стенах этой же академии, стал начальником штаба армии важнейшего приграничного округа. К счастью, это был очень способный и умный человек, и стремительный взлет не вскружил ему голову. Ведь нередко, к сожалению, случалось и так, что в такую "струю" попадали случайные, ограниченные люди.

В скромной землянке, куда привел меня генерал, стояли стол, стулья и койка. Вскоре туда же тихо вошел молоденький, подтянутый лейтенант. Видно, только что окончил училище и попал, несчастный, в адъютанты. На его смышленном симпатичном румяном лице была написана готовность сорваться с места, чтобы выполнить важный боевой приказ.

— Вася, — обратился к нему генерал, — сообрази какое-нибудь угощение... Было бы не плохо по случаю встречи со старым другом и выпить что-нибудь.

Лицо лейтенанта сразу как-то померкло. Он вяло ответил: "Есть!" — и нехотя направился выполнять приказание.

"Не привык еще", — с сочувствием подумал я о молодом командире.

— Хорош паренек? — спросил генерал, заметив, что я внимательно гляжу вслед ушедшему адъютанту.

— Да, симпатичный, и хороший бы, наверное, получился из него командир, не попади он на эту неблагодарную должность.

— Не могу согласиться, — возразил Арушанян, — имена многих адъютантов наравне с их выдающимися военачальниками золотыми буквами вписаны в историю и даже не забыты в произведениях художников. Вспомните хотя бы адъютанта Кутузова Андрея Болконского. Князь, аристократ, а не считал зазорным служить адъютантом.

— Ну, сравнили, — не сдержал я улыбки, — если бы Кутузов давал ему такие же поручения, какие вы дали своему адъютанту, то он вызвал бы его на дуэль за оскорбление.

Поняв мой намек, Баграт Исаакович улыбнулся: *

— А что делать?! Не самому же мне бежать за едой, а вестовых ведь у нас нет.

Я не раз вспоминал об этом разговоре впоследствии, когда сталкивался в жизни с подобными явлениями. Частенько приходилось наблюдать, как во имя "экономии" мы сокращали курьера, а его обязанности возлагали на высококвалифицированного специалиста с высшим образованием. К сожалению, в армии и сейчас нередко роль вестовых приходится выполнять офицерам, иногда и с высшим образованием. Расточительны мы порой бываем...

Баграт Исаакович ввел меня в курс дела, кратко охарактеризовал начальников отделов штаба и начальников служб армии. Рассказал о боевом составе армии и командирах соединений. Наш разговор вскоре был прерван телефонным звонком. Начальник штаба ушел к командующему, а я отправился с его адъютантом в землянку, где располагался оперативный отдел.

Капитан А. И. Айвазов, временно исполнявший обязанности начальника отдела, поочередно представил мне совсем еще молодых командиров отдела. Затем, пользуясь лишь картой и не прибегая к записям, он с большими подробностями ввел меня в курс обстановки. Выяснилось, что утром следующего дня на сборе участников учения будет проигрываться выработка основного решения командующего армией на предстоявшую наступательную операцию. До середины ночи мы просидели за подготовкой материалов. Так началась моя работа в оперативном отделе штаба армии.

Примерно в середине октября мы возвратились с учений в город Станислав, где постоянно дислоцировался штаб армии. С неделю меня не беспокоили: предоставили возможность поближе ознакомиться с людьми и положением дел в оперативном отделе. Изучая оперативные планы, я был поражен следующим фактом: наша приграничная армия не имеет плана развертывания и прикрытия границы, соответствующего новой обстановке, в то время как очаги войны продолжали тлеть в Европе, более того, они максимально приблизились к границам Советского Союза. Не зная, что в штабе округа над планом уже работают, я попытался поговорить об этом с начальником штаба. Он сказал мне, что уже поднимал вопрос о плане в штабе округа. Там ответили: "Ждите".

В конце октября меня вызвал к себе генерал Парусинов,

/53/

— Вот что, товарищ Баграмян, — начал он сухо. — Пора вам приступить к знакомству с театром военных действий и войсками. Для начала хорошенько изучите характер реки Сан и особенности организации обороны на ее восточном берегу. Попутно побывайте в 72-й и 99-й стрелковых дивизиях, расположенных непосредственно на границе. Это — наши лучшие дивизии. Обе они предназначаются для прикрытия границы по реке Сан.

Внимательно слушая указания командующего, я почувствовал, что он почему-то умалчивает о Карпатских перевалах. Полагая, что мне, как начальнику оперативного отдела, неплохо было бы познакомиться и с характером некоторых перевалов через Карпаты: их проходимостью, пропускной способностью и особенностями организации обороны, я попытался напомнить Парусинову об указании Жукова. Георгий Константинович со свойственной ему непреклонной настойчивостью добивался, чтобы командование 12-й армии досконально "освоило" эти перевалы. Причем не только по описанию, но и на практике. В последний свой приезд он поручил Парусинову направить осенью через перевалы по всем более или менее проходимым маршрутам (дорогам) специально скомплектованные группы, составленные из различных боевых машин и транспортных средств, чтобы убедиться на практике в возможности преодоления их танками, автомашинами, тракторами, гужевым транспортом и вьючными животными.

Мне было известно, что подготовка к проведению эксперимента подходит к концу, и я попросил разрешения на обратном пути принять в нем личное участие и заодно познакомиться с двумя-тремя перевалами через Карпаты.

Подумав, Парусинов охотно согласился:

— Хорошо. Об этом нам все равно придется докладывать в Москву. Вот вы и возьмите подготовку доклада на себя.

На этом наша беседа закончилась, и я стал собираться в путь.

Из первой моей поездки в войска особенно запомнилось пребывание на государственной границе.

Начав свой путь от Перемышля, мы, петляя вдоль извилистой долины реки, поднимались в предгорье Карпатского хребта. Река от самого Перемышля и далее вверх по течению глубоким коридором рассекает восточные склоны Карпат, Это ее верхнее течение. Здесь Сан делает много крутых поворотов. Долина севернее Перемышля довольно широкая, местами доходит до двух километров. Берег на нашей стороне резко господствует над противоположным берегом, достигая высоты 300—400 метров над уровнем моря. Да и течение реки довольно быстрое.

Непосредственно у берегового обрыва я увидел строящиеся прямо на виду у немцев доты. Я выразил удивление по поводу столь явной демонстрации оборонительных работ. Ведь немцы наверняка будут точно знать расположение каждого дота. Сопровождавший меня начальник штаба 99-й стрелковой дивизии полковник С. Ф. Горохов лишь развел руками, заявив, что это "не его ума дело", план строительства утвержден вышестоящим начальством. При этом он обратил мое внимание на небольшие заборчики, которые предназначались для того, чтобы скрыть сооружение дотов от любопытных взглядов с противоположного берега. Мне эти заборчики напомнили фиговые листочки на античных скульптурах.

— Как вы думаете, — спросил я руководителя одной из строек, — догадываются немцы, что ваши строители сооружают здесь на берегу пограничной реки за этим заборчиком?

— Безусловно! — ответил он не задумываясь. — Трудно было бы не догадаться о характере нашего строительства.

Я подумал: подобную тактическую безграмотность людей, выбиравших места для сооружения этих дотов, легко можно квалифицировать как вредительство. Так, видимо, иногда и случалось в прежние времена.

После двухдневного путешествия, в ходе которого мы тщательно отрекогносцировали значительный участок границы по реке, наша машина с большим трудом дотянула до Добромиля, где стоял штаб 72-й стрелковой дивизии. Мы прибыли туда уже вечером. Утром следующего дня состоялось знакомство с командиром дивизии.

Павел Ивлиянович Абрамидзе занимал небольшой, но уютный и светлый кабинет,
/54/

в котором была лишь самая необходимая мебель. Выслушав меня, генерал энергичным взмахом правой руки молча показал на мягкое кресло у стола, а затем и сам резко, словно кавалерист в седло, опустился в стоявшее рядом такое же. Из его рассказа следовало, что 72-я стрелковая дивизия переформировывается в горно-стрелковую, учитывая, что стоит она в отрогах Восточных Карпат. Однако, судя по всему, что я услышал, можно было понять, что недостатки, отмечавшиеся мной до этого в соседней 99-й стрелковой дивизии, повторяются и здесь. Когда я спросил, может ли его дивизия в таком состоянии, как сейчас, немедленно вступить в бой, генерал нервно вскочил и, быстро шагая по кабинету, сильно жестикулируя, воскликнул:

— Слушай, полковник! Трудно будет. Но в любую минуту мы готовы отразить врага, если он попытается нарушить нашу границу... И, тяжело вздохнув, добавил: — Нужно, полковник, кончать скорей со всякими переформированиями и доукомплектованиями. Мы же на границе, и забывать этого нельзя.

После двухдневного знакомства с дивизией генерала Абрамидзе, мы тронулись на ближайшие перевалы через Карпаты, где проводился эксперимент по их преодолению различными боевыми и транспортными машинами. Итоги его окончательно убедили меня в том, что весь конский состав дивизий, предназначенных для действий в Карпатах, желательно было бы заменить местной породой лошадей, которые хоть и проигрывают внешним видом, зато выносливы, привыкли к передвижению в горах и неприхотливы: могут питаться любыми грубыми кормами. Знакомство с Восточными Карпатами помогло также яснее понять, сколь остро необходимо как можно быстрее переформировать тяжелые, малоподвижные, не приспособленные к действиям в горах стрелковые дивизии в облегченные горно-стрелковые соединения.

Вспоминая сейчас об этом, я ловлю себя на мысли о невольном своем заблуждении. Ведь в начале войны этим дивизиям в основном пришлось вести бои в условиях равнин, поэтому переформирование в горные лишь ослабило их. Но разве могли мы предполагать, что нам придется оставить пределы западных областей Украины и отступать к Днепру и далее в глубь страны?

В штабе КОВО. Моя служба в 12-й армии была недолгой. В середине декабря 1940 года я получил выписку из приказа наркома обороны о своем назначении на должность начальника оперативного отдела — заместителя начальника штаба Киевского Особого военного округа. Именно в это время в оперативном отделе срочно дорабатывались наметки нового плана прикрытия государственной границы. Теперь мне вплотную пришлось заняться этими вопросами, решения которых с таким нетерпением ожидали в войсках. Наряду с этим нам пришлось заниматься и еще одной весьма спешной и трудоемкой работой — готовить учебные сборы руководящего состава округа.

К 14 января 1941 года мы полностью закончили разработку учебных материалов к сборам руководящего состава округа. Начало их было назначено на полдень 17 января. К этому времени с совещания в Москве должны были возвратиться командующий Г. К. Жуков и начальник штаба М. А. Пуркаев. Но 15 января, как гром среди ясного неба, всех в штабе округа поразило газетное сообщение о том, что у нас теперь новый командующий — генерал-лейтенант Михаил Петрович , Кирпонос, а Г. К. Жуков назначен начальником Генерального штаба РККА. Оказывается, длившееся в Москве почти три недели совещание руководящего состава Красной Армии с участием руководителей партии и правительства во главе с И. В. Сталиным неожиданно завершилось значительными перестановками крупных военачальников.

Однако генерал Жуков все же возвратился в Киев и провел намечавшиеся сборы. Кроме командующих армиями, членов военных советов и начальников штабов армий, на них присутствовали командиры и начальники штабов корпусов и дивизий, коменданты укрепрайонов и начальники военных училищ, а также все руководящие работники штаба округа. Почти на всех общих заседаниях были руководители ЦК КП(б) Украины и правительства республики.

Я считаю необходимым пересказать здесь содержание установочного доклада Г. К. Жукова, поскольку в нем усматривались те новые моменты в вопросах оперативного искусства, на которых сосредоточило внимание московское совещание.

В докладе особо подчеркивалось, что во взглядах значительной части военных

/55/

руководителей тогда господствовали две тенденции: одни старались рассматривать будущую войну лишь сквозь призму гражданской войны и событий в Испании. Отсюда стремление цепляться за старые организационные формы, неумение определять подлинное место того или иного рода войск в сражениях будущей войны. Другие же, сделав правильные выводы из проходивших в Западной Европе сражений, стремились явно опередить события, строить расчеты и планы на не совсем конкретной основе. Они пытались планировать эти операции с учетом тех сил и средств, которыми Красная Армия будет располагать не ранее 1942 года. А если война начнется сейчас?

Согласно принятым высшим военным руководством взглядам для успешного прорыва вражеской обороны считалось необходимым обеспечить не менее чем двойное превосходство над обороняющимися в силах и средствах лишь на участке главного удара. Жуков заявил, что, по мнению И. В. Сталина, такое превосходство, если Красной Армии придется столкнуться с гитлеровской армией, должно быть на первых порах обеспечено во всей полосе наступления, а не только на участке главного удара. Он резонно объяснял это тем, что на стороне этой армии богатый боевой опыт и высокое техническое оснащение.

Помнится, это заявление чрезвычайно всех поразило. Вряд ли кто-нибудь, кроме Сталина, мог осмелиться в то время высказать такую "крамольную", хотя и весьма трезвую, мысль, что для разгрома врага в наступлении нужно добиваться общего двойного превосходства в силах и средствах над противником.

После заслушивания докладов на сборах были проведены групповые занятия по тактике и оперативному искусству. Они продолжались в течение четырех суток и прошли довольно оживленно и поучительно.

В эти дни состоялось мое личное знакомство с членом Военного совета округа корпусным комиссаром Николаем Николаевичем Вашугиным. Войдя однажды к командующему, я увидел сидевшего у стола худого, темноволосого человека, в возрасте сорока лет, с тремя ромбами в петлицах. Мне не довелось встречаться с ним раньше, но я сразу догадался, по описанию Пуркаева, что это Вашугин. Поздоровавшись с Жуковым, я представился члену Военного совета. Он встал, откинул голову назад и внимательно оглядел меня. Потом, протягивая руку, сухо сказал:

— Ну, здравствуйте, — и, помолчав, строго добавил: — А вам следовало бы зайти ко мне и представиться.

Я извинился, сказал что собирался, но не успел.

— Вы все же зайдите, хотел бы познакомиться с вами поближе, — по-прежнему сухо закончил он и отвернулся.

В этот же день я направился к нему на беседу. Сославшись на занятость, Вашугин не принял меня. Потом, уже под вечер, его адъютант сообщил, что он меня вызывает.

Когда я вошел в кабинет, Вашугин указал на кресло, стоявшее перед столом, за которым он сидел. Откинувшись на спинку стула, он молча разглядывал меня. Глубоко сидящие карие живые глаза его ни на секунду не оставались неподвижными, выражение их постоянно менялось. После довольно продолжительного молчания он тяжело вздохнул и сказал:

— Да... негладкая все же у вас биография, товарищ Баграмян....

— А чем плоха моя биография, товарищ корпусной комиссар?.. Отец мой рабочий, братья тоже, сам я всегда честно служил Родине...

— Это-то хорошо, — несколько смягчив тон, сказал мой собеседник, — да вот до установления Советской власти в Армении вы служили офицером в национальной армии при дашнакском правительстве. А ведь дашнаки — это злейшие враги революции, враги народа!

– Дашнаки представляли собой партию крупной армянской буржуазии, — ответил я, стараясь говорить спокойно, — а я ведь в ней никогда не состоял и не только не сочувствовал этой партии, а всегда считал ее одним из основных виновников всех несчастий армянского народа. Вам известно, что, будучи офицером 1-го Армянского конного полка, я принял активное участие в восстании трудящихся города Александрополя под руководством большевиков именно против дашнакского правительства?.. За это я был посажен в крепость и чудом избежал расстрела.

/56/

— Но ведь именно ваш полк по указке дашнаков воевал с Турцией, с которой у Советской России был заключен мир.

— Что же, по вашему, — усмехнулся я, отвечая вопросом на вопрос, — мы должны были спокойно смотреть на то, как турецкие янычары вырезают армянских женщин и детей?..

Подумав, Вашугин вдруг улыбнулся.

— Ну, ладно... Видно, люди, обвинявшие вас во всех этих "грехах", сами как следует не разобрались. Следовательно, будем считать, что товарищи в Москве справедливо подошли, оставив вас в армии и приняв кандидатом в партию.

Вашугин встал, в задумчивости сделал несколько шагов по кабинету, потом приблизился ко мне, сел рядом и, взяв меня за локоть, проникновенно сказал:

— Вы не обижайтесь на меня, товарищ Баграмян, за этот разговор. Это мой долг. Подумайте, в какое трудное время мы живем. Международная обстановка... ох-хо-хо!— покачал он головой. — А тут и внутри не все ладно: сколько врагов выкорчевали, сколько еще притаилось!.. Высокая революционная бдительность — вот что должно стоять на первом плане у каждого члена партии. А вам партия верит, иначе не поручила бы столь ответственный участок работы. Но вы должны особо стараться, чтобы оправдать это высокое доверие. Понимаете, товарищ Баграмян, к чему я это все говорю?..

Я ответил, что понимаю.

— Ну, вот и хорошо, это по-партийному, — заключил он, протягивая мне руку.

Долго не выходил у меня из головы этот разговор. Мне понравилось, что Вашугин так вот напрямик, без обиняков говорил со мной. Это было в его характере. Он был хотя и вспыльчивый, но прямой и принципиальный человек. Мне только подумалось: как сильно отразилась на нем борьба с "врагами народа". Он теперь, казалось, и самому себе не всегда доверяет.

В двадцатых числах января генерал Пуркаев пригласил меня поехать с ним на вокзал встречать нового командующего. До этого я видел Кирпоноса лишь однажды, в 1937 году в Академии Генерального штаба. Тогда он занимал скромный пост начальника пехотной школы в Казани. Встреча эта была слишком кратковременной, чтобы можно было составить мнение о характере и качествах комбрига Кирпоноса. Однако, думалось мне теперь, его военное дарование должно быть немалым, коль скоро он за один год от командира дивизии выдвинулся до командующего войсками одного из важнейших округов.

Генерал Пуркаев в бытность свою начальником штаба Белорусского военного округа нередко встречался с Кирпоносом. Поэтому я попытался узнать его мнение. На заданный мною вопрос Пуркаев долго не отвечал. А потом, пожав плечами, сказал:

— Бедны мы стали кадрами высшего командного состава: выбирать не из кого. Вполне возможно, что сейчас Кирпонос принадлежит к числу наиболее видных наших генералов. Мне трудно судить. Вместе работать не приходилось, на совещаниях же он преимущественно отмалчивался.

Максим Алексеевич подчеркнул, что он не считает Кирпоноса новичком в военном деле или выскочкой. Ведь Михаил Петрович служил в Красной Армии со дня ее основания и в партии с того же времени. В гражданскую войну был довольно заметной фигурой — член тройки ЦК большевистской партии на Украине по подготовке вооруженного восстания в 1918 году, помощник начальника прославленной 1-й Украинской дивизии, затем командир полка в ней же. Но удивительное дело — после гражданской войны он надолго застрял на месте, хотя и общее образование имел довольно приличное для того времени, а в 1927 году закончил еще Военную академию имени М. В. Фрунзе. И все же до 1939 года о Кирпоносе в армии мало кто слышал, к концу финской кампании он командовал всего лишь дивизией.

Мы вспомнили о знаменитом "Ледовом походе", который зимой 1940 года осуществляла дивизия Кирпоноса, прорываясь в тыл выборгским оборонительным позициям финноз по непрочному льду залива.

— Михаил Петрович — старый и заслуженный воин, — резюмировал Пуркаев. —

/57/

Но, видно, не броско его военное дарование, трудно его заметить. Что же касается авторитета у Иосифа Виссарионовича, о чем сейчас говорят, то ведь это во многом зависит от товарища Тимошенко, под командованием которого воевал Кирпонос. Семен Константинович стал наркомом. И, конечно, не без его рекомендации Сталин назначил Кирпоноса на этот округ. А в общем трудно судить о человеке понаслышке, поработаем вместе — узнаем его поближе.

Некоторое время мы молча шагали по перрону. Затем подошел поезд. Мы прошли в конец состава, где был прицеплен салон-вагон, в котором прибыл командующий. Пуркаев вошел в вагон, а я присоединился к остальным встречающим. Минут через пять высокая стройная фигура Кирпоноса заслонила весь дверной проем вагона. На мгновение он остановился на верхней ступеньке, оглядев встречающих пристальным взглядом слегка прищуренных глаз. Потом энергично спрыгнул на перрон и молча, с легкой улыбкой начал обходить встречавших его генералов и офицеров. Кирпонос меня, конечно, не вспомнил. Когда я назвал свою фамилию и должность, он кивнул головой и, пожав мне руку, не сказав ни слова, последовал дальше.

На следующий же день генерал Кирпонос обошел штаб и все управления округа. Пришел и к нам, в оперативный отдел штаба армии. На нем был плотно облегавший, тщательно отутюженный закрытый китель с отложным воротником. На груди блестела звездочка Героя Советского Союза. Гладко выбритое лицо было несколько бледным, но почти без морщин. Лишь глубокие складки, пролегавшие от носа до уголков рта, свидетельствовали о прожитых годах. С полных, слегка выдающихся вперед губ не сходила легкая ироническая улыбка. Над малоподвижными большими карими глазами нависали густые черные дугообразные брови. Темные густые волосы были тщательно расчесаны на пробор. Лишь заметная седина на висках могла навести на мысль, что этому моложаво выглядевшему стройному командиру было уже под пятьдесят.

Командующий подробно расспрашивал меня о прежней службе. Услышав, что я работал старшим преподавателем в Академии Генерального штаба, он, широко улыбнувшись, воскликнул: "Так вот где я встречал вас, полковник! Ну, что же, старый знакомый, поработаем вместе?" Я согласно кивнул.

После беглого знакомства с моими помощниками по отделу Кирпонос поинтересовался, над какими важными проблемами работаем мы сейчас и какие встречаем трудности. Я ответил, что мы в связи со сменой командования слишком затянули с утверждением нового плана прикрытия государственной границы. Он разработан с участием начальников штабов приграничных армий и начальников родов войск и служб округа, подробно изучался начальником штаба округа и полностью им одобрен. Было бы желательно при первой возможности рассмотреть его и утвердить.

— План прикрытия — важнейший оперативный документ, именно по нему будут развертываться боевые действия войск округа с первых же дней войны, если она, к несчастью, разразится. Поэтому я хотел бы в спокойной обстановке познакомиться с его содержанием. Как только выберу время, займусь им. На этом наша беседа закончилась.

Работа над планом прикрытия. Через несколько дней адъютант командующего майор А. Н. Гненный сообщил, что генерал Кирпонос приказал явиться л нему с картой и справками по плану прикрытия.

Посмотрев карту, на которой была вычерчена группировка войск, выделяемых на прикрытие государственной границы, и бегло перелистав объемистую текстуальную часть плана, Кирпонос сказал:

— Оставьте все документы, я разберусь, а потом выскажу свое мнение.

Два дня спустя командующий снова вызвал меня. В его кабинете находились Вашугин и Пуркаев. Молча показав на стул, Кирпонос продолжал разговор, касавшийся, как я понял, плана прикрытия:

— Я думаю, — говорил он с большими паузами, подчеркивая каждое слово, — что с момента объявления мобилизации и до начала активных действий крупных сил на границе пройдет некоторое время. В первую мировую войну оно измерялось неделями, в современных условиях этот отрезок времени, безусловно, резко сократится, но

/58/

все же несколькими днями мы будем располагать наверняка. Следовательно, для прикрытия государственной границы мы должны использовать минимум имеющихся у нас сил. А главными силами округа, приведя их за несколько дней в полную боевую готовность, маневрировать, исходя из конкретно складывающейся обстановки; вероятнее всего, для создания мощной ударной группировки с целью перехода в решительное контрнаступление на агрессора.

Взяв из лежавшей на столе папки справку о боевой численности войск, выделенных для прикрытия границы, Кирпонос, глядя на нее, продолжал:

— И вот я спрашиваю вас: а не многовато ли войск мы задействуем на прикрытие границы?..

Шумно вздохнув, командующий добавил:

— Если на нас нападут, то мы должны думать не столько об обороне, сколько о контрнаступлении.

— Да, — задумчиво протянул Пуркаев, — так-то оно так... Мы, конечно, должны думать о нанесении удара по врагу, но к этому надо подготовиться. А если он сразу же нанесет удар главными силами по жидкой цепочке войск прикрытия? Тогда и оборону будет трудно создать, а не то что думать о контрнаступлении.

— А мы при всех обстоятельствах должны не позволить агрессору добиться внезапного нападения, — холодно парировал Кирпонос. — Для чего у нас разведка существует?

— А вы как думаете, полковник? — спросил он вдруг меня.

Мне казалось, что поскольку мы не намерены нападать на кого-либо, а сами опасаемся подвергнуться ударам агрессора, нам следует прежде всего сосредоточить основные силы округа для отражения первого мощного его удара. А под их прикрытием подтянуть из глубины страны крупные резервы, чтобы иметь возможность перейти в решительное контрнаступление. Исходя из этого, я ответил, что мы с начальником штаба вместе весьма обстоятельно думали над этими вопросами и пришли к выводу о необходимости предельно сильного прикрытия госграницы, насколько это позволяют наши возможности.

— Неправильно вы мыслите, полковник. Согласиться с вами я не могу, — с сожалением констатировал командующий. — В общем, в таком аспекте, как я сказал, и дорабатывайте план.

В начале февраля после доработки план прикрытия вновь был доложен командующему. Согласно этому плану прикрытие границы предусматривалось обеспечить главными силами армий, располагавшихся в приграничной полосе. Они-то и должны были принять на себя удар агрессора.

В распоряжении командования округа в глубоком тылу оставались основные силы войск округа.

Насколько мне помнится, в первой пятидневке февраля 1941 года этот вариант плана был утвержден Кирпоносом и Вашугиным, а на основе его разработаны и 7 февраля подписаны директивы армиям прикрытия. К 15 марта их штабы должны были представить на утверждение свои планы.

Когда план был уже утвержден, выяснилось, что, к сожалению, по-прежнему неясной остается система организации управления боевыми действиями войск округа на I случай войны. Еще в ноябре прошлого года штаб округа обратился в Генеральный штаб за разрешением на постройку командного пункта. Кончался январь 1941 года, а ответа все не было. По указанию генерала Пуркаева я подготовил письмо на имя начальника Генерального штаба, в котором была изложена настоятельная просьба решить, наконец, где готовить командный пункт.

Забегая вперед, замечу, что ответ был получен лишь месяц спустя. Из Генерального штаба сообщили: "Вопрос о постройке командного пункта нами разрабатывается. Об окончательном решении его вы будете поставлены в известность".

— Когда же он будет решен? Если так будут решаться вопросы, то мы еще долго не будем готовы к отражению возможного нападения, — сердито сказал начальник штаба.

Итак, в первой декаде февраля, как говорится, лед тронулся: первый этап работы

/59/

над планом прикрытия наконец-то завершился. Все участники разработки плана радовались. Оставалось ждать получения в середине марта армейских планов и после их утверждения эту важнейшую работу можно будет считать законченной. Но радость наша была преждевременной.

Едва мы успели проводить своего командующего на 18-ю партийную конференцию, как из Генерального штаба последовало распоряжение: начальнику штаба округа с группой генералов и офицеров, принимавших участие в разработке плана прикрытия государственной границы, срочно прибыть в Москву. Вместе с Пуркаевым отправились в Москву генералы Н. А. Ласкин — начальник штаба ВВС, И. И. Трутко — заместитель начальника штаба округа, ведавший оперативно-тыловыми вопросами, Д. М. Добыкин — начальник связи войск округа, полковник А. А. Коршунов — начальник военных сообщений округа, я и мой заместитель полковник А. И. Данилов.

В Москве все, наконец, прояснилось: все мы должны были принять участие в рассмотрении мероприятий оперативного порядка для округа. Зная о весьма тревожной международной обстановке, я и мои товарищи были обеспокоены основным отправным положением, которым нам надлежало руководствоваться, а именно тем, что в случае возникновения войны мы будем иметь не считанные дни, а недели на приведение Вооруженных Сил и страны в целом в полную боевую готовность для отражения нападения.

Своими сомнениями на этот счет я поделился однажды с генералом А. Ф. Анисовым, курировавшим в Генеральном штабе Киевский Особый и Одесский военные округа. Наш разговор закончился тем, что Анисов, широко разводя руками, сказал: — То, что немецкой армии потребуется несравненно меньше времени для вступления в войну, ясно каждому мало-мальски разбирающемуся в военном деле человеку. Немцы уже более полутора лет фактически не прекращают воевать. Все это бесспорно, как дважды два — четыре. Мы не только сознаем эту опасность, но и докладывали об этом наркому. Он на это ответил: "А почему вы думаете, что мы позволим немцам застать себя врасплох?".

Помолчав, Анисов добавил:

— Видимо, международная обстановка позволяет пока не бить в набат. Когда возникнет угроза, наши руководители примут необходимые меры.

Наша работа еще продолжалась как вдруг нам приказали немедленно возвратиться в Киев для выполнения своих непосредственных должностных обязанностей. Здесь прежде всего пришлось заняться рассмотрением армейских планов прикрытия государственной границы, разработанных штабами армий на основе указаний командования округа. К большому нашему удовольствию, армейские планы не потребовали серьезной доработки. В них пришлось внести лишь незначительные коррективы.

Однако уже вскоре — произошло это сразу же после начала оккупации фашистами Югославии — Генеральный штаб дал указание внести в план прикрытия государственной границы ряд существенных поправок. Командованию округа было приказано значительно увеличить состав войск, выделяемых на непосредственное прикрытие государственной границы.

Генерал Кирпонос был огорчен явным, по его мнению, ослаблением резервной группировки своих войск и назначением на "пассивную оборону" значительно больших сил, чем он считал нужным. Но приказ есть приказ: 18 апреля мы отдали армиям соответствующие распоряжения о внесении в план этих изменений. По этой причине так и не удалось нам "свалить" в апреле армейские планы прикрытия государственной границы.

Снова были вызваны в штаб округа начальники штабов армий вместе с участниками разработки планов. Все закрутилось сначала. Большая трудность, затягивавшая работу, заключалась в том, что разрабатывавшие планы генералы и офицеры должны были все, от первой до последней бумажки, исполнять собственноручно. И мне в ходе работы над планом пришлось спешно восстанавливать приобретенные когда-то навыки в печатании на машинке.

/60/

До 10 мая переделка планов должна была завершиться. К счастью, это были последние серьезные дополнения, иначе планы так и остались бы незаконченными к началу вторжения фашистских полчищ.

Во второй половине апреля руководство Красной Армии стало заметно форсировать осуществление мер по усилению приграничных округов. Помнится, 26 апреля в наш округ поступил приказ из Москвы к 1 июня сформировать пять подвижных артиллерийско-противотанковых бригад и один воздушнодесантный корпус. Четыре наши стрелковые дивизии реорганизовывались в горно-стрелковые. Командование округа было поставлено в известность, что к 25 мая в состав его войск с Дальнего Востока прибудет еще и управление 31-го стрелкового корпуса. А Львовское пехотное училище мы должны были передислоцировать на Урал.

Последний весенний месяц отнюдь не принес потепления в атмосфере международных отношений. Неожиданное назначение И. В. Сталина Председателем Совета Народных Комиссаров расценивалось всеми в штабе округа как свидетельство осложнения международной обстановки. Впервые за годы существования Советской власти высшее партийное и государственное руководство сосредоточивалось в одних руках. Были и другие сигналы быстро растущей угрозы.

К этому же времени, 5 мая, народный комиссар обороны дал всем военным округам, размещавшимся вдоль нашей западной границы, новую директиву по поводу ее обороны. В ней, насколько мне помнится, ставились следующие задачи: своевременно выявить сосредоточение войск наших вероятных противников у западной границы и группировку их сил; не допустить вторжения войск агрессора на территорию СССР; упорной обороной прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа. Нарком требовал, чтобы при выполнении двух последних задач войска опирались на умелое и упорное удержание подготовленных вдоль границы укрепленных районов и полевых оборонительных рубежей. Агрессор должен быть во что бы то ни стало остановлен перед линиями приграничных оборонительных укреплений, а прорвавшиеся силы уничтожены решительными массированными ударами механизированных корпусов и авиацией.

В соответствии с этими задачами на командование нашего округа возлагалось: подготовить армии к развертыванию вдоль границы и занятию оборонительных рубежей в приграничной полосе. Причем, как и предусматривалось планом прикрытия государственной границы, первый эшелон обороны этих армий должны составить стрелковые, а второй — механизированные корпуса (по одному на армию).

Одновременно нарком потребовал подготовить в глубине тыловой оборонительный рубеж, на который вывести остальные силы округа, составлявшие второй эшелон. Стрелковые корпуса должны были занять и прочно удерживать в случае прорыва войск агрессора через приграничную зону, тыловой рубеж, а механизированные — быть в готовности нанести контрудары по противнику, прорвавшемуся и через этот рубеж. О начале выдвижения всех корпусов к границе должен поступить особый приказ наркома. Авиации ставилась задача на прикрытие действий войск округа с полевых аэродромов. Наконец-то, определилось и место командного пункта, с которого командованию предстояло руководить боевыми действиями войск.

Это был неплохой замысел. Правда, сомнение в нем вызывало то, что уж очень незначительной оказывалась глубина всей обороны. Тревожила мысль: а если враг прорвется и через тыловой рубеж? Кто встретит его в глубоком тылу? Ведь в резерве командования округа никаких мало-мальски значительных сил не оставалось.

Я высказал свое опасение генералу Пуркаеву. Тот ответил, как всегда, не сразу. Хмуря брови, он долго думал, а потом нехотя отрезал:

— Наше дело выполнять приказы: в Москве знают, что делают.

Видимо, он знал больше, чем мог пока сказать. Не прошло и двух недель, как я в этом убедился. Во второй половине мая мы получили директиву Генерального штаба, в которой командованию округа предписывалось принять из Северо-Кавказского военного округа и разместить в лагерях управление 34-го стрелкового корпуса с корпусными частями, четыре 12-тысячные стрелковые и одну горно-стрелковую дивизии. Для командования этими войсками должна была прибыть из Северо-Кавказского

/62/

военного округа оперативная группа во главе с первым заместителем командующего округом генерал-лейтенантом М. А, Рейтером. Дислокацию прибывающих войск Генеральный штаб тоже определил сам. Из этой же директивы стало известно, что войска начнут прибывать 20 мая. Директива, хотя, видимо, для командования и не была неожиданной, все же весьма озаботила его: ведь предстояло в короткий срок разместить почти целую армию. В связи с внезапно свалившимися на наши головы новыми срочными мероприятиями пришлось отложить проведение командно-штабного учения с армиями, которое было запланировано на вторую половину мая. В конце мая в округ стали прибывать эшелон за эшелоном. Оперативный отдел превратился в подобие диспетчерского пункта, куда стекалась вся информация о движении и состоянии поступавших войск из Северо-Кавказского военного округа. Припоминается такой характерный факт. Посланные в прибывшие к нам дивизии командиры, докладывая о их боеспособности, подчеркивали, что все соединения укомплектованы по штатам мирного времени, что в связи с этим в них недостает не только значительного числа бойцов и командиров, но и техники, в первую очередь транспортных средств и средств связи, которые дивизии должны получать с момента объявления мобилизации. Видимо, стремление строжайше соблюдать условия договора с фашистской Германией и в этом вопросе сыграло немаловажную роль.

Забегая вперед, должен заметить, что, когда началась война, эти дивизии срочно начали перебрасываться на западное стратегическое направление и с ходу вынуждены были вступить в сражение.

Не успели пять дивизий из Северо-Кавказского военного округа закончить сосредоточение на территории нашего округа, как в первых числах июня Генеральный штаб сообщил, что директивой народного комиссара обороны сформировано управление 19-й армии, которое к 10 июня прибудет в Черкассы. В состав армии войдут все пять дивизий 34-го стрелкового корпуса и три дивизии 25-го стрелкового корпуса Северо-Кавказского военного округа. Причем было указано, что новая армия остается в подчинении наркома. Во главе ее поставлен командующий войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-лейтенант И. С. Конев.

Днем позднее Генеральный штаб предупредил командование округа, чтобы оно подготовилось принять и разместить еще одну — 16-ю армию генерал-лейтенанта М, Ф. Лукина, перебрасываемую из Забайкалья. Планом предусматривалось сосредоточить войска генерала Лукина на территории Киевского Особого военного округа в период с 15 июня по 10 июля. Итак, уже вторую армию мы должны были в кратчайший срок принять и разместить на территории округа. Это радовало. Опасение, что в случае войны у нас не окажется в глубине войск, отпадало само собой. Теперь стало вполне ясно, что нарком и Генеральный штаб позаботились об этом, отдавая приказ о подготовке выдвижения всех сил округа непосредственно к границе.

С этого примерно времени ни я, ни мои подчиненные, да и другие командиры штаба округа, не имели, что называется, "ни сна, ни отдыха". Для нас начались "жаркие дни".

(Продолжение следует)

/62/

ВИЖ, 1967, 3

Записки начальника оперативного отдела (1)

Маршал Советского Союза И. БАГРАМЯН

Угроза нарастает. В начале июня в разведотдел нашего округа поступило столько тревожных сведений, что его начальник полковник Г. И. Бондарев стал чуть ли не самым частым посетителем командующего. После каждого такого посещения М. П. Кирпонос делался все более мрачным. В конце первой декады он созвал Военный совет, на котором начальник разведотдела высказал все, что знал.

Из его доклада следовало, что еще ранней весной стали поступать сведения о возникшей у нашей границы подозрительной возне. Прежде всего обращало на себя внимание резко усилившееся с начала года строительство мостов, железнодорожных веток, подходящих прямо к нашей границе, множества полевых аэродромов; с апреля по ту сторону границы регулярно отмечалось интенсивное передвижение немецких войск, следовавших с запада в приграничный с Украиной район и по железным дорогам, и автотранспортом. Можно было предположить, что эти интенсивные передвижения войск связаны с маневрами, но ведь всякие маневры и учения имеют начало и конец и весьма ограничены по времени, а передвижения немецких войск не прекращаются; к тому же и характер их был явно односторонний: все войска направлялись только к границе.

— Отмечено, — докладывал Бондарев, — что почти 200 эшелонов с боеприпасами и другим военным имуществом ежедневно прибывают к границе Украины. Все это выгружается на полевые склады.

Далее он заявил, что разведотдел располагает проверенными сведениями о выселении немцами из приграничной зоны на территории Польши всех мирных жителей. Причем немецкие комендатуры предупредили местные польские власти: если начнут-
====
1. Окончание. Начало см. в первом номере журнала.
/52/

ся боевые действия, население не должно создавать паники. Паникеры будут беспощадно расстреливаться на месте.

Кирнонос и Пуркаев многозначительно переглянулись.

— Вызывает явное подозрение,— продолжал далее начальник разведки округа, — тот факт, что немцы вдруг решили вместо поляков, работающих на железных дорогах, срочно поставить своих железнодорожников. После этого все немецкие эшелоны к границе шли в сопровождении усиленной охраны... Ну, и всем, наверное, присутствующим здесь известно, что на территории так называемого "генерал-губернаторства" введено военное положение... Еще более тревожны сведения о том, что немцы повсюду начали заменять своих пограничников полевыми войсками, что у самой границы, в районе западнее Перемышля и Радымно, они продолжают сосредоточивать огромное количество мобилизованных крестьянских подвод.

Помолчав мгновение, припоминая, все ли наиболее важное он перечислил, разведчик облегченно вздохнул:

— У меня все, товарищ командующий.

— А чего же вы, полковник, не докладываете об учащающихся с каждым днем нарушениях нашей границы фашистскими самолетами? — вспылил вдруг командующий военно-воздушными силами генерал Е. С. Птухин.

— Но об этом же всем известно.

— Нам и о других вещах кое-что известно, но на них-то вы акцентируете внимание Военного совета, а почему же проходите мимо этих вопиющих безобразий, — продолжал кипятиться авиатор. — Немцы совершенно обнаглели: их разведывательные самолеты беспрерывно бороздят наше воздушное пространство!

Бондарев молчал. Тогда на помощь ему пришел Пуркаев.

— Вам же известно, Евгений Саввич, — начал он, — что по этому поводу мы уже обращались в Москву. Быть может, вы нашли способ, как заставить их отказаться от нарушения границы?

— Сбивать их, и все тут! — резко рубанул рукой воздух Птухин. — Я их хорошо помню по боям в Испании. Это такие наглецы, что будут плевать в физиономию до тех пор, пока не схватишь их за горло.

— К сожалению, мы пока не имеем разрешения "хватать их за горло". Следовательно, препятствовать немецким самолетам вести разведку над нашей территорией нужно без стрельбы, — спокойно и сухо прервал Кирпонос жаркий спор.

Все смолкли, ожидая, что скажет генерал Кирпонос.

— Ясно одно: обстановка очень тревожная. Концентрация нескольких десятков фашистских дивизий только на границе с Украиной, и вся подозрительная возня по ту сторону границы означают, что фашисты готовят что-то серьезное против нас: или крупную провокацию по методу своих союзников — японских самураев, или...— командующий широко развел руки, словно спрашивая присутствующих,— нападение посерьезнее?

И действительно, впоследствии мы узнали, что к началу войны только перед фронтом войск прикрытия госграницы нашего округа (5, 6 и 26-й армий) фашистское командование развернуло 34 дивизии, в том числе 5 танковых и 4 моторизованные, против 20 наших стрелковых, мотострелковых, танковых и одной кавалерийской дивизий. Фашистские соединения были полностью отмобилизованы, оснащены новейшим вооружением и техникой, побывали уже в сражениях и сконцентрированы в ударные группировки.

— Обстановка на границе, — заявил командующий, — как видите, требует от нас решительных действий. Мы кое-что предприняли в этом направлении.

Он сказал об отданном им распоряжении командирам и комендантам пограничных укрепрайонов занять небольшими подразделениями войск полевые позиции, чтобы в случае внезапного нападения задержать противника до подхода главных сил полевых войск. Все корпуса, находившиеся в тылу округа, должны быть подготовлены к тому, чтобы двинуться к границе после соответствующего указания из Москвы. Поскольку такого указания еще не последовало, Кирпонос считал необходимым 62-ю стрелковую дивизию из армии Потапова подтянуть из Луцка поближе к границе, на

/53/

лагерную стоянку; 193-ю (из резерва округа) — из Коростеня перевести в Повурский лагерь; управление 13-го стрелкового корпуса — из Самбора в Стрый; 3-ю кавалерийскую дивизию — из района Жулкев (ныне город Нестеров) — в Изяславлъ на казарменный фонд 32-й кавдивизии, а на ее место из Черкасс подтянуть 190-ю стрелковую из состава войск второго эшелона.

Особое беспокойство у командования округа вызывало то обстоятельство, что в приграничных районах пока не удалось установить достаточно строгий режим, исключающий проникновение вражеской агентуры в среду местных жителей. В связи с этим было решено обратиться в соответствующие органы, отвечавшие за поддержание такого режима в приграничном районе.

Генерал Кирпонос заявил, что считает необходимым максимально форсировать завершение оборонительных работ вдоль границы, но для этого требовалось мобилизовать население, на что также нужно добиться разрешения правительства. Так или иначе, но командующий считал, что намеченный им круг мероприятий, о котором сказано выше, позволял значительно укрепить границу. И он распорядился, чтобы начальник штаба немедленно составил представление на имя наркома по всем затронутым вопросам. До получения же его разрешения надлежало начать тщательную подготовку к осуществлению всего, что намечено.

— Не опоздать бы, — задумчиво проговорил начальник штаба, выслушав распоряжение командующего.

— Думаю, что нарком сам поторопит нас с этим, как только обстановка того потребует, — возразил Кирпонос.

Через некоторое время нарком дал разрешение на проведение намеченных командующим войсками округа мероприятий, но к началу войны из-за недостатка времени выполнить их все мы не смогли.

На этом же совещании М. П. Кирпонос высказался за то, чтобы немедленно отдать войскам, составляющим второй эшелон округа, следующий приказ: в полках носимый запас патронов иметь непосредственно при каждом ручном и станковом пулемете, половину из них набив в ленты и диски; гранаты хранить на складах, но сейчас же распределить их по подразделениям; половину боекомплекта артиллерийских снарядов, мин и зенитных снарядов иметь в окончательно снаряженном виде; запас горючего создать не менее двух заправок, одну — в баках, другую — в бочках. Наконец, он сказал и о необходимости приведения войск второго эшелона в состояние такой же повышенной боевой готовности, как и войск прикрытия границы.

Предложения командующего встретили единодушное одобрение всех членов Военного совета.

Генерал Пуркаев на этом совещании был необычно молчалив. Он хмурил свои густые нависшие брови и изредка кивал головой, одобряя то или иное предложение. Но когда Кирпонос умолк, Пуркаев вдруг сказал, что было бы неплохо поставить перед Москвой вопрос о необходимости доукомплектовать транспортными средствами дивизии и корпуса второго эшелона до полного штата.

— Ведь случись сейчас что, — убеждал он, — и корпуса не смогут вывезти значительную часть артиллерии: нет тракторов, транспортом многие дивизии обеспечены далеко не полностью, не на чем будет подвезти боеприпасы, людей тоже не хватает...

Все вопросительно смотрели на Кирпоноса.

— Это вопрос государственной политики, — ответил он. — Мы с вами должны понять, что руководители партии и правительства, лично товарищ Сталин, принимая все меры для укрепления обороноспособности страны, озабочены одной мыслью: не допустить возникновения войны с Германией, которую с таким упорством хотят спровоцировать правительства Англии и Франции. Чтобы доукомплектовать наши дивизии и корпуса до полного штата личным составом, обеспечить их недостающим парком тракторов и автомашин и другими средствами из народного хозяйства, потребуется провести частную мобилизацию, что почти невозможно сделать скрытно от гитлеровской разведки. Вряд ли наше руководство сможет пойти на такие меры.

— Правильно и разумно рассуждаешь! — горячо поддержал Вашутин.— В таком серьезном деле нужна осторожность и осторожность. Мы должны неукоснительно вы-

/54/

полнять договор с Германией, а не делать шаги, которые могут спровоцировать его нарушение.

Наши трудности. В ходе заседания Военного совета вновь, в который уже раз, поднимался вопрос о состоянии войск округа, особенно авиации, танковых частей и артиллерии. Военный совет опять констатировал, что трудности по-прежнему стоят перед войсками. О каких же трудностях шла речь? Вспоминая о них, мне невольно приходит в голову мысль, а не слишком ли мы упрощаем, когда подходим к объяснению итогов первых дней и недель минувшей войны? Одно время мы доказывали, что главная причина всех постигших нас в начале войны бед заключалась в том, что агрессивные страны, развязывая войну, всегда располагают большим преимуществом перед миролюбивыми государствами. И поэтому последние часто оказываются не совсем готовыми к немедленному организованному отпору агрессору.

Затем наши первоначальные неудачи кое-кто стремился объяснить лишь отдельными просчетами И. В. Сталина и нашего высшего военного командования, допущенными ими накануне вероломного нападения фашистских орд на нашу Родину.

В этих объяснениях заключена немалая доля истины. Гитлеровская Германия, несмотря на миролюбивую политику СССР и наличие пакта о ненападении, вероломно напала на Советское государство и извлекла, конечно, из этого значительные преимущества в ведении войны, особенно в ее начальном периоде. Но, к сожалению, эти объяснения заслонили собой другие не менее важные и далеко не субъективные причины. А они были сложны и многообразны, определялись рядом политических, экономических и военных факторов как внутреннего, так и международного характера.

В предвоенные годы благодаря усилиям партии, правительства, всего советского народа было сделано очень многое для повышения боевой мощи Советских Вооруженных Сил. Достаточно вспомнить, что за период с 1929 по 1941 год в 7 раз возросла легкая, средняя и тяжелая артиллерия, в 17 раз — противотанковая и танковая; с 1934 по 1939 год численность танковых войск увеличилась в 2,5 раза; количество самолетов с 1930 по 1939 год возросло в 6,5 раза; к 1941 году Военно-Морской Флот получил около 500 новых кораблей.

Конечно, ввиду ряда обстоятельств не все удалось тогда сделать для вполне достаточного оснащения Вооруженных Сил СССР. Одна из важнейших объективных причин заключается в том, что наша страна была в прошлом одним из самых отсталых государств в промышленном отношении. Только в тридцатых годах Коммунистической партии, трудящимся Советского Союза ценой огромного напряжения удалось

/55/

осуществить социалистическую индустриализацию, позволившую приступить к перевооружению армии и флота.

Тридцатые годы вошли в историю нашей Родины как период победы нового общественного строя — социализма. Всего за девять лет, с 1928 по 1937 год, были выполнены два грандиозных пятилетних плана развития народного хозяйства. Это был гигантский скачок от отсталости к прогрессу.

Важным средством укрепления обороноспособности страны была проводимая Коммунистической партией огромная идеологическая работа. Партия воспитала в советских людях высокую политическую сознательность, горячий патриотизм, беспредельную преданность Родине. Весь народ тесно сплотился вокруг своей партии и был готов до последней капли крови защищать социалистическое Отечество. Партия неустанно заботилась об идейно-политическом воспитании вооруженных защитников Родины, о повышении уровня партийно-политической работы в войсках. Это способствовало неуклонному росту боевой мощи Вооруженных Сил СССР. Советские воины обладали высокими морально-политическими качествами.

Однако угроза империалистической агрессии стремительно врастала. Учитывая это обстоятельство, Центральный Комитет партии и Советское правительство приняли спешные меры к развертыванию Красной Армии, еще малочисленной для обеспечения безопасности нашей Родины в сложной международной обстановке того времени. Численность Красной Армии стала настолько бурно расти, что все потребности вновь формировавшихся частей и соединений и перевооружавшихся старых частей и соединений в вооружении, боевой технике, транспортных средствах и т. п. промышленность не могла, естественно, удовлетворить сразу. Достаточно хотя бы вспомнить, что численность нашей армии и флота с 1939 года по июнь 1941 года увеличилась почти в 2,5 раза! Но это неизбежно влекло за собой необходимость резко увеличить поставки в войска боевой техники, вооружения и т. д. Для полного удовлетворения возрастающих потребностей нужно было время. А этот фактор не зависел от воли государственного руководства. Ведь и так наша страна, ее героический народ за последнее предвоенное десятилетие поистине совершили небывалое чудо — из аграрного государства превратили Советский Союз в одну из самых передовых промышленных держав мира. Благодаря этому он получил возможность снабжать свою армию отечественным вооружением и боевой техникой высокого качества.

Много внимания было уделено укреплению руководящих кадров Вооруженных Сил. Именно накануне войны выдвинулись многие прославившиеся в годы Великой Отечественной войны военачальники. Наряду с этим и организационные формы Красной Армии подверглись серьезным изменениям. Шло формирование большого числа крупных механизированных и воздушнодесантных соединений, стрелковые соединения богаче стали оснащаться артиллерией и зенитными средствами, обучение войск было максимально приближено к условиям войны, изгонялись в обучении какие-либо условности.

Не меньшую активность Центральный Комитет партии проявил и в форсировании приведения технического оснащения Красной Армии на уровень требований того периода. Было срочно завершено создание великолепных образцов военной техники и вооружения, которые запускались в серийное производство. Именно тогда родились замечательные самолеты "миги", "яки", "илы", непревзойденные средние танки Т-34, прославленные "катюши" и многие другие виды вооружения.

Большое количество войск направлялось в Киевский Особый военный округ. Незадолго до войны в округе одновременно создавалось восемь механизированных корпусов, и завершить формирование их к началу ее мы, естественно, не успевали; кроме того, формировалось пять моторизованных артиллерийских противотанковых бригад и другие артиллерийские части; несколько стрелковых дивизий. Ряд пограничных стрелковых дивизий переформировывался в горнострелковые. В связи с появлением новых частей и соединений, а также переформированием и перевооружением старых округу требовалось не только значительное количество людских контингентов, но и вооружения, боевой техники, транспорта и средств связи.

/56/

Удовлетворение наших запросов в командных и технических кадрах оказалось трудноразрешимой задачей. Недостающее количество бойцов и командиров должно было поступить в соединения сразу же после объявления мобилизации. Мы, безусловно, рассчитывали, что нам удастся ее своевременно осуществить.

Емкость военно-учебных заведений не позволяла быстро пополнить резко возросшую потребность в командном составе, хотя партия и правительство уделили серьезное внимание решению проблемы кадров. Только с 1939 по 1940 год из запаса было призвано 174 тыс. командиров и около 33 тыс. подготовлено из одногодичников.

С 1939 года количество обучавшихся в военных академиях возросло почти вдвое. В 1940 году было сформировано 42 военных училища для подготовки командного состава Сухопутных войск и Военно-Воздушных Сил. Численность курсантов с 36 тыс. увеличилась до 168 тыс. Военные училища перевели с трехгодичного срока обучения на двухгодичный. Кроме того, открылись многочисленные курсы младших лейтенантов. Все это, безусловно, во многом восполнило к началу войны большой некомплект в рядах командного состава, но далеко не полностью.

Не в состоянии был центр сразу удовлетворить потребности округа и в вооружении, и в технике, хотя промышленность к этому времени резко увеличила темпы производства самых совершенных видов вооружения и боевой техники. Несмотря "а принятые партией и правительством срочные меры, несмотря на трудовой подвиг рабочих, ученых и инженеров, наша промышленность не могла к лету 1941 года полностью обеспечить все потребности бурно растущей Красной Армии. Поэтому нам невольно приходилось мириться с тем, что многого еще не хватает в войсках, и надеяться на растущие с каждым месяцем поступления кадров и вооружения. В Киевском Особом военном округе, например, к началу войны из числа боевых самолетов новых машин насчитывалось около 15 процентов.

Еще более детально я был знаком с состоянием механизированных корпусов, так как их формирование продолжалось во время моей службы в штабе округа. К середине июня 1941 года из восьми имевшихся у нас механизированных корпусов наиболее укомплектованными и подготовленными к ведению боевых действий было два.

Стрелковые корпуса и дивизии выглядели значительно лучше, чем механизированные. Боеготовыми считались корпуса и дивизии, входившие в состав войск прикрытия госграницы. Хуже были укомплектованы и вооружены дивизии пяти стрелковых корпусов, располагавшихся в глубине территории округа, по существу составлявших его второй оперативный эшелон.

Одной из проблем того времени являлось положение с транспортом. В войсках имелось не более 25—30 проц. от нужного количества автомобилей и тракторов. Наша страна тогда еще не была настолько богатой, чтобы обеспечить одновременно полную потребность в автомашинах и тракторах и быстро растущей армии и народного хозяйства. Вот и приходилось в войска давать лишь часть необходимых транспортных средств, а остальное — в народное хозяйство. И только в первые дни после объявления мобилизации недостающая часть автотранспорта и тракторов могла быть направлена в армию. Каждая дивизия знала, откуда, из какого предприятия, хозяйства, учреждения и куда после объявления мобилизации должна была поступить эта техника.

Итак, перед войсками округа накануне войны стоял ряд серьезных нерешенных проблем. Партия и правительство проделали в сложных условиях того времени поистине титаническую работу, чтобы выправить положение. 1940 год стал поворотным в этом отношении. Центральный Комитет партии проявил исключительную энергию для ликвидации всех "узких мест", отмечавшихся еще в состоянии Вооруженных Сил.

Серьезные трудности, которые мы испытывали накануне войны, еще более увеличивали большие преимущества гитлеровской армии. Достаточно напомнить хотя бы о том, что эта армия уже длительное время вела военные действия в Европе и в ходе их успела не только отмобилизовать огромные силы, но и закалить их в горниле войны. Личный состав ее приобрел значительный боевой опыт, а генералитет и офицер-

/57/

ский корпус — солидный опыт руководства боевыми действиями войск в условиях современной войны.

Но этим далеко не ограничивались ее преимущества. Гитлер, придя к власти, в короткий срок перевел всю хорошо развитую промышленность Германии на военные рельсы, и еще задолго до вероломного нападения на Советский Союз она работала полностью на войну. Ведя военные действия, немецкая армия сумела испытать свое вооружение на полях сражений и, вполне естественно, далеко шагнуть по пути его совершенствования. Фашистская Германия, опираясь на щедрую помощь США и других империалистических стран, развернула мощную армию и создала гигантский военный арсенал. Кроме того, оккупировав почти всю Европу, она использовала ее богатейшие производственные возможности в интересах войны, не говоря уже о том, что а распоряжении гитлеровского командования оказалось огромное количество боевой техники и вооружения армий оккупированных стран. Нельзя не учитывать и того немаловажного обстоятельства, что Советскому государству приходилось в то время держать мощные Вооруженные Силы на Дальнем Востоке на случай агрессии со стороны Японии, а также на границе с Турцией.

Вполне очевидные материально-технические преимущества фашистской армии подкреплялись ее полной боевой готовностью к войне. Все перечисленное выше вызывает восхищение тем, что в таких невероятно трудных условиях Красная Армия сумела выстоять в начале войны, самоотверженно продолжать борьбу и победить врага.

Тучи сгущаются. Не прошло и суток после обсуждения на Военном совете новых мер по повышению боевой готовности войск, как в округ поступила телеграмма. В ней начальник Генерального штаба генерал армии Жуков Г. К. сообщал:

"Начальник пограничных войск НКВД УССР донес, что начальники укрепрайона получили указания занять предполье. Донесите для доклада Народному Комиссару Обороны: на каком основании части укрепрайонов КОВО получили приказ занять предполье (2). Такие действия могут немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чреваты всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и донесите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение".

Едва мы успели передать в войска приказ оставить предполье и отвести назад выдвинутые поближе к пограничникам подразделения, как из армий посыпались новые тревожные сообщения. Мой старый сослуживец по коннице генерал Д. С. Писаревский, начальник штаба 5-й армии, по поручению Военного совета армии срочно прилетел в Киев, чтобы убедить командующего в необходимости принятия срочных мер. Его без промедления заслушали Кирпонос, Вашугин и Пуркаев. Писаревский доложил, что с начала июня группировка войск по ту сторону границы перед участком прикрытия армии усилилась на несколько дивизий. Особенно настораживало его сообщение о том, что немецкие войска начали удалять все инженерные заграждения, установленные на границе. Одновременно вблизи от границы немцы со все возрастающей интенсивностью продолжают накапливать снаряды и авиабомбы с выкладкой их на грунт. Возросшую тревогу Военного совета 5-й армии Писаревский объяснил еще и тем, что войскам их армии для выхода из мест расквартирования и занятия подготовленных в приграничной зоне оборонительных позиций необходимо располагать минимум одним-двумя днями, а в случае внезапного нападения немцев этого времени не окажется. Он напомнил также, что в связи с незавершенностью строительства укрепленных районов, расположенных вдоль границы, без надлежащего усиления их полевыми войсками они могут стать относительно легкой добычей противника. Доложив обо всем, начальник штаба 5-й армии обеспокоенно спросил: "Не пора ли объявить тревогу приграничным войскам?"

Генерал Кирпонос ответил Писаревскому, что тревога командования армии вполне понятна: обстановка на границе действительно требует решительных мер, и Военный совет округа принимает и будет принимать все зависящие от него меры. Он сказал, что хотя объявить боевую тревогу сейчас и нельзя, но необходимо серьезно подумать о том, чтобы дивизии первого эшелона армии немедленно подтянуть поближе
====
2. Передовая полоса укрепрайона.

/58/

к границе. Это, безусловно, повысит готовность войск для быстрого занятия подготовленных вдоль границы оборонительных позиций.

Помнится, в середине июня командир 17-го стрелкового корпуса из 12-й армии докладывая о событиях, происходивших по ту сторону границы, прямо заявлял, что фашисты определенно готовят нападение. В связи с этим он с глубокой тревогой указывал, что 17-й стрелковый корпус (находившийся у самой границы) совершенно не готов к его отражению, если предварительно не будет собран и не займет подготовленные позиции. Около половины сил корпуса разбросано поротно на огромной территории. Они строят доты, причем окончание этого строительства намечается на сентябрь. Дислокация дивизии тоже, к сожалению, не обеспечивала приведение корпуса в боевую готовность.

В это же время начальник разведотдела доложил командующему новые сведения об обстановке. Стало известно, что только в район Холма, Белгорая, Юзефува Янува, Тарногорода прибыло около шести новых дивизий. С краковского направления к Томашуву переброшена крупная группировка войск из Югославии. В районе Томашува продолжают также разгружаться дивизии, следующие из Франции.

На основании директивы Наркома обороны командующий округом 15 июня отдал приказ приступить к выдвижению стрелковых корпусов второго эшелона в приграничный район.

На подготовку к совершению форсированного "учебного" марш-маневра к границе корпусам было предоставлено от двух до трех суток. Дивизиям этих корпусов предстояло совершить от семи до десяти ночных переходов. Часть дивизий должна была выступить вечером 17 июня, а большинство — сутками позднее. Предписывалось забрать в поход возимый запас боеприпасов и горючего, мобилизационный комплект карт и пакет особой важности, содержащий указания на случай поступления сигнала о вводе в действие плана прикрытия государственной границы.

Генерал Пуркаев приказал мне направить для контроля за выполнением отданного войскам приказа по одному командиру в каждую из выступавших к границе дивизий. Значительная часть командиров оперативного отдела занималась приемом и размещением соединений сначала 19-й, а с 15 июня и 16-й армий. Группа командиров оперативного отдела была, что называется, по горло занята текущими делами: они готовили вторые экземпляры армейских планов прикрытия границы, поступивших а штаб округа в начале июня, к отправке в Генеральный штаб; отрабатывали оперативные карты по основным операционным направлениям; завершали описание маршрутов луцкого и львовского направлений, изучали и обобщали корпусные и армейские рекогносцировочные материалы и делали много таких "мелочей", какие трудно учесть. Поэтому приказание Пуркаева проконтролировать предстоящий марш каждой дивизии вынудило меня напомнить ему о просьбе возбудить ходатайство об увеличении численности оперативного отдела. Присутствовавший при этом генерал А. И. Антонов с нескрываемым огорчением воскликнул:

— Эх, Иван Христофорович, можем ли мы сейчас вести речь об увеличении численности нашего отдела?.. Мне сегодня стало известно, что Генеральному штабу приказано в двухнедельный срок подготовить мероприятия по сокращению штабов центрального и окружных аппаратов на 20 проц... Так что готовь предложение о сокращении пятой части своих командиров.

— Где этот приказ? — раздраженно спросил Пуркаев.

— Сегодня или завтра мы его получим, — спокойно ответил Антонов.

— Вот когда получим, тогда и будем думать, а пока спешить нам с этим делом не к чему...

Помолчав, Пуркаев добавил:

— А оперативный отдел я не позволю сокращать: ищите за счет других отделов управлений.

— Есть, Максим Алексеевич, — охотно согласился Антонов.

Узнав эту поразительную новость, я прекратил бесполезный разговор и возрадовался, что хоть сокращать-то начальник штаба запретил. Мне долго казалось, что генерал Антонов что-то напутал. Работая над этой статьей, я решил проверить, насколько

/59/

слава заместителя начальника штаба округл соответствовали действительности. Оказалось, что такой приказ действительно был отдан.

Из армий 19 июня продолжали нарастающим потоком поступать тревожные донесения, запросы и просьбы, связанные с положением на границе. Наиболее характерной, на мой взгляд, была телеграмма командующего 12-й армией генерала П. Г. Понеделина. Он спрашивал командующего, в каких случаях зенитная артиллерия армии может открыть огонь, если немецкие самолеты вторгнутся в наше воздушное пространство. Генерал Кирпонос приказал начальнику штаба дать следующий ответ:

"Огонь можно открывать:
а) если будет дано особое распоряжение Военного совета округа;
б) при объявлении мобилизации;
в) при вводе в действие плана прикрытия, если при этом не будет особого запрещения;
г) Военному совету 12-й армии известно, что мы огонь зенитной артиллерии по немецким самолетам в мирное время не ведем".

Это был единственно возможный для командования округа ответ.

Выезд в Тарнополь. В тот же день меня вызвал к себе генерал Пуркаев. Сообщив о том, что получено распоряжение наркома обороны С. К. Тимошенко нашему округу выделить полевое управление Юго-Западного фронта, которому выехать на полевой командный пункт в Тарнополь, он приказал немедленно подготовить соответствующие распоряжения о подготовке к передислокации на новое место.

Это чрезвычайное распоряжение весьма взволновало меня, Что оно означало? Простую предосторожность или в Москве узнали о приближении непосредственной опасности?

— А как насчет войск? — не удержался я.

— К этому я добавить сейчас ничего не могу, — ответил Пуркаев. — Пока поступило распоряжение лишь относительно окружного аппарата управления. Основной аппарат управления округа, командующий, член военного совета, я и все начальники родов войск и служб выедем в Тарнополь утром 21 июня автомашинами. Не теряя времени, подготовьте всю документацию по отработанному нами плану развертывания войск округа и поездом отправьте его с надлежащей охраной в Генеральный штаб. А в ночь на 22 июня вместе со своим отделом выедете вслед за нами тоже на автомашинах. На вас возлагается ответственность за организованное и своевременное прибытие оперативного отдела в Тарнополь.

/60/

Я выразил удивление, что командование округа выезжает на командный пункт без оперативного отдела: ведь случись что, оно не сможет управлять войсками, не имея под рукой ни офицеров-операторов, ни шифровальщиков... (3) Мое предложение оставить со мной двух-трех командиров, а остальных во главе с моим заместителем отправить в Тарнополь одновременно с Военным советом почему-то не было одобрено Пуркаевым. Он заявил, что в этом нет необходимости: к утру 22 июня оперативный отдел будет уже в Тарнополе — и этого вполне достаточно.

Утром 21 июня мы проводили отъезжавших в Тарнополь. Особой тревоги никто не высказывал. У некоторых было убеждение, что это плановый выезд учебного порядка, что не позднее следующей субботы они возвратятся в Киев.

В тот же день, закончив отправку всех срочных документов в Москву, стали собираться в путь и мы. Было еще совсем светло, когда наша колонна пересекла по-субботнему оживленные городские кварталы и выбралась на Житомирское шоссе. Следуя на легковой машине в голове колонны, я бегло просматривал газеты, которые мне не удалось почитать в течение дня. На их страницах не было ничего тревожного. Сухо сообщалось, что немецкие подводные лодки еще столько-то английских кораблей пустили на дно. "Красная звезда" пространно описывала бои в Сирии между так называемыми свободными французами и английскими войсками, с одной стороны, и войсками вишийского правительства, с другой. И все же на душе было тревожно. Видимо, потому, что я знал значительно больше, чем сообщалось в газетах.

Не успели мы доехать до Житомира, как послышались прерывистые сигналы следовавшей за нами автомашины. Я приказал шоферу свернуть на обочину и остановиться. Через пару минут выяснилось: некоторые автомашины встали из-за различных неисправностей. Еще несколько раз в течение ночи приходилось останавливать колонну, чтобы устранить неполадки в машинах. Непредвиденные остановки срывали выполнение графика марша. Назревала угроза, что к 7 часам утра, как было мне приказано Пуркаевым, я не сумею привести свою автоколонну в Тарнополь.

Во время одной из остановок я прошел вдоль колонны, а затем, возвратившись, собирался уже подать сигнал "вперед", как вдруг в воздухе над Бродами послышался мощный гул авиационных моторов. Все стали прислушиваться. В районе аэродрома, в Бродах, на котором базировались истребители и штурмовики, послышались гулкие взрывы. Земля под ногами содрогнулась. Что это за взрывы? Кто-то из окруживших меня командиров закричал:

— Смотрите! Смотрите! Пожар!..

За Бродами поднимались клубы черного смолистого дыма. Наметанный глаз автомобилистов определил: склад с горючим загорелся. Все замерли а тревожном молчании. Нетрудно было догадаться, что мозг каждого сверлила мысль: "Неужели война?"

Да, это была война! Это она вступила на нашу землю... От местечка Броды мы повернули на юго-восток, на Тарнополь. На оставшемся 60-километровом отрезке пути нашу колонну дважды бомбили небольшие группы фашистских самолетов, но, к счастью, серьезного вреда не причинили. "В район нового местонахождения штаба округа, становившегося отныне согласно плану штабом Юго-Западного фронта, мы прибыли даже раньше назначенного срока, что-то между шестью и семью часами. На шум подъехавших автомашин из помещения штаба выскочил генерал Пуркаев. Его по обыкновению суровое лицо выражало величайшее нетерпение и досаду. Казалось, сейчас он закричит: "Где вы запропастились?" Но он молчал, видимо, он не забыл наш разговор накануне выезда из Киева. Недослушав мой рапорт о прибытии, генерал нетерпеливо махнул рукой.

— Быстрей разгружайтесь и за работу! Немедленно по всем каналам связи передайте командирам корпусов второго эшелона о вводе в действие оперативного плана. Добейтесь от них подтверждения о получении этого распоряжения. Когда получат, доложите мне.

События первого боевого дня. Не прошло и полчаса после нашего прибытия в Тарнополь, а работа в оперативном отделе была уже на полном ходу. Шифровальщики
====
3. Шифровальщики незадолго до войны были включены в состав оперативного отдела.
/61/

немедленно засели за расшифровку первых сообщений из армий и подготовку к передаче боевых распоряжений командования фронта. Направленцы армий "повисли" на телефонах, пытаясь связаться со штабами армий. Направленцам 12-й и 26-й армии повезло: им сразу же удалось дозвониться. Однако полной картины о положении на границе штабы этих армий нарисовать еще не могли. Ясно было одно: немецкие войска на протяжении всей западной границы на рассвете атаковали наши пограничные заставы. Войска прикрытия границы подняты по тревоге и выступают на поддержку пограничников. Спокойно было пока лишь в Карпатах, на границе с Венгрией.

Значительно сложнее обстояло дело в 5-й и 6-й армиях, в полосах действий которых противник, по всей вероятности, стремился нанести главный удар. Однако что творится в районах прикрытия этих армий, установить не удавалось довольно долго. вероломное нападение фашистов с воздуха и на земле, заставшее врасплох и войске, и штабы, значительная удаленность районов дислокации дивизий первого эшелона от гостраницы и в дополнение к этому нарушение связи — все это вызвало на первых порах большие трудности при развертывании боевых действий наших войск, особенно в управлении ими. Вполне естественно, что в этих условиях ни начальник разведки, ни я не смогли доложить командующему такие сведения, которые бы его удовлетворили.

Начальник разведотдела полковник Бондарев сообщил лишь о том, что на фронте 5-й армии, на самом северном фланге нашего фронта, фашистские войска еще на рассвете приступили к форсированию Западного Буга на участке Любомль, Владимир-Волынский, что наиболее мощный артиллерийский огонь и авиационные удары враг сосредоточил по районам Устилуг и Владимир-Волынский, что приграничной станцией Влодава передовые части противника овладели внезапным ударом. В полосе 6-й армии врагу удалось захватить приграничный город Пархач, населенные пункты Любыче, Крулевска, Олешице, Старое Село и ряд других. Стало известно также о нескольких воздушных десантах, выброшенных фашистами в приграничной зоне. Никакими конкретными данными о количестве и составе вторгшихся на нашу землю войск, о направлении главного удара Бондарев пока не располагал. Следовательно, и глубоких выводов о намерениях врага сделать было невозможно.

Я смог доложить командующему, что на фронте 5-й армии ломимо частей укрепленных районов и погранзаставы в районе Владимир-Волынского в бой пока вступили только части 87-й стрелковой дивизии. Остальные силы армии находятся на пути к границе, и их встреча с вторгшимися войсками произойдет уже, видимо, в глубине приграничной зоны. Доложил я также и о том, что в 6-й армии к захваченному городу Пархач брошены полк 159-й стрелковой дивизии и полки 3-й кавалерийской дивизии. Им поставлена задача: решительным ударом уничтожить врага и остатки выбросить за пределы границы. В заключение я добавил, что связь с армиями весьма неустойчива, часто прерывается и что подобное положение со связью имеет место и внутри армий.

Заслушав в присутствии начальника штаба довольно скудные сведения о положении на границе, которые с большим трудом удалось добыть полковнику Бондареву и мне, Кирпонос вскипел:

— Если и впредь столь же плохо будет работать связь, то как же мы сможем управлять войсками?!

Генерал Пуркаев, успокаивая командующего, доложил ему, что, не дожидаясь восстановления связи, во все армии высланы на самолетах командиры оперативного и разведывательного отделов. Обстановка на границе через два-три часа должна полностью проясниться.

— Идите, полковники, — не скрывая раздражения, бросил Кирпонос мне и Бондареву, — и любыми средствами добивайтесь более обстоятельных и конкретных сведений об обстановке на границе.

Однако обстановка прояснялась медленно. Данные о положении войск 5-й и 6-и армий приходилось собирать по крупицам. Примерно спустя час стало известно, что фашисты в полосах прикрытия этих армий захватили еще целый ряд населенных пунктов, встречая по-прежнему лишь сопротивление гарнизонов укрепленных районов, пограничников да передовых отрядов дивизий этих армий, успевших подойти к границе.
/62/

Командующий 5-й армией в 10 час. 30 мин. прислал первое донесение по радио: "Сокол и Тартакув в огне. 124-я стрелковая дивизия к границе пробиться не смогла".

Вполне понятно, что на основе столь редких, отрывочных, а порой и противоречивых сведений, поступивших от подчиненных штабов, по-прежнему трудно было сделать определенные выводы о намерениях вражеского командования в этом первом сражении. И нам, что называется, приходилось исходить из предположений и догадок. Лишь несколько позднее, проанализировав все случившееся в первый день войны, стало возможным представить себе всю картину этого незабываемого дня.

В последний предвоенный субботний вечер и в ночь на воскресенье события на границе развертывались в следующей последовательности. Командующие приграничных армий, а также командиры корпусов и дивизий, не имея приказа на приведение своих войск в боевую готовность и на развертывание их для немедленного занятия подготовленных на границе рубежей с тревогой следили за подозрительной активностью немцев на той стороне границы.

21 июня с наступлением темноты по ту сторону границы пограничниками и армейской разведкой отмечалось большое оживление: явственно доносился рокот танковых моторов, шум тракторов. Опытным воинам нетрудно было догадаться, что может означать такая активность! В дополнение ко всему около полуночи в полосе 5-й армии, к западу от Владимир-Волынского, на нашу сторону перешел немецкий солдат 222-со пехотного полка 74-й пехотной дивизии. Когда ему стало известно, что в 4 часа утра начнется нападение на Советский Союз, он, рискуя быть застреленным своим охранением или советскими пограничниками, тихо пустился вплавь через пограничную реку и уже почти у нашего берега, запутавшись в водорослях, чуть было не утонул. К его счастью, вовремя подоспели пограничники из 4-й комендатуры Владимир-Волынского отряда и вытащили полуживого из воды. Оправившись, перебежчик рассказал, что на том берегу все готово к наступлению, которое начнется о 4 часа утра. Начальник погранзаставы доложил по инстанции. Сообщение было настолько важным, что начальника пограничных войск Украины генерала Хоменко подняли с постели. Тот немедленно доложил в Москву своему начальству и поставил в известность командующего округом. У всех первой реакцией на полученное сообщение было: "А не провокация ли это?" Приказ о вводе в действие плана прикрытия государственной границы Военный совет округа отдать без санкции Москвы, естественно, не решился. Лишь командующий 5-й армией генерал М. И. Потапов, которому тоже стало известно о перебежчике, незадолго до нападения решил поднять свои корпуса по тревоге, поэтому они получили в свое распоряжение несколько больше времени, чтобы выступить навстречу врагу. На свой страх и риск привели свои части в боевую готовность и командиры 41-й и 87-й стрелковых дивизий, которые стояли непосредственно у границы.

В 2 час. 30 мин. ночи узел связи в Тарнополе начал принимать телеграмму. В ней нарком и начальник Генерального штаба предупреждали о том, что "в течение 22—23. 6. 41 г. возможно внезапное нападение немцев". Задача наших войск не поддаваться ни на какие провокационные действия. От командующих приграничными военными округами решительно требовалось, чтобы их войска были "в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев и их союзников". Далее в ней излагались мероприятия по приведению войск в боевую готовность, которые обязаны были осуществить командующие округами. Но уже в 3 час. 45 мин. началась война. Как только стало известно о вероломном вторжении гитлеровских орд на нашу территорию, Кирпонос с одобрения члена военного совета и начальника штаба приказал передать в армии телеграмму следующего содержания: "Ввести в действие КОВО-41. Вскрыть пакеты особой важности".

Если бы эта команда была отдана хотя бы на сутки раньше! Нетрудно представить, что в этом случае гитлеровские орды, напавшие на нашу страну, натолкнулись бы на организованную и прочную оборону войск прикрытия непосредственно на границе. Если бы войскам агрессора удалось прорваться на каком-либо направлении через нашу оборону, то они через некоторое время подверглись бы организованному контрудару войск второго эшелона из глубины нашей территории. При таком
/63/

начале войны немецко-фашистские войска вряд ли смогли бы так быстро и глубоко вторгнуться на нашу территорию. К сожалению, война началась иначе.

Первые удары немецкой авиации были обрушены на Киев и другие крупные города Украины, а также на наиболее важные аэродромы нашего округа. Военный совет немедленно доложил в Москву о случившемся и о принятых мерах.

Командующий и начальник штаба приступили к налаживанию управления войсками, стремясь как можно скорее придать боевым действиям войск прикрытия и военно-воздушных сил фронта более организованный характер. Получив приказ отбросить вторгшиеся части немцев за линию государственной границы, дивизии первого эшелона войск прикрытия под непрекращающейся бомбежкой устремились к государственной границе.

Пока в штабах армий вскрывали пакеты и отдавали распоряжения войскам о вводе плана прикрытия границы в действие, немецкая авиация нанесла вторую серию ударов, теперь уже по ближайшим к границе войскам и аэродромам. Эти удары, заставшие большинство частей еще в местах их постоянной дислокации, привели к первым серьезным потерям в войсках, располагавшихся в приграничной зоне.

Особую тревогу вызывало то обстоятельство, что с самого начала фашистского вторжения господство в воздухе захватила немецко-фашистская авиация. От ее первого удара ВВС округа потеряли 180 самолетов. Наши войска, начавшие выдвижение к границе, оказались слабо прикрытыми от ударов с воздуха, Лишь отдельные небольшие группы истребителей через плотные заслоны фашистских самолетов прорывались к ним для поддержки.

Когда начальник штаба фронта доложил о создавшейся обстановке, М. П. Кирпонос немедленно вызвал командующего военно-воздушными силами генерала Е. С. Птухина и потребовал от него сосредоточить основные усилия авиации на решении трех главных задач: прикрытие войск, выдвигающихся к границе, нанесение поражения моторизованным и танковым группировкам противника и удары по ближайшим фашистским аэродромам.

Птухин ушел, а генерал Пуркаев положил на стол только что переданную из оперативного отдела директиву народного комиссара обороны. Штаб получил ее лишь в 9 часов утра. Повернувшись к Вашугину, Кирпонос медленно и отчетливо ее прочитал.

В ней говорилось о том, что 22 июня 1941 года в 4 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с этим нарком обороны приказывал всеми силами и средствами обрушиться на вражеские войска и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. До особого распоряжения нашим наземным войскам границу не переходить. Мощными ударами бомбардировочной авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиации наносить на глубину вражеской территории до 100—150 км.

Полученную директиву наркома мы передали в войска без изменении.

В 15 часов мы должны были послать в Москву свое первое донесение. Я сел за составление этого документа. Это был, пожалуй, самый трудный отчетный документ за всю мою штабную деятельность. Обстановка была, в сущности, по-прежнему неясной: каково истинное положение армий, где враг наносит главный удар, в какой группировке и каков его замысел — обо всем этом можно было лишь строить некоторые догадки. Поэтому и первое наше боевое донесение в Москву, к нашему искреннему огорчению, было полно общих мест и неясностей.

Вечером первого дня войны мы получили вторую директиву народного комиссара обороны. В ней нарком и начальник Генерального штаба весьма оптимистично оценивали события первого дня войны. Считая, что немцам удалось достичь лишь
/64/

незначительных успехов, они решительно потребовали от командования Юго-Западного фронта: "Прочно удерживая государственную границу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5-й и 6-й армий, не менее пяти механизированных корпусов и всей авиации фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 24.6 овладеть районом Люблин. Прочно обеспечить себя с краковского направления".

Эта директива и в первый день войны вызывала явное недоумение. Теперь же, когда можно спокойно и трезво все проанализировать, ее появление объяснимо лишь тем, что командование Красной Армии, не имея достаточно полной информации от фронтов, не могло в должной мере уяснить всю сложность обстановки на Юго-Западном фронте, являвшейся прямым следствием чрезвычайно неблагоприятных условий, в которых наши войска вступили в войну. Когда я зачитал эту директиву начальнику штаба, он недоверчиво протянул к ней руку. Внимательно перечитал ее раз, другой. Затем мы накоротке обменялись мнениями, установили единую точку зрения на создавшуюся обстановку и на содержание полученной директивы.

Взяв у меня карту с обстановкой и прихватив столь поразившую его директиву, Пуркаев молча подал мне знак следовать за ним к командующему.

— Что будем делать, Михаил Петрович? — начал он еще с порога, — Нам бы, славу богу, остановить противника и растрепать его в оборонительных боях, а от нас требуют уже послезавтра захватить Люблин!

Генерал Кирпонос по обыкновению не торопился с выводами. Он молча протянул руку за документом, столь взволновавшим обычно невозмутимого начальника штаба. Внимательно прочитав директиву, командующий ничем не проявил своего отношения к ней. Подумав, он поднял трубку телефонного аппарата и вызвал Вашугина.

— Николай Николаевич, зайди, пожалуйста, ко мне: получена новая директива.

Член Военного совета явился. Весь его внешний вид выражал бодрость, энергию и нервный подъем.

— Что случилось?

Командующий молча протянул директиву. Быстро пробежав ее глазами, Вашугин откинулся на спинку кресла и, недоумевая, обвел глазами присутствовавших:

— Ну, и что вас, товарищи, удивляет? Приказ получен — нужно выполнять, и как можно быстрее, пока они неглубоко еще вторглись на нашу территорию. Фашистов нужно громить. Разве вы иначе мыслите?

— Так-то оно так, Николай Николаевич, — откликнулся Пуркаев, — но громить врага путем решительного наступления сейчас мы не готовы. Нам приходится пока думать об обороне, а не о наступлении.

Прочитав на лице Вашугина нараставшую вспышку гнева, он успокаивающе подняв руку, еще более решительно продолжал:

— Давайте трезво рассмотрим сложившуюся к настоящему моменту обстановку. Только на луцком направлении, в полосе между Любомлем и Сокалем, против наших менее чем четырех дивизий 5-й армии уже сегодня в первом эшелоне противника мы отмечаем около десяти пехотных и танковых дивизий! Нам известно, что к 18 часам против наступающих здесь превосходящих сил развернулись лишь по два полка 45-й и 62-й стрелковых дивизий (остальные полки еще в движении), а также полки 87-й и 124-й стрелковых дивизий. Вполне очевидно, что на луцком направлении сосредоточена главная группировка врага. Завтра здесь мы в лучшем случае будем иметь еще 135-ю стрелковую дивизию и две дивизии 22-го механизированного корпуса. Местонахождение 41-й танковой дивизии этого корпуса Потапову, как это ни печально, пока неизвестно. Накануне нападения она стояла у границы в районе Владимир-Волынского, как раз на направлении главного удара немцев. Вскрыв пакет с выпиской из армейского плана прикрытия границы, командир этой дивизии буквально из-под носа немцев увел ее на северо-восток, видимо, в район Ковеля, где должен был согласно плану сосредоточиваться весь 22-й механизированный корпус. Связи с ней к концу дня не было ни у командарма, ни у командира корпуса, поэтому нам пока неизвестно, где она и что с ней. Потапов выслал командиров штабов на ее розыски. Таким образом,
/65/

завтра мы будем иметь против десятка вражеских дивизий менее семи. О каком же немедленном наступлении может идти речь?.. И учтите еще следующее, все наши резервные корпуса, идущие к границе, находятся на различном удалении от нее. Если мы поставим им задачу перейти в контрнаступление против главной ударной группировки противника, то только лишь ближайшие механизированные корпуса смогут приступить к ее выполнению и то не раньше, чем через один-два дня. Корпуса будут ввязываться в сражение по частям, так как им с ходу придется встречаться с рвущимися сейчас на восток немецкими войсками. Произойдет встречное сражение, причем при самых неблагоприятных для наших войск условиях. Чем это нам грозит, трудно сейчас полностью представить, но положение наше будет, безусловно, тяжелым.

Пуркаев откашлялся и, переведя дыхание, решительно заявил:

— Об этой обстановке, товарищ командующий, нам остается только доложить в Москву и настоятельно просить: разрешить войскам прикрытия границы, ведя упорные оборонительные бои, максимально сдерживать продвижение немецко-фашистских войск в глубь нашей территории, под их прикрытием силами стрелковых и механизированных корпусов, составляющих второй эшелон фронта, создать прочную оборону в глубине полосы действий фронта, на линии Коростеньского, Новоград-Волынокого, Шепетовского, Староконстантиновского и Проскуровского укрепленных районов (4), и дать там противнику генеральное сражение. Войска прикрытия после отхода за линию укрепленных районов использовать затем как резерв. Именно такое решение я вижу в создавшейся обстановке.

На минуту воцарилось всеобщее молчание. Генерал Кирлонос продолжал пребывать в глубокой задумчивости. Первым заговорил корпусной комиссар.

— Все, что вы говорите, Максим Алексеевич, с военной точки зрения, может быть, и правильно, но политически, по-моему, совершенно неверно! Вы мыслите как сугубый военспец: расстановка сил и т. д... А моральный фактор вы учитываете?... Нет, не учитываете! А вы подумали, какой моральный ущерб нанесет тот факт, что мы, воспитавшие Красную Армию в высоком наступательном духе, с первых дней войны перейдем к пассивной обороне, без сопротивления оставив инициативу в руках агрессора! А тут вы еще предлагаете пустить фашистов в глубь советской земли!

Затем член Военного совета более спокойно, почти задушевно добавил:

— Знаете, Максим Алексеевич, друг вы наш боевой, если бы я вас не знал как испытанного большевика, я подумал бы, что вы запаниковали. Заметив, что на широкоскулом лице Пуркаева заходили желваки, Вашугин мягко добавил:

— Извините, я не хотел вас обидеть, просто я не умею скрывать то, что думаю, И, по-моему, ясно одно: начинать свою боевую деятельность мы должны с одной мыслью: как лучше выполнить боевой приказ наркома, а не вносить путаницу своими предложениями в общий стратегический план Верховного Командования.

Пуркаев хотел возразить, но спор был прерван вмешательством командующего.

— Думаю, что вы оба правы. Против оперативной целесообразности ваших предложений, Максим Алексеевич, возразить нечего. У них одна уязвимая сторона: старые укрепленные районы не готовы принять войска и обеспечить им благоприятные условия для успешной обороны.

— Войска второго эшелона с помощью саперных войск и начнут немедленно приводить эти укрепленные районы в боевую готовность, — возразил на это Пуркаев.

Не ответив на реплику начальника штаба, Кирпонос в прежнем спокойном тоне продолжал:

— Но со своей стороны не лишены логики и соображения Николая Николаевича. Приказ есть приказ. Его нужно выполнять, А если каждый командующий, получив боевой приказ, вместо его неукоснительного выполнения будет вносить свои контрпредложения, то ничего хорошего это не принесет. Конечно, взять к концу 24 июня Люблин мы вряд ли сумеем, но попытаться нанести мощный контрудар по вторгшимся силам противника обязаны. Для осуществления его можно сразу привлечь до четырех механизированных корпусов. Правда, только два из них более или менее укомплектованы
=====
4. Генерал Пуркаев имел в виду демонтированные и законсервированные нами перед войной укрепленные районы, располагавшиеся вдоль старой государственной границы.
/66/

новыми танками и могут считаться боеспособными. Новее же, я думаю, все эти корпуса составляют немалую силу, а значит, можно надеяться на разгром перешедших границу фашистских войск. Так мы выполним приказ наркома. Ну, а то, что не возьмем Люблин, он поймет: задача нам явно не по силам.

— Исходя из этих соображений, — продолжал командующий, — я считаю, что наша главная задача теперь состоит в том, чтобы обеспечить быстрое сосредоточение механизированных корпусов к полю сражения и одновременно нанести ими мощный контрудар. Нужно, Максим Алексеевич, немедленно довести до механизированных корпусов соответствующие боевые распоряжения и проследить за их выполнением. Особое внимание следует уделить обеспечению надежного прикрытия механизированных корпусов с воздуха в период их выдвижения в районы сосредоточения и вывода в сражение. Вместе с этим следует поставить Потапову задачу: всеми силами и средствами 5-й армии во взаимодействии с войсками правого крыла 6-й армии и при поддержке основных сил фронтовой авиации не допустить дальнейшего продвижения вторгшихся фашистских войск в глубь нашей территории.

— Вот это деловой разговор, — поддержал Вашугин. — Я горячо одобряю такое решение.

В соответствии с этими указаниями командующего мы начали готовить боевые приказы войскам.

А тем временем на всем фронте разгорелось ожесточенное сражение. Как впоследствии выяснилось, первый удар фашистских дивизий обрушился на пограничные заставы и на небольшие гарнизоны не законченных еще строительством дотов приграничных укрепленных районов. Пограничники и гарнизоны укрепрайонов героически выполнили свой долг: ни одна пограничная застава, ни один гарнизон дотов не покинул своих позиций даже под давлением неизмеримо превосходящих сил врага. Они сразу же превратились в маленькие островки, со всех сторон захлестываемые враждебной стихией, стремящейся их поглотить. Первый день войны был уже в разгаре, а уцелевшие пограничники и гарнизоны дотов продолжали бой на тех позициях, которые они занимали к началу нападения.

Командир одного из вторгшихся на украинскую землю фашистских полков Отто Корфес так впоследствии рассказывал о сопротивлении гарнизонов укрепленных районов: "С выносливостью и потрясающим героизмом советских солдат я столкнулся впервые в июньские дни 1941 года. Мы продвигались вперед между Рава-Русской и Львовом и натолкнулись на цепь бетонированных, снабженных орудиями маленьких укреплений, которые упорно сопротивлялись. Когда у советских воинов не оставалось никакой возможности удержать укрепленный пункт, они подрывали его и погибали в нем. Эта добровольная смерть целого отделения продемонстрировала моральную силу нашего противника".

В крайне трудной обстановке, но с исключительным мужеством встретили первый день войны и войска армий прикрытия государственной границы нашего округа. Первые же часы завязавшегося сражения показали, что необстрелянных еще воинов и командиров 5-й и 6-й армий можно лишь уничтожить, но не вынудить к отступлению.

Сберегая снаряды и патроны, командиры частей и подразделений приказывали подпускать фашистские цепи вплотную, расстреливать их в упор, а вслед за этим поднимали своих бойцов в штыковые контратаки. Так было в полосе действий самой правофланговой 45-й стрелковой дивизии 5-й армии. Ею командовал опытный и хладнокровный генерал Гавриил Игнатьевич Шерстюк. Так было и в 62-й стрелковой дивизии, которую вел в бой молодой энергичный полковник Михаил Павлович Тимошенко. Столь же удивительную стойкость проявили полки 87-й и 124-й стрелковых дивизий 5-й армии, где наступали главные силы врага.

На луцком направлении в первый день войны особенно отличились артиллеристы генерал-майора К. С. Москаленко. 1-я противотанковая артиллерийская бригада, которой он командовал, заняла позиции на пути наступления 14-й танковой дивизии гитлеровцев. Зная, как дороги противотанковые снаряды, генерал Москаленко отдал командирам полков строгий приказ: подпустить танки на прямой выстрел и только наверняка открывать огонь. Ни одного лишнего снаряда: один снаряд — один танк.
/67/

Уже не больше полкилометра оставалось до фашистских танков. Нервы не выдерживали. На наблюдательном пункте зазуммерил телефон, слышались тревожные голоса командиров: "Можно ударить, товарищ генерал?!" Командир бригады отвечал сдержанно: "Потерпите еще", хотя самому так и хотелось крикнуть: "Огонь!" Но он сдерживал себя. Вот уже 400 метров осталось! Вражеские танкисты явно встревожены грозным молчанием нашей артиллерии, они стараются выжать из своих машин максимум скорости. Еще мгновение — и будет поздно. Генерал Москаленко дает сигнал: "Открыть огонь!"

Почти одновременно грозно рявкнули орудия. Вскоре ближайшие подступы к огневым позициям наших батарей были усеяны десятками черных костров. Командиры орудий сержанты Т. И. Москвин и П. И. Тугин первыми выстрелами снесли башни головных танков. Подбитые и горящие машины преградили путь следовавшим за ними танкам. Последние устремились в промежутки и облегчили прицельный огонь нашим артиллеристам. Чем ближе подходили фашистские танки к огневым позициям, тем меньше их становилось. Часть танков прорвалась все же прямо к позициям. Здесь их встретили связками гранат.

Так начался первый бой с танковыми частями на Луцком направлении. Надо сказать, что в последующие дни в районе между Бойницей и Луцком танки противника продолжали встречать еще более яростное сопротивление со стороны героических частей 1-й противотанковой артиллерийской бригады, действовавшей уже во взаимодействии с подошедшими из глубины соединениями 22-го механизированного корпуса и 135-й стрелковой дивизии.

Не уступали в самоотверженности и героизме пограничникам, пехотинцам, артиллеристам и наши славные летчики.

В первой половине дня в воздухе над полем боя можно было увидеть лишь небольшие группы советских самолетов, ведомые отчаянными смельчаками. И они, несмотря на свою малочисленность, самоотверженно атаковали в воздухе врага, бились с ним до последнего патрона, а порой и после того, как боекомплект оказывался полностью израсходованным. Так, ранним утром в небе над приграничным украинским городом Ровно вошел в бессмертие бесстрашный патриот, комсомолец, летчик-истребитель лейтенант Иван Иванович Иванов, одним из первых таранивший вражеский самолет. Боевые подвиги совершили в тот день командир эскадрильи капитан С. П. Жуков, летчик старший политрук К. С. Сердюцкий, капитан И. Д. Гейбо и многие другие. В итоге воздушных боев первого дня войны на нашем участке советско-германского фронта было сбито 46 фашистских самолетов.

Конечно, не все воздушные схватки кончались благополучно для наших летчиков. Некоторые из них слабо еще владели техникой пилотирования и мастерством ведения огня, но в бесстрашии и отваге им тоже нельзя было отказать.

...Задуманный командованием фронта контрудар силами механизированных корпусов начался 24 июня. Пять дней продолжалось крупнейшее танковое сражение в северо-западных районах Украины, в треугольнике Владимир-Волынский, Радзехув, Дубно, в котором советские танкисты проявили исключительное мужество и бесстрашие. В это сражение было постепенно втянуто с обеих сторон свыше полутора тысяч танков. Несмотря на исключительно неблагоприятные условия, в которых оказались танковые соединения Юго-Западного фронта (незавершенность формирования, ввод в сражение разновременно, прямо с марша, да и то не всеми силами сразу), более чем на неделю танковая армада генерала Клейста была задержана в приграничном районе и в ходе этого ожесточенного сражения потерпела первый серьезный урон в людях и в танках.

Так, преодолевая огромные трудности боевой обстановки, бойцы, командиры и политработники Юго-Западного фронта вступили в самоотверженную борьбу с врагом.
/68/

(12/05/2016)

[ На главную ]