|
|
|
ДВА ДНЯ ИЗ ЖИЗНИ СЕМЕНА КОНСТАНТИНОВИЧА (часть 2) Предыдущая часть завершилась вопросом: "Кстати, а кто такие Кузнецов и Воронцов? (А также Сафонов?)" Во 2-ом томе "Малиновки" есть "ИМЕННОЙ КОММЕНТАРИЙ". Там упоминается один Воронцов и один Сафонов: Воронцов М.А. (1900-1986) - советский военно-морской атташе в Германии, капитан 1 ранга (1939-1941). Сафонов - в 1941 г. начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР. А вот Кузнецовых перечислено пять: Кузнецов - генерал-майор, до января 1941 г. - начальник штаба Дальневосточного фронта. Кузнецов А.А. (1905-1950) - дивизионный комиссар (1941), 2-й секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) в 1938-1945 гг., член ЦК ВКП(б) в 1939-1950 гг. Репрессирован. Кузнецов А.И. - в 1941 г. заместитель наркома авиационной промышленности СССР. Кузнецов Н. Г. (1902-1974) - адмирал (1940), народный комиссар Военно-Морского Флота СССР, главнокомандующий ВМС СССР (1939-1946), член ЦК ВКП(б) в 1939-1955 гг. Кузнецов В.И. (1894-1964) - генерал-лейтенант (1940), командующий 3-й армией (1941). Поэтому может возникнуть вопрос и он возник, например, на: http://militera.fastbb.ru/index.pl?1-3-0-00000298-000-40-0 : Сергей, новичок, отправлено: 24.09.2005 07:28 А кто Вам сказал, что "т. Кузнецов"
упоминаемый, как вошедший в кабинет Сталина в 19.05
и вышедший в 20.15 и Кузнецов Н.Г. - это одно и тоже
лицо? Воронцов М.А., 263; 265; 300 Сафонов, 298; 300 Кузнецов, 142; 143; 179; 273; 298; 299; 300; 301; 428;
429; 430 2. т. Воронцов - советский военно-морской атташе в Германии, капитан 1 ранга (1939-1941). 3. т. Берия - кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) (1939-1946), нарком внутренних дел СССР (1938-1945 4. т. Вознесенский- в 1938-41 гг. председатель Госплана СССР, заместитель председателя СНК (1939-1941), кандидат в члены Политбюро (1941-1947). 5. т. Маленков - секретарь ЦК ВКП(б)-КПСС (1939-1946 и в 1948-1953), член Главного Военного Совета 6. т. Кузнецов - ? 7. т. Тимошенко - нарком обороны 8. т. Сафонов - начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР Судя по таким должностям, эта группа высших государственных руководителей в тот момент могла обсуждать вопросы, связанные с военным планированием и проведением мобилизации в масштабе всей страны. И эти вопросы в первую очередь должны были касаться наркомов всех наркоматов, в которых используется воинская служба как офицерского состава, так и военнослужащих срочной службы. А таких основных наркоматов тогда было три: обороны, военно-морского флота и внутренних дел. И два наркома на совещании точно были (Тимошенко и Берия). А вот вместо наркома военно-морского флота предлагается считать присутствие начальника штаба Дальневосточного фронта. А почему не командующего? А почему Дальневосточного? Сталин и другие высшие гос. руководители собрались обсудить проблемы комплектования призывниками Дальневосточного фронта? Других проблем не было? А какую роль при этом играл советский военно-морской атташе в Германии Воронцов? Уж если и рассматривать в тот момент проблемы Дальнего Востока, то логичнее пригласить военных атташе в Японии, а не в Германии! Или же никакого начштаба с Дальнего Востока не было, а был именно нарком ВМФ т. Кузнецов Н.Г. И на это же предположение может указать еще одно обстоятельство. Дело в том, что "ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ" не совсем верный. Например, если посмотреть указанные страницы по фамилии "Кузнецов Н.Г.", то окажется, что в таком виде (с инициалами "Н.Г.") эта фамилия во втором томе встречается только один раз – на стр. 6. И именно в виде записи журнала посетителей Сталина за 8 апреля 1941 г.: 8 апреля 1941 года 1. т. Молотов 19-00 - 19-45 5. т. Носенко 19-05 - 22-30 1-й заместитель наркома (1939-1940), нарком судостроительной промышленности СССР (1940-1946) 6. т. Самарин 19-05 - 22-30 (В "1941" нет данных. В БСЭ - Самарин Александр Михайлович [1902 - 1970], советский металлург, академик АН СССР (1966; чл.-корр. 1946). По окончании в 1930 металлургич. ф-та Моск. горной академии преподавал в созданном в том же году на базе этого ф-та Моск. институте стали (профессор с 1938)). 7. т. Галлер 19-30 - 22-30 (В "1941" нет данных. В БСЭ - Галлер Лев Михайлович [1883-1950], адмирал (1940). С 1938 - начальник Главного морского штаба, с 1940 зам. наркома ВМФ по кораблестроению и вооружению). 8. т. Исаченков 19-30 - 22-30 (В "1941" нет данных. В БСЭ - Исаченков Николай Васильевич [1902 - 1969], инженер-адмирал (1954). Окончил Высш. военно-мор. инженерное училище им. Ф. Э. Дзержинского (1928). В 1936-40 в Управлении кораблестроения ВМФ, с июня 1940 его начальник). Последние вышли в 22-30 м. По одному только этому перечню должностей можно сделать вывод, что вечером 8 апреля 1941 Сталин рассматривал вопросы строительства военных кораблей. И присутствие при этом наркома ВМФ вполне логично.А вот остальные варианты ссылок фамилии "Кузнецов Н.Г." в тексте документов инициалов "Н.Г." не имеют. И являются они списками рассылок секретных документов высшим советским руководителям. Пример со стр. 47 (окончание документа N:367. СПЕЦСООБЩЕНИЕ РАЗВЕДУПРАВЛЕНИЯ ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ ОБ УСИЛЕНИИ ГРУППИРОВКИ НЕМЕЦКИХ ВОЙСК НА ГРАНИЦЕ С СССР N: 660370 от 4 апреля 1941 г. ): ЦА МО РФ. Оп.7237. Д.2. Лл.84-86. Машинопись, заверенная копия. Указана рассылка: Сталину, Ворошилову, Молотову, Тимошенко, Берия, Кузнецову, Буденному, Кулику, Шапошникову, Мерецкову, Жукову, Жданову, Запорожцу, Ватутину. Остальные упоминания Кузнецова Н.Г. такие же (без инициалов). Т.е. это авторы сборника так решили, что в этих рассылках другой Кузнецов никак не мог быть, кроме Наркома ВМФ Кузнецова Н.Г. Но анализируя должности присутствующих на совещании у Сталина вечером 21.06.41 (см. выше), можно прийти к выводу, что тогда в сталинском кабинете был тоже Нарком ВМФ Кузнецов Н.Г. Должности остальных "Кузнецовых" плохо вписываются в список должностей присутвовавших. А если учесть, что вопросы мобилизации тоже касаются наркома ВМФ, то его отсутствие неогично. Но какую роль в том совещании играл советский военно-морской атташе в Германии, капитан 1 ранга (по пехотному – "полковник") Воронцов М.А.? Некоторые соображения по этому вопросу могут появиться после прочтения фрагмента из воспоминаний Кузнецова Николая Герасимовича в уже упоминавшемся сборнике "ОБОРОНА ЛЕНИНГРАДА" (Ленинград, "Наука", 1968, стр. 222-227) (написаны в ноябре 1963 г.)
===================== Особо напряженными были май—июнь. Командующий флотом В. Ф. Трибуц все чаще звонил в Москву и докладывал о “недружелюбном” поведении немецких самолетов. Считаясь с возможностью военного конфликта, флот уже давно занимался обучением всех своих корабельных соединений, авиации и баз быстро, по определенному сигналу, переходить на повышенную готовность в случае внезапного ухудшения обстановки. Так было и в последние предвоенные недели. По указанию Главного морского штаба Балтийский флот 19 июня перешел с учебной целью на оперативную готовность N: 2, отрабатывая детали этого кропотливого и сложного дела. Пригодится, рассуждали мы, если обстановка не разрядится. Но как-то не верилось, что из этой учебной оперативной готовности флот 21 июня перейдет на готовность N: 1 без всяких условностей мирного времени и получит приказание отражать врага всеми силами, если он нападет. Об этой роковой ночи с 21 на 22 июня полезно вспомнить. Она оказала огромное влияние на дальнейшие действия Балтийского флота в обороне Ленинграда. Когда около 18 часов в субботу 21 июня 1941 г. заместитель начальника Главного морского штаба контр-адмирал В. А. Алафузов (начальник Главморштаба И. С. Исаков был в командировке) докладывал обстановку на морских театрах, то наше особое внимание было привлечено к Балтике. Теперь уже не только немецкие самолеты появлялись в воздухе, но и “неизвестные” корабли неоднократно обнаруживались то тут, то там. Вечером произошел личный разговор по телефону с командующим флотом В. Ф. Трибуцем. Его тревожило необычное оживление немецких кораблей, и он вместе со своим штабом находился уже на командном пункте. Беспокоило это, конечно, и меня, но официально я еще не мог дать приказа о применении оружия, кроме распоряжения “быть начеку”. У моряков есть такой сигнал: “Держать канат по силе ветра”. Так вот “быть начеку”—нечто похожее на этот сигнал: приказ отдан и в то же время никакие директивы высшего начальства не нарушены. Нельзя отрицать, что в этом разговоре было и зерно полезного, что так пригодилось несколькими часами позднее. Были у меня в это же время разговоры и с командующими другими флотами, но Балтика постоянно не выходила из головы. Мы понимали, что здесь особенно нельзя прозевать и позволить застигнуть себя врасплох. Позволю себе рассказать о любопытном разговоре, возникшем у меня с нашим военно-морским атташе в Берлине М. А. Воронцовым. После его телеграммы о возможности войны и подробного письменного доклада начальнику Главного морского штаба Воронцов был вызван и Москву. Прибыл он около 18 часов 21 июня. В 21 час был назначен его доклад мне. Он подробно в течение 40 — 45 минут докладывал мне свои соображения. “Так что — это война?”— спросил я его. “Да, это война”,—ответил Воронцов. Несколько минут прошло в молчании, потом пришли к заключению, что нужно переходить на оперативную готовность N: 1. Однако сомнения и колебания отняли у нас известное время, и приведение флотов в готовность N: 1 состоялось уже после вызова меня в 23 часа к маршалу С. К. Тимошенко. .... В кабинете наркома обороны тяжелые гардины едва шевелились ветерком через открытые окна; было душно. Со мною был В. А. Алафузов. Когда вошли в кабинет, нарком в расстегнутом кителе ходил по кабинету и что-то диктовал. За столом сидел начальник Генерального штаба Г. К. Жуков и, не отрываясь, продолжал писать телеграмму. Несколько листов большого блокнота лежали слева от него: значит прошло уже много времени, как они вернулись из Кремля (мы знали, что в 18 часов оба они вызывались туда) и готовили указания округам. “Возможно нападение немецко-фашистских войск, флоты нужно привести в полную боевую готовность”, — начал разговор С. К. Тимошенко. По его словам, приказание привести войска с состояние боевой готовности для отражения ожидающегося вражеского нападения было им получено лично от И. В. Сталина, который к тому времени уже располагал, видимо, соответствующей достоверной информацией. При этом С. К. Тимошенко показал нам телеграмму, только что написанную Г. К. Жуковым. Мы с В. А. Алафузовым прочитали ее. Она была адресована округам, а из нее можно было сделать только один вывод — как можно скорее, не теряя и минуты, отдать приказ о переводе флотов на оперативную готовность N: 1. Особенно беспокоило меня положение Балтийского флота, находящегося в опасной близости от врага. Хотя все флоты были уже два дня и больше в готовности N: 2 и по устному приказанию давно находились “начеку”, но только теперь наступил момент поставить точку над “и”. Вот когда пригодилась длительная и временами, казалось, ненужная тренировка в быстром переходе с одной готовности на другую. Не теряя времени, В. А.Алафузов бегом (именно бегом) отправился в штаб, чтобы дать экстренную радиограмму с одним условным сигналом или коротким приказом, по которому завертится вся машина. Еще несколько вопросов к наркому обороны: какие у него последние данные, можно ли без предупреждения открывать огонь по нападающему, и я также отправился к себе. Множество фактов говорило за то, что гитлеровцы скоро нападут, и все же не верилось или, вернее, не хотелось верить, что через несколько часов свершится непоправимое. “Соедините с командующим Балтийским флотом”, — приказал я адъютанту, проходя через приемную. Было уже 23 ч. 30 м. 21 июня 1941 г. “Трибуц у телефона”, — услышал я знакомый голос в трубке. Мне хотелось опередить посланную радиограмму, и я распорядился немедленно переходить на оперативную готовность N: 1 и тут же разъяснил, что нападение вероятно в ближайшие часы и что разрешается открывать огонь по каждому неизвестному самолету или кораблю, нарушившему наши границы. "Ясно", — ответил Владимир Филиппович, и в этом коротком "ясно", казалось, сосредоточилась вся предварительная подготовка на этот случай. (Такие же звонки на Черное море и Северный флот....) В 23 ч. 35 м. я закончил разговор по телефону с командующим Балтийским флотом. А в 23 ч. 37 м., как записано в журнале боевых действий, на Балтике объявлена оперативная готовность N: 1, т. е. буквально через несколько минут все соединения флота уже начали получать приказы о возможном нападении Германии, а так как люди были на своих местах, то немедленно приступили к действиям. Вот тут, пожалуй, пригодилось и предупреждение "быть начеку". Согласно официальным докладам с мест,
в 04 часа 22 июня все соединения и военно-морские
базы Балтийского флота перешли на готовность N: 1,
т. е. были готовы встретить врага. Черноморский флот в 1 ч. 15 м. 22 июня
объявил о повышении готовности, провел ряд
экстренных мероприятий и в 3 часа был уже готов
встретить врага. В 3 ч. 15 м. хорошо отличимый по
звуку звонок особого телефона. “Докладывает
командующий Черноморским флотом Октябрьский”,
— услышал я в трубку, и этот особо официальный
тон сразу насторожил меня. — “Самолеты
противника бомбят Севастополь”. С этими словами
оборвалась последняя нить надежды. .... Упоминание об этой встрече с Воронцовым Кузнецов привел и в своих мемуарах "НАКАНУНЕ" ( Москва, 1969 - http://www.patriotica.ru/history/kuzn_before_.html или на http://militera.lib.ru/memo/russian/kuznetsov-1/index.html , глава "Ночь на 22 июня " - с сокращениями): Ночь на 22 июняСубботний день 21 июня прошел почти так же, как и предыдущие, полный тревожных сигналов с флотов. Перед выходным мы обычно прекращали работу раньше, но в тот вечер на душе было неспокойно, и я позвонил домой: — Меня не ждите, задержусь. В тот вечер было как-то особенно тихо. Телефон совсем не звонил, будто его выключили. Даже такие “беспокойные” наркомы, как В. А. Малышев и И.И.Носенко, с которыми я был особенно тесно связан, не напоминали о себе вопросом, ставшим уже привычным в последнее время: “Как дела?” Я сидел в своем кабинете.... Рассеянно перебирал бумаги. В 20.00 пришел М.А.Воронцов, только что прибывший из Берлина. В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час. — Так что же все это означает? —
спросил я его в упор. Едва ушел Воронцов, явился адмирал
Л.М.Галлер. Он тоже не уехал домой. Уже около года
Л.М.Галлер занимался судостроением. Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С. К. Тимошенко: — Есть очень важные сведения. Зайдите
ко мне. Быстро сложил в папку последние данные о
положении на флотах и, позвав Алафузова, пошел
вместе с ним. Владимир Антонович захватил с собой
карты. Маршал, шагая по комнате, диктовал. Было все еще жарко. Генерал армии Г.К.Жуков сидел за столом и что-то писал. Перед ним лежало несколько заполненных листов большого блокнота для радиограмм. Видно, Нарком обороны и начальник Генерального штаба работали довольно долго. Семен Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну. Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной — на трех листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии. Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась. Пробежав текст телеграммы, я спросил: — Разрешено ли в случае нападения
применять оружие? Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову: — Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один. Бегите! Тут уж некогда было рассуждать, удобно ли адмиралу бегать по улице. Владимир Антонович побежал, сам я задержался еще на минуту, уточнил, правильно ли понял, что нападения можно ждать в эту ночь. Да, правильно, в ночь на 22 июня. А она уже наступила!.. Позднее я узнал, что Нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И.В.Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю. Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И.В.Тюленева — в то время он командовал Московским военным округом,— что 21 июня около 2 часов дня ему позвонил И.В.Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО. Это еще раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И.В.Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это подтверждает и то, что в тот вечер к И.В.Сталину были вызваны московские руководители А.С.Щербаков и В.П.Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. “Возможно нападение немцев”,— предупредил он. Очень жаль, что оставшиеся часы не были использованы с максимальной эффективностью... В наркомате мне доложили: экстренный приказ уже передан. Он совсем короток — сигнал, по которому на местах знают, что делать. Все же для прохождения телеграммы нужно какое-то время, а оно дорого. Берусь за телефонную трубку. Первый звонок на Балтику — В.Ф.Трибуцу: — Не дожидаясь получения телеграммы, которая вам уже послана, переводите флот на оперативную готовность номер один — боевую. Повторяю еще раз — боевую. Он, видно, ждал моего звонка. Только задал вопрос: — Разрешается ли открывать огонь в случае явного нападения на корабли или базы? Сколько раз моряков одергивали за “излишнюю
ретивость”, и вот оно: можно ли стрелять по врагу?
Можно и нужно! Итак, оказывается, что советский военно-морской атташе в Германии, капитан 1 ранга Воронцов М.А. 21.06.41 прибыл в Москву, куда был вызван из Берлина. По мнению Кузнецова Н.Г. – в связи с тем, что он написал некий важный отчет о возможном нападении Германии на СССР. И его как бы вызвал Главный Морской штаб. Но во-первых, Воронцов хоть и был военно-морским офицером, но в тот момент он находился на дипломатической службе и его начальником вообще-то был Молотов как нарком иностранных дел и покидать Берлин без согласования с этим наркоматом он не мог. Во-вторых, из документов, опубликованных в самой "Малиновке", видно, что подобных предупреждений приходило много и от других советских специалистов в европейских странах. Но всех их в Москву к 21.06.41 не вызывали и в кабинет Сталина не приглашали. Пригласили Воронцова, где он пробыл с 19-05 до 23-00. И там же с 19.05 но до 20.15 находился сам Кузнецов Н.Г. Но вспоминать об этом совещании он не стал. Почему? Ведь если там шел разговор о срочной организации обороны от завтрашнего возможного нападения, то что в этом может оказаться секретного? Но коль вспоминать о том совещании Кузнецов не захотел, то получается, что речь там шла о чем-то другом. И ни с каким Воронцовым вне сталинского кабинета Кузнецов не беседовал ни с 21-00 до 21-45 (по книге "ОБОРОНА ЛЕНИНГРАДА"), ни с 20-00 до 20-50 (по книге "Накануне" – кстати, так какое время более правильное?) . Воронцов до 23-00 находился в сталинском кабинете и, видимо, его присутствие там почему-то было важным. Настолько важным, что потребовалось его ЛИЧНОЕ присутствие. И, видимо, именно ради этого его и вызвали в Москву (а не в связи с его очередным письменным сообщением). Но почему таким важным оказалось мнение именно военно-морского атташе в Германии, а не сухопутного? Какие задачи он мог выполнять в Берлине? (Продолжение планируется) 25/09/2005 |
