже пришел к выводу, что в зимние месяцы фронт будет проходить под Москвой. Поэтому 18 июля ГКО принял постановление о мероприятиях по обеспечению Красной Армии теплым обмундированием. (Известно, что Сталин в беседе со специальным посланником президента США Ф.Рузвельта Гарри Гопкинсом, состоявшейся 30 июля, сказал ему, что зимой фронт будет проходить под Ленинградом, Москвой и Киевом (2)). - Не считаете ли вы ошибочными решение Сталина и ваше согласие с ним об одновременном переводе в начале сентября вас и Тимошенко с московского направления, на котором вы оба блестяще проявили себя, на ленинградское и киевское? Ведь если бы вы оба оставались там, то, возможно, не было бы и столь катастрофического октября 1941 гола... - Вы, историки, любите рассуждать на
тему: "Если бы да кабы". Разумеется, зная
теперь происшедшие события, можно заключить, что
я вместе со Сталиным тогда допустил ошибку. Не
случись этого, ве- /43/ роятно, события могли бы развиваться по-иному. Я имею в виду существенные промахи Конева, Еременко и Буденного в организации обороны и управлении войсками. Но в тот конкретный момент смертельная угроза нависла над Ленинградом и войсками Юго-Западного фронта под Киевом, а битва за Москву виделась лишь в перспективе. Вот почему я согласился со Сталиным и рекомендовал направить на юг Тимошенко на смену Буденному. - Что предшествовало вашему назначению командующим Западным фронтом? - 3 октября 1941 года я получил телеграмму о необходимости прибыть в Москву 10 октября. "Что бы это значило?" - спросил у бывшего тогда членом военного совета Ленинградского фронта А.А.Жданова. В ответ услышал, что в этот день намечают провести пленум ЦК ВКП(б). На XVIII Всесоюзной партконференции в феврале 1941 года меня из брали кандидатом в члены ЦК ВКП(б). И когда позже позвонил еще и Сталин, я решил, что вызов связан с предстоящим пленумом. Меня прямо с аэродрома повезли к Сталину на квартиру, по дороге сообщили, что Верховный болен. Не оправившись, по-видимому, еще от киевской катастрофы, после которой не прошло и месяца, Сталин находился в трансе. Я застал его беседующим с Берией. Кстати, редко случалось, когда бы его не было у Сталина во время моих посещений. Не обращая внимания на меня, а может быть, еще и не заметив моего появления, Сталин сказал Берии, чтобы он на всякий случай через свою агентуру провел зондаж о возможных условиях заключения мира с Германией. Вот как далеко зашло в те дни смятение главы нашего государства! Наконец, обратив внимание на меня и поздоровавшись, Сталин раздраженно сказал, что он сейчас в полном неведении о происходящем на Западном фронте. Медленно подойдя к карте, он обвел пальцем район Вязьмы и зло произнес: "Конев, как и Павлов в начале войны, открыл здесь фронт врагу". Сталин попросил меня немедленно выехать на Западный фронт, разобраться в положении дел на месте и оттуда позвонить ему. Побывав на наиболее опасных участках и в штабах Западного и Резервного фронтов, я пришел к выводу, что все пути на Москву для врага, по существу, открыты. Доложив об этом 8 октября по телефону Сталину, я просил его быстрее стягивать войска откуда только можно на Можайскую линию обороны. 10 октября Ставка назначила меня командующим войсками Западного фронта, а И.С.Конева Сталин приказал направить в Москву. Я понял, что он намерен поступить с ним, как с Павловым. В течение первой половины дня, до подписания приказа Ставки о моем назначении, Сталин трижды настойчиво требовал отправить Конева в Москву, я же просил оставить его моим заместителем. Последний разговор закончился угрозой Сталина. Но я не реагировал на нее, понимая, что в случае падения столицы мне и без этого придется расплачиваться головой. Я спас Коневу жизнь (эти слова Георгий Константинович произнес медленно, со вздохом), а он мне отплатил черной неблагодарностью, выступив в "Правде" 3 ноября 1957 года с позорящей меня статьей (3)... Я рассказал маршалу, что эту статью писал не Конев. Знал, что она готовилась в военно-историческом отделе Военно-научного управления Генерального штаба, где я тогда работал. Начальник отдела генерал-лейтенант С.П.Платонов в узком кругу поведал, как Конев сопротивлялся, не желая подписывать этот вздор. Н.С.Хрущев якобы сказал тогда, что если он не подпишет, то вместе с Жуковым отправится в отставку. И Иван Степанович "сдался". "А если бы я "сдался" в октябре 1941 года, - сказал мне в ответ Жуков, - быть бы ему в руках Берии...". Возвращаясь к событиям осени 1941 года, я спросил Георгия Константиновича, какие дни Московской битвы он считает самыми трудными и опасными. - Трудным и опасным был весь оборонительный период битвы. Самой же тяжелой, я считаю, оказалась вторая декада октября. В те дни и ночи я "мотался" вдоль фронта, чтобы организовать оборону, как-то прикрыть наиболее опасные направления, предотвратить глубокий прорыв противника. На самочувствии и работе отрицательно сказывались панические настроения в столице в те дни, бесконечные запросы и часто не соответствовавшие обстановке указания Сталина. О том, в каком шоковом состоянии он находился, можно судить хотя бы по постановлению ГКО об эвакуации столицы, о существовании которого я узнал в 1954 году в связи с делом Берии. Согласно этому документу в случае появления
Блицкриг не удался /44/ войск противника у ворот Москвы Берия должен был произвести взрыв свыше тысячи объектов в столице. Можно представить, чем все это могло обернуться, если бы мы дрогнули. Правда, перед тем как принять постановление ГКО о введении в Москве осадного положения, Сталин позвонил мне и спросил: "Можем ли мы защитить Москву и, если да, что необходимо для этого предпринять/" Я ответил утвердительно и попросил Верховного лишь ускорить переброску резервов из глубины страны. Возможно, покажется странным, почему я считаю наиболее опасными октябрьские, а не последние ноябрьские дни, когда противник на узких участках находился уже в 26-30 километрах от Москвы. Дело в том, что к этому времени у нас образовался сплошной фронт обороны, а противник был уже не тот, что в сентябре и октябре. - Какова, по вашему мнению, роль Битвы под Москвой в общем ходе воины? Ведь с легкой руки Сталина были попытки связать коренной перелом со Сталинградской битвой и тем самым умалить значение разгрома фашистов под Москвой... - Я считаю, что начало коренного поворота в ходе войны положила Битва под Москвой. Она имела огромное значение не только в военно-политическом, но и в морально-психологическом отношении, и не только для Красной Армии и нашего народа, но и для всех народов, которые вели борьбу с фашистской Германией. Ведь мы впервые во второй мировой войне нанесли сокрушительное поражение главной группировке "непобедимой" немецкой армии, положив конец стратегии блицкрига. Показательно, что по этому поводу записал в своем дневнике начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Ф.Гальдер 23 ноября 1941 года: "Таких сухопутных войск, какими мы располагали к июню 1941 года, мы уже никогда больше иметь не будем" (4) Так что роль Битвы под Москвой трудно переоценить. - Как вы оцениваете Сталина? - Сталин, безусловно, являлся сильной личностью. Он был подготовлен не только как марксист-теоретик... Будучи Верховным Главнокомандующим, он, конечно, руководил военными действиями не по глобусу, как это утверждает Хрущев. Но его подготовка к началу войны базировалась главным образом на опыте гражданской войны. К современной войне он не был подготовлен, а отсюда и растерянность, и неумение оценить обстановку, и грубейшие просчеты и ошибки. Все это пагубно сказалось на ряде операций в первом периоде войны. Но впоследствии он приобрел опыт, навыки и умело руководил Вооруженными Силами. Что касается его человеческих качеств, то я, как и другие, знавшие его, могу сказать о его грубости, нетерпимости, резкости. Хотя во время войны, как я убедился, с ним можно было иногда и поспорить. Как бы то ни было, я благодарен ему за то, что он во второй половине сороковых годов не отдал меня в руки Берии. - Георгий Константинович! Слышал, что вы арестовывали Берию. Как это было? - Сразу же после смерти Сталина в марте 1953 года я был назначен первым заместителем министра обороны, а министром стал Н.А.Булганин. Берия весной того года развил лихорадочную деятельность с целью захвата власти и осуществления государственного переворота. Чтобы предотвратить это, необходимо было изолировать его от органов внутренних дел и государственной безопасности, руководство которыми он осуществлял. Разоблачение Берии и особенно сам арест его были весьма трудным и рискованным делом. Инициатором разоблачения, и за это надо воздать ему должное, явился Хрущев. Что же касается ареста и связанной с этим сменой многочисленного караула в Кремле, состоявшего из подчиненных Берии, то эта задача была возложена на меня**. По поручению Г.М.Маленкова и
Н.С.Хрущева в мае 1953 года мне сообщил об этом
Н.А.Булганин. Мы готовились к "операции"
около месяца в глубокой тайне. Все участники, во
избежание утечки информации, были изолированы от
своих семей под предлогом командировки. Ставку
сделали на генералов и офицеров Московского
округа ПВО во главе с К.С.Москаленко и
П.Ф.Батицким. Официальной версией появления их в
Кремле являлось обсуждение на заседании
Президиума ЦК КПСС проблем противовоздушной
обороны Москвы. Прибыть туда мы должны были с
картами, схемами и другими совершенно секретными
документами, чтобы часовые у входа в зал
заседании не имели права изъять у нас личное
оружие, как это полагалось во всех иных случаях. 26
июня 1953 года мы прибыли в Кремль. По указанию
Булганина нас провели в комнату отдыха,
находившуюся возле зала заседаний. К нам вышел
Хрущев и сообщил полушепотом, что и по какому
сигналу нам надлежит делать. Под нашим
"прикрытием" члены Президиума ЦК около часа
"прорабатывали" Берию. Затем по звонку
Маленкова мы вошли в зал. Я встал у кресла Берии.
Маленков, заявив в нашем присутствии, что Берия
крайне опасен и может причинить много бед партии
и народу, предложил немедленно арестовать его.
Решение было единогласным. По сигналу Маленкова
я скомандовал Берии: "Встать! Следовать за
нами". Несколько часов мы находились с ним в
той самой комнате отдыха, где началась операция.
Лишь после смены охраны Кремля я отправил его при
усиленном военном сопровождении на гарнизонную
гауптвахту***... Так было предотвращено крайне
опасное развитие событии, которое могло бы
привести к установлению еще более жестокого
режима, чем сталинский. Это, конечно, *** Наряду с этой версией обстоятельств ареста Л.П.Берии Г.К.Жуков изложил и несколько других, не совпадающих в некоторых важных моментах (см.: Берия: конец карьеры; Жуков: полководец и человек. М.:Изд-во АПН, 1988:/Карпов В.. Маршал Жуков. Опала. Литературная мозаика. М.: Вече, 1994). /45/ имело судьбоносное значение. Я счел своим долгом внести посильную лепту в это дело. - Георгий Константинович! В драматическом для вас 1957 году я, как уже говорил, работал в Военно-научном управлении Генерального штаба. Начальник управления генерал армии В.В.Курасов, будучи кандидатом в члены ЦК, участвовал в работе июньского (1957 г.) пленума ЦК КПСС. Помню, он собрал нас и с сияющим лицом рассказал о ходе и решениях этого пленума. Под конец сказал: "Наш министр маршал Георгий Константинович Жуков спас дорогого Никиту Сергеевича на посту Первого секретаря ЦК КПСС' (5). Вскоре об этом факте узнала вся страна, весь мир. Почему же этот "дорогой" буквально через три месяца отплатил вам черной неблагодарностью? (6) - Судя по всему, он и его окружение решили, что я претендую на руководящую роль в государстве. Поэтому и поспешили поскорей убрать меня со сцены. Но мне и в голову не приходила мысль о руководстве страной. Целью моей жизни была военная служба, зашита Родины. Хрущев лишил меня этого, хотя я находился еще в расцвете сил. Публикация ПРИМЕЧАНИЯ 1. Контрудар 5-го и 7-го механизированных корпусов на лепельском направлении, начатый утром 6 июля по решению С.К.Тимошенко, был далеко не бесполезным. Не ожидавшему его противнику в ходе ожесточенных боев удалось нанести большой урон. Свидетельством тому стал приказ командира 18-й танковой дивизии генерала Неринга, подобранный советскими бойцами на поле боя после поспешного бегства немцев. В приказе, в частности, отмечалось, что "потери снаряжением, оружием, машинами необычайно велики и значительно превышают захваченные трофеи..." (См.: Анфилов В.А. Незабываемый сорок первый. М.: Советская Россия, 1982. С. 162). В целях пресечения этого контрудара командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал Ф. фон Бок обратился к генерал-фельдмаршалу А.Кессельрингу с настоятельной просьбой сосредоточить основные усилия 2-го воздушного флота 8 и 9 июля юго-западнее Витебска. В результате массированных ударов немецкой авиации 5-й и 7-й мехкорпуса, слабо прикрытые с воздуха, понесли тяжелые потери и были вынуждены отходить. 2. См.: Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца. М: Иностр. лит., 1958. Т.1. С.542. 3. 3 ноября 1957 г. "Правда" опубликовала статью Маршала Советского Союза И.С.Конева "Сила Советской Армии - в руководстве партии, в неразрывной связи с народом". Кстати, в этом же номере помещено информационное сообщение о состоявшемся в октябре пленуме ЦК, который, в частности, вывел Г.К.Жукова из состава членов Президиума ЦК и из членов ЦК КПСС. Большое место в статье Конева отведено объяснению "политических" и других ошибок Г.К.Жукова, которые были "вскрыты" на октябрьском пленуме ЦК и якобы явились причиной его выведения из руководящего партийного органа страны. Жуков, говорилось в публикации, "неправильно, не по-партийному" осуществлял руководство Вооруженными Силами, "вел линию на свертывание работы партийных организаций, политорганов и военных советов" в армии и на флоте, стремился все вопросы "решать единолично, не выслушивая мнений других и полностью эти мнения игнорируя". Наряду с "политическими ошибками", недостатками в работе с кадрами Георгию Константиновичу ставились в вину и "неудачи на фронтах вооруженной борьбы". По мнению автора статьи, на Жукове, как на начальнике Генерального штаба, лежала серьезная ответственность за то, что войска приграничных округов оказались застигнутыми врасплох внезапным нападением фашистских армий, за то, что было предпринято развертывание большого количества механизированных соединений без учета возможностей их укомплектования техникой и специалистами. Наконец, перечислялся целый ряд событий на фронтах, в которых Жуков допустил "серьезные промахи в руководстве войсками": неудавшаяся попытка окружения гитлеровцев под Демянском, затянувшийся штурм Зееловских высот и др. 4. Гальдер Ф. Военный дневник. М.: Воениздат, 1971. Т.З. С.67. 5. Имеется в виду заседание Президиума ЦК КПСС в июне 1957 г., в ходе которого группа партийных и государственных руководителей во главе с В.М.Молотовым и Г.М.Маленковым пыталась добиться снятия Н.С.Хрущева с поста первого секретаря ЦК КПСС. В конечном итоге Президиум вынес решение о смещении Хрущева с занимаемой должности. Однако, будучи уверен в поддержке руководства Министерства обороны и КГБ (возглавлявшегося И.А.Серовым), а также рабочего аппарата ЦК КПСС, Хрущев отказался подчиниться этому решению и потребовал созыва пленума ЦК. В ходе пленума, проходившего с 22 по 29 июня 1957 г., Хрущев одержал победу над своими политическими противниками (см.: Никита Сергеевич Хрущев. Материалы к биографии. М.: Политиздат, 1989. С.43-46). 6. "Вскоре после июньского пленума Хрущев добился освобождения Г.К.Жукова с поста члена Президиума ЦК КПСС и министра обороны СССР, - пишет Ф.М.Бурлацкий. - Сделано это было в традиционном для того времени духе - в момент, когда маршал находился в зарубежной командировке. Ему не было предоставлено минимальной возможности объясниться, точно так же, как не было дано необходимого разъяснения партии и народу о причинах изгнания с политической арены самого выдающегося полководца Великой Отечественной войны. И причина изгнания была опять-таки традиционная - страх перед сильным человеком" (См.: Никита Сергеевич Хрущев. Материалы к биографии. С. 16). Примечания подполковника А.В.ПРОНИНА /46/ (06/11/2016) [ На главную ] |
