Действительно, если эта книга является художественной, то в ней можно приврать, попутать местами последовательность событий, имена действующих лиц (или вообще придумать новые). Но если фоном повествования избираются конкретные события, если книга объявляется “исповедью реального человека”, то какие-либо “фантазии” в этой ситуации недопустимы. А в данном случае они (фантазии) уж слишком часто имеют место в романе Успенского, – то в качестве “скрепляющего фона” повествования, то для развития ЛИЧНЫХ идей автора (в стиле “а вот я бы!!!”), то для показа деталей обстановки.

Например, приводится “воспоминание”, как “Лукашов” в конце июня 1941 полетел на фронт:

“Чтобы получить сведения из первых рук, Иосиф Виссарионович предложил мне отправиться в действующую армию.

28 июня вылетел на Западный фронт. Самолет “Си” был новый, военный, скоростной. Мы без всяких приключений добрались до Минска, но сесть там не смогли: город горел, в нем шли бои, по дорогам двигались немецкие танки. Вражеские колонны мы заметили и значительно восточнее Минска, они явно нацеливались на Могилев и, страшно было подумать.— на Смоленск. А между тем бои продолжались еще в тылу немецких войск, на всем пространстве от границы до Минска. Я облетел в тот день большой район и отметил крупные очаги сопротивления на реке Щаре, возле Белостока. И даже целое сражение, бушевавшее на окраине Налибокской пущи. Все это не могло не тормозить продвижение немцев. Во всяком случае пехота и обозы далеко отстали от вырвавшихся вперед танковых колонн и, по моему мнению, их порыв должен был вскоре иссякнуть.

Горечь испытывал я, глядя с высоты на землю. Зеленые, черные, серые колонны шевелились, ползли по дорогам в разных направлениях, словно гусеницы. Повсюду на обочинах, на полях, на опушках — несметное количество муравьев — пешеходов: правились на восток беженцы, раненые воины, остатки разбитых частей, И везде — над селами, полями и лесами — широкие шлейфы дыма. При солнечном свете бледным, почти незаметным было пламя пожаров, казалось, что дым рождается сам по себе: клубится, постепенно растягиваясь, редея, кое-где нависая над землей в несколько слоев — из разных источников. Не знаю, проникал ли дым в кабину, но я порой ощущал запах гари.

Или история обороны Мценска, руководить которой начал генерал Д.Д. Лелюшенко. Лично мне как-то странно было читать следующие “откровения” Успенского:

“Обидно было через много лет после войны слушать, а потом и читать воспоминания Дмитрия Даниловича Лелюшенко, не отличавшиеся объективностью. Да, конечно, Лелюшенко был в Мценске, кое-что сделал для общего успеха. Но не подоспей туда Катуков, не прояви наши танкисты и пограничники Пияшева высокое мастерство, мужество, самопожертвование — и ничто не остановило бы немцев. А про Катукова Дмитрий Данилович говорил неохотно, сквозь зубы, будто опасался, что слава нашего замечательного танкиста затмит его, лелюшенковскую славу. Да хватит ее на всех, была бы заслуженной!

Считаю, что замысел немцев одним рывком дойти до Тулы и даже дальше (захватить переправы через Оку, чтобы непосредственно угрожать Москве), — этот замысел, в общем-то реальный в той обстановке, был сорван прежде всего танкистами Катукова, пограничниками Пияшева, дивизионом реактивной артиллерии. Они затупили острие вражеского тарана. Назову еще одного человека, очень способствовавшего успеху: генерал-майор Василевский. Это он настойчиво, без отдыха, несколько суток собирал и проталкивал в район Мценска воинские части, создавая фактически новый фронт....

История полна казусов... В ту неделю, когда фашистов задержали севернее Орла, командиром гвардейского корпуса номинально был генерал Лелюшенко. Лавры достались ему. И 5-й армией под Можайском с 11 по 16 октября по официальным данным командовал оный же полководец. И победу там, на западном пороге Москвы, чаще связывают с фамилией Лелюшенко, нежели с фамилией Гововрова, не говоря уж об истинном герое Бородина, о полковнике Полосухине, о котором вообще мало кто помнит, разве только военные историки.

В Тульском обкоме, конечно, не спали: дежурил один из секретарей с небольшой группой помощников. Здесь-то мне сказали, что Лелюшенко проехал через весь город, в обкоме не появлялся, был только в артиллерийском училище, которое теперь выступило в сторону Орла. Обстановка неясная, штаб Орловского военного округа неизвестно где, туляки готовятся к обороне. С Мценском есть связь: только что звонил секретарь Мценского горкома партии Иван Суверин, там никакой паники нет, идет эвакуация. Про Лелюшенко Суверин не знает, но есть хорошая новость: на станцию прибыл эшелон, выгрузились полтора десятка танков... Это очень обрадовало меня. И удивило. Танки? Откуда?!”

“Поздно ночью 1 октября оперативная группа штаба корпуса выехала из Москвы... На рассвете на северной окраине Серпухова мы догнали мотоциклетный полк...
Днем 2 октября добрались до Тулы...
Утром следующего дня штаб корпуса расположился в Мценске...
Разыскав секретаря Мценского горкома партии Ивана Григорьевича Суверина, мы рассказали ему об обстановке и сообщили о наших намерениях...
Чтобы знать, какие приблизительно силы имеет противник в Орле, я решил выехать к Танасчишину...
Я поставил задачу Т.И.Танасчишину: разведка Орла.
К нашей группе подъехали четыре мотоциклиста.
– Командир 132-го пограничного полка подполковник Пияшев, – представился один из них.
Я спросил Пияшева, какую задачу выполняет его полк и где он сейчас находится.
– В роще, в 2 км отсюда. Должен идти на Орел.
– С этого момента вы подчиняетесь мне. Будем вместе бить врага.
Полку Пияшева было поручено оседлать шоссе Орел-Мценск и удерживать рубеж до подхода основных сил корпуса...
Тревога ни на минуту не покидала нас. Ведь Тула совсем рядом, а там – Москва.
– Послать бы кого-нибудь из наших в Тулу, – будто прочитав мои мысли, предложил бригадный комиссар Сорокин. – Надо рассказать городским властям об обстановке, помочь организовать самооборону.
Предложение было своевременное. Три командира во главе с майором Ефимовым тотчас выехали в Тулу...
В ночь на 4 октября в Мценск прибыл эшелон с танками... В пристанционном сквере стояли два штабных автобуса. В одном из них мы нашли заместителя командира бригады полковника П.А.Рябова, сообщившего, что первый эшелон 4-й танковой бригады прибыл в составе 16 танков. Его, как и другие части, провожал на фронт заместитель Председателя Совнаркома В.А.Малышев...”

И зачем Успенскому потребовалось перевирать эту историю? Причем, когда сравниваешь “воспоминания” “Лукашова” о поездке в Мценск с книгой Лелюшенко, то складывается впечатление, что некоторые фрагменты “Тайного советника...” по этому разделу имеют своим источником книгу командарма, но в странно измененном виде. В частности, “Лукашов”, добравшись до штаба Лелюшенко в Мценске, оставался там сторонним наблюдателем. А после того, как генерал 11 октября убыл в Москву за новым назначением, “Лукашову” позвонил Шапошников и попросил как-то разобраться с двумя установками “Катюш”, оставшихся в занятом немцами Мценске. И “Лукашов”, найдя 4 танка, ведет их среди бела дня в бой в город (со стороны пустынного поля). В городе они находят две установки, разбивают их гусеницами и возвращаются. При этом “Лукашов” был легко ранен. По возвращении в Москву он беседует со Сталиным по поводу использования танков:

“Разговор получился недолгий, но емкий. Я сообщил свои выводы о первом по существу массовом использовании наших средних танков Т-34 с опытными экипажами, побывавшими прежде в боях, к тому же хорошо обученными на новой технике. Результат — весьма положительный.

— Превосходство “тридцатьчетверок” определилось совершенно отчетливо, — сказал я. — Превосходство по всем статьям. Немецкий Т-III вообще не выдерживает сопоставления, а Т-IV с его короткоствольной пушкой заметно уступает “тридцатьчетверке” и по маневренности, и по боевой защите, и по силе огня.

— Но они добивались и добиваются успеха, — возразил Сталин. — За счет чего?

—- Немецкие танки — это машины вторжения, рассчитанные на ошеломляющую молниеносную войну. Скорость и плотность огня — вот чего добились немецкие конструкторы. Мощный карбюраторный двигатель, не отягощающая броня, узкие гусеницы, оснащенность средствами связи. Большое количество машин. Отсюда и тактика. Массированное применение. Стальные клинья взламывают оборону, затем быстрое преследование с опережением на флангах, пресловутые “клещи”. Немецкие танки вкупе с авиацией господствуют. А “тридцатьчетверки” сводят господство на нет, по крайней мере по танкам, Я убежден, Иосиф Виссарионович, что нам надо отказаться от выпуска устаревших БТ, от модернизации Т-26 и сосредоточиться на Т-34, на его массовом выпуске и усовершенствовании.

— Мы обсуждали эту проблему с товарищем Шапошниковым и товарищем Малышевым. Трудно перейти на выпуск новой техники, когда заводы эвакуированы, находятся в пути или обживаются на голом месте. Выпуск боевых машин резко упал.

— И все же теперь лучше одна “тридцатьчетверка”, чем десять БТ.
— Согласен, Николай Алексеевич, но наши возможности пока ограничены.
— Американцы и англичане обещают ежемесячно поставлять нам пятьсот танков. Ведь Так?
— Они очень нужны для новых формирований.
— Эти заморские машины значительно уступают’ не только “тридцатьчетверкам”, но и немецким средним танкам. Высоки, громоздки, легко воспламеняются и быстро горят. Пусть вместо танков союзники шлют нам металл, броневые листы, другие компоненты. Мы используем по-своему.

— Со временем, Николай Алексеевич. Пока вынуждены брать, что дают.
— Что им не нужно...
— У них свои трудности.

Во-первых, 11 октября 1941 генерал Лелюшенко убыл в Москву за новым назначением после того, как немцев из Мценска выбили.

Во-вторых, странно читать анализ “Лукашова” о тактике использования танков немцами – словно читаешь фрагмент книги Суворова-Резуна по поводу плана применения танков БТ, но с советской стороны.

В-третьих, выпуск БТ к октябрю 1941 уже давно был прекращен.

В-четвертых, в книге Лелюшенко есть описание, как 28 августа его вызвали в Кремль, в Ставку, где в приемной к нему подошел Малышев:

Таким образом, генерала Лелюшенко вполне можно отнести к одному из прототипов “Лукашова” (с одновременными странными обвинениями).

Но странности “Тайного советника...” на этом не заканчиваются. В книге приводится текст выступления Сталина по радио 3 июля 1941. В частности, объяснения предвоенных договоров с Германией:

“...Могут спросить: как могло случиться, что Советское Правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского Правительства ошибка? Конечно, нет! Пакт о ненападении есть пакт о мире между двумя государствами. Именно такой пакт предложила нам Германия в 1939 году. Могло ли Советское Правительство отказаться от такого предложения? Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп...

Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определенный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии.

Если нормально отнестись к такому объяснению, то согласиться с ним трудно. Как могла Германия к сентябрю 1939 года напасть на СССР, не имея с ним общей границы? НИКАК!!!! И ни один историк не обратил на это внимание. Попытался Суворов-Резун, но его обвинили во лжи. Ко лжи относят и его идеи о том, что тайное создание новых советских армий к лету 1941 выполнялось в соответствии с планом начать войну с Германией. Но об этом (о тайном создании новых армий) написал и Успенский:

“Не следует думать, будто после подписания с Германией пакта о ненападении наши военные деятели совсем опустили руки и перестали заботиться об укреплении обороноспособности. Да, их били по рукам, хотя бы таким документом, как известное сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года.

Однако в Вооруженных Силах было достаточно людей, которые понимали: политики могут позволить себе все, что угодно (любые игрища, говорил я), а у армии, у флота одна задача — защищать страну! Осуществлялась не только долгосрочная стратегическая программа перевооружения и укрепления наших войск, но и велась кропотливая, подспудная работа по подготовке к отражению германской и японской агрессии.

Послевоенные исследователи или не знают некоторых существенных фактов или по каким-то причинам не придают им значения. Примеры?...

Незадолго до нападения гитлеровцев в глубинных областях страны было создано несколько полнокровных армий, причем сделать это удалось настолько скрытно, что германская разведка ничего не знала. Речь пойдет об одной из новых, о 19-й армии, с которой мне довелось познакомиться особенно близко. Судьба ее довольно типична. Развертывалась весной сорок первого в Северно-Кавказском военном округе. Дивизии постепенно пополнялись за счет приписного состава до штатов военного времени. А люди были какие! Казаки, осоавиахимовцы, “ворошиловские стрелки”, “ворошиловские всадники”! К этим званиям теперь можно относиться скептически, но в ту пору они давались лишь после соответствующей подготовки. Казак, пришедший тогда в дивизию, мог отлично стрелять, владел шашкой, имел спортивную подготовку.

Формировал армию генерал Конев Иван Степанович (он же командовал округом со штабом в Ростове-на-Дону).

Я довольно хорошо знал этого самоуверенного товарища, не упускавшего возможность козырнуть, что родом из крестьян, из самых низов, на империалистической войне дослужился до унтера. Целиком и полностью, мол, из народной массы. В гражданскую войну — комиссар, участник разгрома Колчака. С моей точки зрения, Конев был не боевой командир, а скорее военно-политический деятель такого же типа, как Климент Ефремович Ворошилов. При Ворошилове и рос. Энергичен. Предан партии Ленина — Сталина, имеет военную подготовку, больше ничего и не требовалось.

Нет, мы не так уж плохо готовились к сражениям с гитлеровцами, как об этом кричат послевоенные кликуши. Наряду с другими войсками, сильная 19-я армия предназначалась для того, чтобы нанести контрудар по возможному противнику на юго-западном направлении, загнать неприятеля в припятские болота и там уничтожить. Идея была правильной. Весь май полки и дивизии этой армии постепенно перебрасывались на Украину, якобы для проведения учений. Истинную же цель не знал никто, кроме Конева и, естественно, нескольких ответственных работников Наркомата обороны и Генерального штаба.

И еще антирезунисты в качестве примера вранья Суворова-Резуна критикуют его анализ использования самолета “Пе-8”. Но и эту тему затронул Успенский и в том же направлении, что и Суворов-Резун:

А где мог Успенский подчерпнуть такие идеи? Например, в иллюстрированном альбоме “Советская авиационная техника” (Москва, 1970):

И где здесь вранье?

Но странности “Тайного советник...” продолжаются. Странно читать размышления “Лукашова” по национальному вопросу, по биографии Брежнева (“было – не было” – другой вопрос, но это доказывает, что оно сочинялось не ранее 1985 года, когда “Лукашову” должно было “стукнуть” порядка 105 лет). Странно читать “откровения” “Лукашова” по поводу цены побед под Ельней – оказывается, к 22 июня 1941 г. в Красной Армии вполне много было вооружения (правда, “устаревшего”), но людей не хватало. А через месяц боев люди почему-то нашлись, а вот оружие куда-то исчезло. Привожу несколько цитат уже без комментариев:

“Для таких вот, для “наших” германцев и название-то возникло соответствующее — “немцы”. Свои, мол, люди, только вроде немые, по-нашему не разумеют. Широко вошедшее в обиход, это слово свидетельствует прежде всего о том, что у нас много было этих “немых”, которым народ явно сочувствовал.

Наша аристократия настолько переплелась корнями, сроднилась с германской аристократией, что бесполезно было искать различия и противоречия. Германские ремесленники во многих русских городах настолько обрусели, настолько стали “своими”, что их никто и ничем не выделял, если они не хотели выделяться сами. Сообразуясь с общностью многих народов России, помня о “плане автономизации” Сталина, я, грешным делом, подумывал: зачем мы подчеркиваем, искусственно раздуваем особенности, отличия наших народов и наций, вместо того чтобы выделять, брать за основу то, что нас консолидирует, объединяет? У нас же одна страна, одни цели. давайте как можно меньше придавать значения национальным различия. Границы разного рода республик — долой! Тем более что во многих местах они просто случайны. В огромную Якутию, например, вошли районы, в которых никогда не жили якуты или составляли лишь небольшую часть населения по сравнению с тунгусами (эвенками и эвенами). Эстония, никогда не имевшая своей государственности, числится почему-то союзной республикой в отличие, к примеру, от многомиллионной Башкирии... Странно!

Не лучше ли было иметь общее для всех административное деление, области или штаты (как в Америке), — целесообразная структура для государства. Каждый гражданин любой национальности может жить где хочет, пользуясь равными для всех правами, по желанию изучая тот язык, который преобладает в области его проживания. Где много чувашей — чувашский, и так далее. А общий язык один, русский, чтобы все понимали друг друга. Так нет же мы всегда, с создания общего Союза, стремились словно бы нарочно очерчивать национальные границы, подчеркивать национальные особенности, давать национальные привилегии и послабления — чем народ меньше, тем привилегий больше. Зачем, спрашиваю, кому это нужно: раздувать национализм, последний, как известно, форпост капитализма в борьбе против социалистических идей?! Каким, спрашиваю, нашим врагам это было выгодно? Кого привлекать за это к самой жестокой ответственности?!”
. . . . . .

Не стану, однако, вводить читателя в заблуждение, лучше забегу немного вперед: через несколько дней, на пути в штаб юго-западного направления, побывал я в Днепропетровске, где формировалась Резервная армия, и там узнал некоторые подробности о Брежневе. При прорыве немцев на Вознесенск Леонид Ильич действительно оказался в самой гуще разбитых, отступающих войск. Новичок на фронте, к тому же, естественно, очень боявшийся, до жути боявшийся попасть в плен, он, вероятно, на какое-то время утратил самообладание. Обороняться некому, кругом немцы, все кончено. Проскочив на машине между вражескими колоннами и совершенно не представлял, куда продвинулся противник, где искать своих, Брежнев махнул прямиком на восток, в родной город. Беспокойство за семью подгоняло его. Не знаю уж, как успел, будто на крыльях несло, во всяком случае часов через восемь он был уже в Днепропетровске, явился домой в гражданской одежде, без фуражки, со свалявшейся шевелюрой.

Оказавшись в глубоком спокойном тылу, Леонид Ильич быстро пришел в себя и сообразил, что поступил не совсем правильно, неожиданно для начальства оторвавшись столь далеко от войск, вдохновлять которые был направлен. Побрившись и почистившись, Леонид Ильич поторопился в обком, где радостно был встречен друзьями, жаждавшими узнать военное положение. Разъяснив, где и что примерно происходит, Брежнев сказал, что прибыл в город проверить строительство оборонительных рубежей, ускорить отправку на передовую подкреплений. Вместе с представителями обкома побывал в 273-й стрелковой дивизии, которая, впрочем, еще до его посещения начала выдвигаться к линии фронта. И лишь управившись с этим и с другими делами, показав активную деятельность, Леонид Ильич связался с членом военного совета Южного фронта А. М Запорожцем и доложил, где находится и чем занимается. Запорожец был доволен уж тем, что руководящий политработник не исчез, объявился, и разрешил Брежневу остаться в Днепропетровске, заботиться о резервах и об эвакуации промышленных предприятий: в этот город из Николаева,. оказавшегося в угрожаемом положении, должны были переместиться штаб и политуправление фронта.

А командарм Смирнов основательно понервничал из-за Брежнева двое суток”.
. . . . . .

“А вот танков было мало, даже Жукову не удалось их собрать, что и сказалось.
И еще. За несколько суток боев наши стрелковые дивизии измотались, выдохлись, а жесткие приказы Жукова гнали и гнали их в новые атаки. Зная, что Верховное Главнокомандование ничем не способно помочь ему, Жуков до предела использовал свои собственные возможности. Резервный. фронт имел достаточное количество людей и мог затребовать их еще сколько угодно. Мобилизованные томились в казармах, работали на строительстве укреплений. Их должны были обмундировать, вооружить, обучить хотя бы элементарно. Но у фронта не имелось достаточно обмундирования, достаточно вооружения, достаточно командиров для обучения, а главное — не хватало времени, чтобы проделать все это. И когда в бой под Ельней при острой нехватке людей пошли тыловики и музыканты, Жуков бросил туда только что сформированные, не подготовленные полки и батальоны, уповая на то, что среди мобилизованных есть люди, воевавшие в Финляндии, Особенно не повезло тулякам и рязанцам. Эшелонами и даже пешим порядком, прямо с формировочных пунктов, они были отправлены на передовую и сразу же брошены в бой для “развития наметившегося успеха”. Они не имели артиллерии, пулеметов, но самое страшное то, что они не имели даже личного оружия — винтовок. Только молодые командиры взводов (выпущенные досрочно) успели получить при отправке из училищ пистолеты. Про остальных Жуков сказал: “Подберут оружие убитых и раненых”.

Когда мне стало известно об этом, я напомнил Иосифу Виссарионовичу полное горечи и сарказма стихотворение, относившееся к первой войне с германцами. Сталин знал это стихотворение. Там говорилось про сформированный полк:

Дней пяток потом в Сувалках
Обучался он на палках
И, обученный вполне,
Чрез неделю был в огне.
Ружья выдали пред боем,
Хоть не всем, того не скроем,
И с патронами опять
Хоть у немцев призанять,
Шли стрелков живые стены
На ружьишко по три смены,
И палили во всю мочь
Три патрона за всю ночь...

В двадцатых — тридцатых годах Сталин возмущался, и по-моему искренне, бездарностью и безжалостностью царского командования, гнавшего в бой невооруженных людей. А на этот раз он задумался, покачал головой, произнес:

— Товарищ Жуков находится на очень ответственном, на решающем участке. Товарищ Жуков — человек очень самостоятельный и не любит, когда вмешиваются в его распоряжения. Не будем одергивать его. Там действительно наметился успех, который надо развить и закрепить.

— Но там сотни, тысячи человек без винтовок. Детский сад против гимназистов старших классов!

— Товарищ Жуков сказал, что они возьмут оружие погибших товарищей. Это, разумеется, непорядок, это увеличит наши потери, но вмешиваться не надо, — твердо повторил Иосиф Виссарионович.