|
|
|
О "ПРЕВЕНТИВНОСТИ"
В некоторых работах противников
В.Суворова попадается "козыряние" такой
идеей, что, дескать, Гитлер заявлял своим
генералам, что Красная Армия слаба и вполне можно
ее победить. Тем самым они выдвигают тезис, что
если такое Гитлер заявлял, то откуда он мог
"видеть" военную угрозу со стороны СССР? А тем самым получается, что никакой военной угрозы со стороны СССР в адрес Германии не было и поэтому не имеет смысла обсуждать тему "превентивности" немецкого нападения на СССР 22 июня 1941 года. Так вот, с одной стороны, логика как бы
соблюдается. Могу напомнить еще одну мысль, иногда высказывающуюся, что Гитлер часто ВРАЛ. Врал избирателям, обещая им "молочные реки и кисельные берега", врал западным лидерам о своем "миролюбии" и т.д. Но тогда возможен и вопрос: а не врал ли он своим генералам? Кто такие были эти "свои
генералы"? Но когда в реале охотники выйдут
охотиться не на двух волков, а на стадо, И вот поэтому хотелось бы обратить внимание на цитаты из книги человека, на пару с которым Гитлер делал мировую политику. И который написал свои мемуары в ожидании эшафота.
Стр. 172-194 выборочно-фрагментарно. Осенью 1939 г. советское правительство перешло к оккупации Прибалтийских государств. Именно в тот момент, когда я во второй раз прибыл в Москву, я видел, как прибалтийские министры с побледневшими лицами покидали Кремль. Незадолго до того Сталин сообщил им, что его войска вступят в их страны. В день подписания нашего договора о границе и дружбе Советский Союз заключил с Эстонией, затем 5 октября 1939 г. – с Латвией, а 10 октября – с Литвой договоры о военной взаимопомощи. СССР оговорил для себя право создавать в этих странах базы для военно-морского флота и береговой артиллерии, а также размещать на их территории аэродромы для своей военной авиации и, наконец, содержать гарнизоны своих сухопутных войск и военно-воздушных сил. Несколько недель спустя Россия в результате зимней войны с Финляндией осуществила новые территориальные приобретения. Во время этой войны симпатии очень многих немцев, в том числе и Гитлера, были на стороне финнов. По-человечески это было понятно. .... В середине июня 1940 г. вся Литва, в том числе и ее входившая в сферу германских интересов часть, была без всякого предварительного уведомления имперского правительства занята Советским Союзом. Вскоре то же самое произошло и с Латвией и Эстонией. И наконец, 3, 5 и 6 августа 1940 г. Эстония, Латвия и Литва решением Верховного Совета СССР были включены в состав Советского Союза в качестве союзных республик. Экономические соглашения Германии с этими государствами, которые, согласно итогам московских переговоров, не должны были понести никакого ущерба, были советским правительством ликвидированы в одностороннем порядке. К концу французской кампании, 23 июня 1940 г., в Берлин поступила телеграмма нашего посла в Москве: Советский Союз намерен в ближайшие дни оккупировать румынскую провинцию Бессарабию, а нас собирается только известить о том. Одновременно до фюрера дошел вопль румынского короля о помощи: тот просил у /172/ него совета в связи с предъявленным ему русскими ультиматумом. Адольф Гитлер был тогда поражен быстрым русским наступлением без предварительной консультации с нами. Но, выполняя принятые нами в Москве обязательства, он порекомендовал румынскому королю не сопротивляться оккупации. Румынское правительство согласилось на требование Советского Союза, попросив лишь дать ему достаточный срок для эвакуации этой большой области. Тогда Советский Союз предъявил новый ультиматум и, не дожидаясь срока его истечения, начал захват Буковины и прилегающей к ней на Дунае Бессарабии. То, что при этом подлежала оккупации преимущественно населенная немцами Северная Буковина, исконная земля австрийской короны, особенно ошеломило Гитлера. Он воспринял этот шаг Сталина как признак русского натиска на Запад. Ранней осенью 1940 г. фюрер получил сообщение об усиливающейся концентрации советско-русских войск вдоль границы Восточной Пруссии, в Польше и в Бессарабии. Согласно этому сообщению, только перед Восточной Пруссией были сосредоточены 22 советские дивизии, затем крупные группировки войск в восточной части Польши, а также 30 русских корпусов в Бессарабии. После окончания французской кампании Гитлер в первый раз сообщил мне о таких симптомах необычного развертывания вооруженных сил против все еще дружественного государства. Я старался успокоить фюрера. Больше он к этому вопросу не возвращался и лишь сказал, чтобы я бдительно следил за такими вещами. В конце августа 1940 г. меня посетил генерал-фельдмаршал Кейтсль для разговора по русскому вопросу. Фюрер говорил с ним о возможной угрозе со стороны Советского Союза. Я пообещал Кейтелю, который имел насчет конфликта с Россией опасения военного характера, что предприму у фюрера все возможное, дабы сохранить с нашей стороны хорошие отношения с Россией. Некоторое время спустя я опять имел беседу по русскому вопросу с Адольфом Гитлером, она состоялась в новом, специально построенном для фюрера корпусе (Коричневого дома) в Мюнхене. Он был очень возбужден. Поступили новые сведения о передвижениях войск на русской стороне. Фюрер упомянул также сообщения о русских намерениях на Балканах. Одновременно у него имелись и донесения об усилившейся деятельности коммунистических агентов на германских предприятиях. Он впервые очень резко высказался насчет предполагаемого им намерения Советского Союза [видимо, "напасть на Германию" - zhistory]. Он взвешивал и такую возможность, что Сталин вообще заключил пакт с нами исходя из предположения о длительной войне на Западе, чтобы продиктовать нам сначала экономические, а затем и политические условия. По моему мнению, Адольф Гитлер находился тогда уже долгое время под влиянием определенных кругов, также и внутри партии, утверждавших, что последствиями русско-германского пакта о дружбе могут быть только ущерб и опасность для Германии. Оп- /173/ ределенное антирусское влияние оказывали на него и военные, которые в связи с финской войной считали, что мы по военно-стратегическим причинам не имели права жертвовать Финляндией. Гитлер привык почти демонстративно говорить в своем кругу о "храбрых финнах". Поскольку Советы в вопросе о Финляндии использовали свое право, позиция фюрера являлась во внешнеполитическом отношении явно неудобной. С другой стороны, Россия в своем давлении на Румынию, вне всякого сомнения, выходила за рамки своего права. Крупная концентрация советских войск в Бессарабии вызвала у Адольфа Гитлера серьезные опасения и с точки зрения дальнейшего ведения войны против Англии: мы ни при каких обстоятельствах не могли отказаться от жизненно важной для нас румынской нефти. Продвинься здесь Россия дальше, и мы оказались бы в дальнейшем ведении войны зависящими от доброй воли Сталина. Такие перспективы, естественно, должны были пробуждать у Гитлера недоверие к русской политике. Во время одной нашей беседы в Мюнхене он высказал мне, что со своей стороны обдумывает военные меры, ибо не хочет быть застигнутым Востоком врасплох. .... Я предостерегал фюрера от каких-либо превентивных действий против России. Я вспоминал слова Бисмарка о превентивной войне, при которой "Господь Бог не дает заглядывать в чужие карты". Фюрер вновь высказал подозрение насчет возможности еврейского влияния на Сталина в Москве и, несмотря на все мои возражения, выражал решимость принять хотя бы военные меры предосторожности. Он был явно озабочен и очень взвинчен. В ответ на его категорическое желание мне пришлось пообещать ему ничего никому не говорить об этом. В последующем я сосредоточил все свои усилия и силы на прояснении и интенсификации наших отношений с Россией. Прежде всего я хотел устроить встречу Сталина и Гитлера. План сорвался, потому что Сталин, как думал фюрер, не мог выехать из России, а Гитлер – из Германии. Поэтому я написал Сталину подробное письмо, в котором обрисовал общее положение – так, как мы воспринимали его после окончания французского похода, – и пригласил министра иностранных дел Молотова в Берлин..... /174/ .... /175/ Визит Молотова в Берлин не стоял под
счастливой звездой, как я того желал. Молотов
весьма энергично потребовал свободу рук для
советского правительства в Финляндии.
Гитлер же перед беседой не обрисовал мне
подробнее свою позицию в финляндском вопросе. В
этом вопросе Молотов опирался на свое право (по
секретному дополнительному протоколу). Но
фюрер не хотел отдавать Финляндию; при этом он,
вероятно, считал, что не может отказаться от
финского никеля. Дело дошло до весьма
упорных дискуссий, в заключение которых Гитлер
просил Молотова в этом вопросе пойти ему
навстречу. /176/..../177/ ..... Об этих русских желаниях и условиях у
меня в декабре 1940 г. состоялся подробный обмен
мнениями с Адольфом Гитлером. /178/ ..... Я постарался прозондировать итальянцев насчет морских проливов – как и предполагалось, здесь можно было констатировать совершенно отрицательную позицию. Относительно Болгарии фюрер, вне всякого сомнения, был прав. Царь Борис был для идеи "русской гарантии" совершенно недоступен, как я в этом убедился в связи с визитом в Болгарию. Таким образом, дело затягивалось и вперед не двигалось. Граф Шуленбург неоднократно сообщал из Москвы, что без решающих уступок заключения пакта четырех не добиться. В течение зимы и весны 1941 г. при всех моих докладах по русскому вопросу Адольф Гитлер постоянно занимал все более отрицательную позицию. Сильно сбивали его с толку и весьма настойчивые требования Москвы в вопросах торговли, и мне стоило большого труда и даже потребовало многих споров, чтобы в январе 1941 г. довести дело до подписания германо-советского торгового договора. .... В эти месяцы я все чаще указывал фюреру на политику Бисмарка в отношении России и не упускал ни одной попытки, чтобы все-таки добиться окончательного германо-русского союза. Думаю, что, несмотря на все, мне все же удалось бы сделать это, если бы между Россией и Германией не существовало про- /179/ тиворечия в мировоззрении, при наличии которого никакой внешней политики вести было нельзя. Прежде всего из-за идеологических взглядов, а также русской политической позиции, военных приготовлений и требований Москвы у Адольфа Гитлера все больше вырисовывалась картина чудовищной коммунистической опасности для Германии. Мои аргументы против этого действовали все меньше и меньше. Вызывали беспокойство у Гитлера,
кроме того, и сообщения об англо-советских
беседах, о визите в Москву сэра Стаффорда Криппса
и его переговорах в Кремле. Информация об
англо-русских отношениях предвещала нам
нерадостный ход событий. Я находился в Вене, когда мне позвонил фюрер и попросил срочно прибыть в его специальный поезд, стоявший где-то поблизости. Там он открыл мне, что принял окончательное решение о нападении на Советский Союз. По его словам, все имеющиеся у него военные донесения говорят о том, что Советский Союз предпринимает крупные приготовления на всем фронте от Балтийского моря до Черного. Он, мол, не хочет подвергнуться внезапности, раз уже осознал грозящую опасность. Пакт, который /180/ Москва заключила с сербским путчистским правительством Симовича, – это ярко выраженный афронт Германии и явный отход от германо-советского договора о дружбе. .... Фюрер просил меня занять для внешнего мира более четкую позицию в его духе. Он сказал, что однажды Запад поймет, почему он отклонил советские требования и выступил против Востока. * * * Политические соображения, которые привели Адольфа Гитлера к решению напасть на Советский Союз, были, по его тогдашним словам и адресованным мне позднее высказываниям, таковы. Как известно, Гитлер еще примерно с 1938 г. был убежден в том, что Англия и Америка вступят в войну против нас, как только достаточно вооружатся. Он боялся, что обе державы заключат союз с Россией и тогда Германия однажды подвергнется нападению одновременно и с Востока, и с Запада, как это уже произошло в 1914 г. В течение 1941 г. эти опасения снова овладели им, он считал возможным, что Россия на основе своих возобновленных переговоров с Англией нападет на нас одновременно с англо-американским наступлением. Одновременное использование общего потенциала Америки и России казалось ему ужасной опасностью для Германии. Большую тревогу у фюрера вызывала и возможность в дальнейшем ходе войны оказаться зажатым в восточно-западные клещи, быть втянутым в пожирающую и людей, и технику гигантскую войну на два фронта. Он надеялся обеспечить себе возможность свободно дышать на Востоке вплоть до того момента, пока не вступит в действие англо-американский потенциал на Западе. Таково было важнейшее соображение Адольфа Гитлера, которое он разъяснил мне после начала русской войны в 1941 г. Он решился на нападение в надежде в течение нескольких месяцев устранить Советский Союз. Ошибка его в оценке потенциала России и помощи Америки стала роковой. Вполне уверен он и сам не был, ибо категорически сказал мне тогда: "Мы не знаем, какая сила стоит за теми дверями, которые мы собираемся распахнуть на Востоке". /181/ ..... /182 в войну вступят. Любой случайный или преднамеренный инцидент типа потопления "Лузитании" в первой мировой войне при столь лихорадочно обрабатываемом общественном мнении мог не сегодня-завтра привести США в состояние войны. В этом случае – таково было неоднократно выраженное мнение Адольфа Гитлера – при ставшей в 1940 – 1941 гг. явной русской позиции дело могло прийти к тому, что Германия только с весьма слабой Италией и, по всей вероятности, даже стоящей в стороне Японией, с распыленными по всей Европе силами вынуждена была бы одна выдержать невероятный натиск трех сильнейших великих держав – Англии, США и России. Нет никакого сомнения в том, что именно тревога Адольфа Гитлера по поводу такой возможности и привела его к решению напасть на Россию. Конечно, значительную роль сыграло при этом уже упомянутое представление о тесной антигерманской связи еврейства Востока и Запада. Какие бы убедительные аргументы я ни приводил Гитлеру, они не могли поколебать его убеждения в этом вопросе. Повторяю: для предотвращения опасности нападения на Германию с двух сторон Гитлер видел один-единственный выход: разделаться с Советским Союзом. Он напал на Россию прежде всего для того, чтобы самому не оказаться зажатым одновременно с Запада и Востока, как это все же случилось потом. В совместном нападении трех великих держав Адольф Гитлер видел проигрыш войны. * * * До визита Молотова в Берлин Гитлер, несомненно, еще питал надежду добиться прочной договоренности с Россией. Требования Молотова, вероятно, породили у него этот поворот. Отныне он во все более резком свете рассматривал любые военные меры, принимаемые Россией. Я, как уже упоминалось, не был информирован об этом детально, но позже слышал, что в первую очередь были констатированы следующие советские меры: укрепление новой западной границы, устройство аэродромов вблизи нее, мощная концентрация войск, гигантский рост военного производства, ориентация на военную экономику. Незадолго до того как разразилась война, у Советов имелось 158 дивизий, а к началу польской кампании их было всего 65. Причем речь шла, как сообщалось при этом фюреру, якобы только о моторизованных и танковых соединениях. Весной 1941 г. уже имели место значительные нарушения границы со стороны России. Интересны в этом отношении показания трех русских офицеров, которые позже попали в наш плен. Они собственными ушами слышали речь, которую Сталин произнес в Кремле в мае 1941 г. Он совершенно открыто сказал тогда, что будущие цели Советского Союза отныне могут быть достигнуты только силой оружия. Красная Армия к этому готова. /183/..../184/ .... /185/ Для враждебной позиции советского правительства, проявлявшейся в этом ходе политических событий, есть только два объяснения: или влияние и уступки Америки и Англии побудили Россию к новой ориентации, или же это было имевшееся у Сталина с самого начала намерение вообще не соблюдать заключенный с нами договор. Последнее объяснение отвечало взглядам Адольфа Гитлера, .... Огромная мощь и развертывание силы Советского Союза логично выдвигают вопрос: был ли Адольф Гитлер с его восприятием событий прав перед историей? .... Когда позже через одного своего
посредника в Стокгольме я дал русским понять, что
фюрер, учитывая имеющиеся у нас материалы об
агрессивных намерениях России, относится к
возможным дальнейшим соглашениям с Москвой
весьма скептически, русские в ответ дали мне тоже
понять, что вопрос о вине им, собственно говоря,
довольно безразличен. Выяснение вопроса "что
было раньше – курица или яйцо, – отвечали они, –
затея типично немецкая". * * * Когда германо-русская война уже разразилась, мне казалось важным сделать и во внешнеполитическом отношении все для того, чтобы сокрушить этого нового крупного противника. При этом я думал прежде всего о роли Японии. Однако ее выступлению против России препятствовал заключенный в Москве японским министром иностранных дел Мацуокой при его возвращении на родину из Берлина советско-японский пакт о ненападении от 13 апреля 1941 г. ..... /186/ .... Я проинформировал Мацуоку и о тех
условиях, которые поставил Молотов, и
сообщил ему, что фюрер на них не пошел, ибо
придерживается точки зрения, что Германия не
сможет длительное время одобрять подобную
русскую политику. /187/ - /192/ .... Весной 1942 г. между Адольфом Гитлером
и мной возникла серьезная размолвка. /193/ ================ ПРИЛОЖЕНИЕ Институт международных отношений ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИИ Издательство ИМО, Москва, 1961 Стр. 225 Глава седьмая ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИИ В 1941—1945 годах От нападения на Советский Союз до разгрома гитлеровских войск под Сталинградом Руководители фашистской Германии, развязав агрессивную и вероломную войну против Советского Союза, растоптали ими же самими подписанный с Советским Союзом договор о ненападении и предстали перед всем миром как враги мира и международной безопасности, как агрессоры и захватчики. Советский Союз неуклонно соблюдал все условия договора о ненападении и не дал гитлеровцам никакого повода для войны. Тем самым стало ясно с самого начала, что фашистская Германия является явным и откровенным агрессором. Симпатии всех народов были с первого дня войны на стороне Советского Союза. Уже после того как германские войска перешли государственную границу СССР, а германская авиация начала бомбардировать мирные советские города, посол Германии в СССР Шуленбург в 5 часов 30 минут утра 22 июня 1941 г. заявил Советскому правительству, что Германия начала войну якобы ввиду концентрации советских войск на западной границе СССР. Советское правительство отмело эту версию и заявило, что "до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной" (1). ========== 1. "Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны", т. I, Госполитиздат, 1946, стр. 128. (30/11/2008)
|
