В качестве заголовка для этой страницы я решил взять название главы из мемуаров маршала Баграмяна "ТАК НАЧИНАЛСЬ ВОЙНА" (Киев, 1984) .

А посвятить ее хотел бы как бы итогу обсуждения темы “июня 1941”. Хотя, многие моменты уже и рассмотрены на других страницах, но недостаточно внимания уделено такому элементу боевой работы, как оперативно-стратегическое мышление офицеров и генералов. Некоторые “антирезунисты” довольно серьезно отстаивают тезис того, что, дескать, хороших командиров Сталин репрессировал в конце 30-х годов, а молодые выдвиженцы не смогли грамотно действовать в сложных условиях начала войны. Дескать, не могли “бывшие батальонные” нормально командовать. Отсюда и отступление и потери. Но во-первых, тактическое соображение влияет не только на грамотный выбор главного удара или организацию линии обороны. От него зависит и уровень потерь. А также большое влияние оказывает и система приказов вышестоящего командования. Например, командир полка может правильно оценить обстановку, но боевой приказ свыше может войти с этим в противоречие. И как быть?

А есть и такие элементы боевой подготовки, для которых особо сильного ума не требуется. Например, при заблаговременной подготовке отражения возможного нападения врага требуется ли учитывать данные разведки? Сколько надо ума, чтобы понимать это? Вот и маршал Баграмян в своих мемуарах на стр. 65-66 конкретно отмечает, что в начале лета 1941 года “в разведотдел округа стали поступать сведения одно тревожнее другого. Наш разведчик полковник Г.И.Бондарев стал чуть ли не самым частым посетителем командующего… В конце первой декады июня командующий созвал Военный совет, на котором начальник разведотдела доложил все, что ему было известно…”

Надо полагать, что разведданные должны были показать картину направлений сосредоточения немецких войск, из которой можно было бы заблаговременно определить направления будущих главных ударов, в соответствии с которыми можно было бы заранее разместить свои войска с оборонительными целями. Но разве именно так распорядилось командование округа? Оно эту информацию практически проигнорировало.

На стр. 120 в главе “СИЛ НЕ ХВАТАЕТ…” маршал Баграмян с детской наивностью объясняет следующее:

(фрагмент ксерокопии карты начала войны не из книги Баграмяна)

Причин, способствовавших успеху гитлеровцев в этих районах, было много. Одна из них заключалась в том, что мы, разрабатывая в мирное время план прикрытия государственной границы, считали наиболее важным краковско-львовское направление. Нам думалось, что именно здесь… фашисты прежде всего сосредоточат свои силы. Выдвинутый на запад район с таким большим городом, как Львов, и мы рассматривали как выгодный плацдарм на случай нашего перехода к широким наступательным действиям. Не случайно на это направление были нацелены два наших наиболее хорошо укомплектованных и самых боеспособных механизированных корпуса – 4-й и 8-й.

А вот другому важному оперативному направлению – люблинско-луцкому – мы не придали должного значения. Хотя здесь граничившая с нами территория оккупированной гитлеровцами Польши довольно глубоко вдавалась на восток, нависая с севера над Львовом, но к этому выступу с запада не было хороших подходов. И трудно было представить себе, что именно этот район фашистское командование использует для сосредоточения своей крупной наступательной группировки. Поэтому в нашем плане прикрытия границы здесь предусматривалась меньшая, чем на львовском направлении, тактическая плотность войск первого эшелона. Более того, на стыке 5-й и 6-й армий, располагавшихся в этой зоне, на значительном протяжении участок границы прикрывался лишь подразделениями пограничников”.

И именно здесь немцы и ударили…

Надо же! Как внезапно и неожиданно! И никто даже предположить не смог! Не смогли ни на карту посмотреть, ни донесения разведчиков почитать! Как будто противник обязан действовать только так, как сами посчитают нужным… И что могли сделать “бывшие батальонные” подо Львовом, если немцы развернули главное свое наступление географически севернее? А там нужного количества войск не оказалось… И одни ошибки стали порождать другие, что потом вылилось в катастрофу...

Но странно то, что люблинско-луцкому направлению штаб Киевского ВО не придал должного значения, ибо в период с 10 по 15 июня в Киев прилетел генерал Д.С.Писаревский – начальник штаба именно 5-й армии. И об этом подробно написал сам маршал Баграмян на с. 75 своих мемуаров:

"Его без промедления заслушали Кирпонос, Вашугин и Пуркаев. Писаревский доложил, что немцы с каждым днем усиливают свою группировку. Особенно настораживает то, что фашисты начали убирать все инженерные заграждения, установленные на границе. Сейчас они лихорадочно накапливают снаряды и авиабомбы, причем складывают их прямо на грунт, значит, не рассчитывают на долгое хранение. Нападения можно ждать с минуты на минуту. А наши войска пока находятся на местах постоянного квартирования. Для того, чтобы занять подготовленные вдоль границы оборонительные позиции, понадобится минимум день, а то и два. А даст ли нам противник столько времени? Свой доклад об обстановке начальник штаба армии закончил вопросом: не пора ли объявить боевую тревогу войскам прикрытия госграницы?"

И до войны оставалось еще больше недели! Вполне можно было в спокойных условиях передислоцировать мехкорпуса к месту будущего предполагаемого главного удара немцев, вместо того, чтобы делать это под ударами немецкой авиации и при хронической нехватке времени после 22 июня! И надо сказать, что штаб Киевского ВО таки занялся переброской войск поближе к границе, но как-то странно, совершенно без учета разведданных о возможном противнике. Читаем дальше у Баграмяна:

"Кирпонос нахмурился, сказал, что всецело разделяет опасения командования армии. На границе действительно неспокойно, и Военный совет округа примет все зависящие от него меры. Но объявлять боевую тревогу сейчас нельзя, однако надо серьезно подумать о том, чтобы дивизии первого эшелона армии подтянуть поближе к государственному рубежу. В заключение командующий высказал уверенность, что в Москве все знают и в нужный момент нас предупредят, дадут команду. Пока, видимо, такой момент еще не настал.

Но мы понимали, что этот момент близится. В тот же день поступило донесение начальника штаба 26-й армии И. С. Варенникова. Полковник докладывал: “Немцы подготавливают исходное положение для наступлениях”.

В Москве, безусловно, обстановку по ту сторону границы знали лучше нас, и наше высшее военное командование приняло меры. 15 июня мы получили приказ начать с 17 июня выдвижение всех пяти стрелковых корпусов второго эшелона к границе. У нас уже все было подготовлено к этому: мы еще в начале мая по распоряжению Москвы провели значительную работу — заготовили директивы корпусам, провели рекогносцировку маршрутов движения и районов сосредоточения. Теперь оставалось лишь дать команду исполнителям. Мы не замедлили это сделать.

На подготовку к форсированному марш-маневру корпусам давалось от двух до трех суток. Часть дивизий должна была выступить вечером 17 июня, остальные — на сутки позднее. Они забирали с собой все необходимое для боевых действий. В целях скрытности двигаться войска должны были только ночью. Всего им понадобится от восьми до двенадцати ночных переходов.

План был разработан детально. 31-й стрелковый корпус из района Коростеня к утру 28 июня должен был подойти к границе вблизи Ковеля. Штабу корпуса до 22 июня надлежало оставаться на месте. 36-й стрелковый корпус должен был занять приграничный район Дубно, Козин, Кременец к утру 27 июня; 37-му стрелковому корпусу уже к утру 25 июня нужно было сосредоточиться в районе Перемышляны, Врезжаны, Дунаюв; 55-му стрелковому корпусу (без одной дивизии, остававшейся на месте) предписывалось выйти к границе 26 июня, 49-му — к 30 июня.

Чтобы гитлеровцы не заметили наших перемещений, районы сосредоточения корпусов были выбраны не у самой границы, а в нескольких суточных переходах восточнее."

Кстати, в военных училищах учат струтктуру боевого приказа, который должен состоять из трех частей: первая о противнике (перечень имеющихся данных о его силах, структуре и чем занимается), вторая - кратко о целях действий своих войск и третья - собственно боевой приказ ("Я решил..., Нам приказано..., Мы (действуем так-то) " и т.д.). Поэтому с этой точки зрения воспоминания Баграмяна о том, чем занимался штаб Киевского ВО в последние дни перед 22 июня выглядят, мягко говоря, довольно странно.

Во-первых, почти полностью отсутствуют данные о противнике (хотя бы и будущем). Указывается только то, что "немцы к чему-то готовятся, к какой-то войне" но без уточнений, где, как, какими силами и средствами. Цели действий своих войск тоже указываются очень расплывчато и непоследовательно. С одной стороны, отмечается, что готовились к обороне от неожиданного нападения. Но план выдвижения войск к границе совершенно не увязыван ни со схемой расположения немецких войск, ни с предположениями об их действиях по срокам (откуда уверенность, что до 30 июня война не начнется?).   Странно... Еще более странно то, что при понимании скорого начала войны и того, что на границе неспокойно, война началась совершенно неожиданно и почему-то не так, как планировалось.

Ну и каков был действительный советский план на войну "не ранее 1942 года"? А для чего надо было к 30 июня еще 1941 года ночами сгонять к границе группу корпусов и армий? Для учебной тренировки? Постоят пару дней, погреются у костров и разъедутся по домам? А если для обороны от нападения, то где учет сведений о противнике, в соответствии с которыми только и можно было правильно размещать свои войска? (А также склады, опорные пункты и линии обороны)? Или сил было настолько мало, что тягаться с немцами вообще не было никакой возможности? Ну, что касается количественного соотношения войск (кстати, тоже пропущенного маршалом Баграмяном), то это можно посмотреть, например, на страничке  military.htm   или на сайте http://krieg.wallst.ru/frames-k/22061941.html

А что касается уровня дальнейших оперативно-стратегических решений советского военного командования, то подобные анализы уже проведены разными авторами, например, в книге Владимира Бешанова “Танковый погром 1941 года” (куда исчезли 28 тысяч советских танков?) (Минск, “Харвест”, Москва, “АСТ”, 2001). Конечно, наряду с ошибочными решениями, были примеры и грамотного управления войсками. Но беда Красной Армии оказалась в том, что на волю командиров часто большую роль оказывало политическое давление. А это могло приводить к неоправданным потерям. Для примера хотелось бы привести отрывок из описания некоторых боев под Москвой в вышеупомянутой книге Бешанова (стр. 483-488):

Осенью 1941 года танков в Красной Армии значительно поубавилось, к ноябрю потери составили около 27000 боевых машин. В октябре пришлось эвакуировать на восток Кировский и Харьковский заводы. Единственным крупным производителем “тридцатьчетверок” в период битвы за Москву оставался Сталинградский тракторный. Тем не менее, войска непрерывно пополнялись боевой техникой. Кроме Сталинграда, Горьковский автозавод выдавал ежемесячно 400 легких танков Т-60, имевших 35-мм лобовую броню.

Но и это не все: с начала сентября 1941 года Великобритания начала поставки военной техники Советскому Союзу на условиях ленд-лиза, а вскоре к англичанам присоединились американцы. (Согласно подписанному 1 октября в Москве протоколу между СССР, США и Великобританией, западные державы обязались поставлять Советскому Союзу ежемесячно 400 самолетов, 500 танков, большое количество грузовых автомобилей и многое другое). В результате еще до конца года Красная Армия получила 750 английских и 180 американских танков. Для сравнения, 2-я танковая группа Гудериана за полгода боевых действий пополнилась лишь 150 машинами.

В танковые войска только Западного фронта на московском направлении входили З танковые и 3 мотострелковые дивизии, 19 танковых бригад и отдельный танковый батальон, насчитывавшие 890 танков, из которых около 650 были легкими. Все танковые части и соединения действовали в составе общевойсковых армии.

Боевые действия возобновились 15 ноября наступлением З-й танковой группы (немцев) силами З-х танковых и 2-х моторизованных дивизий, поддержанных пехотными частями 21-го армейского корпуса, из района северо-западнее Волоколамска против войск 30-й армии генерала Хоменко. Днем позже, 16 ноября, в наступление перешла 4-я танковая группа в полосе обороны 16-й армии Рокоссовского…

Несмотря на активные действия советских войск и концентрированные удары советской авиации, противнику удалось 17 ноября прорваться южнее Волжского водохранилища и на широком фронте выйти к Волге южнее Калинина.…

Упорные танковые бои развернулись на истринском направлении, в полосе 16-й армии. В распоряжении Рокоссовского имелись изрядные силы: 4 стрелковых, 6 кавалерийских, 58-я танковая дивизия, 5 танковых бригад. В этих соединениях насчитывалось 218 танков (из них 172 легких) и 746 орудий. Противник ввел в бой 46-й, 40-й моторизованные и 5-й армейский корпуса, около 400 танков и 1030 орудий.

Командование Западного фронта, учитывая численное превосходство немцев в танках, решило сосредоточить основные усилия танковых бригад на обороне Волоколамского шоссе. С этой целью шоссе было прикрыто системой эшелонированных в глубину засад танковых бригад.…

Однако перед самым немецким наступлением это построение было нарушено. Еще 15 ноября танков у Рокоссовского было вдвое больше, но он их сумел угробить буквально за один день. Советские полководцы не умели воевать малой кровью и берегли людей только на словах. Перед самым немецким наступлением Жуков приказал командующему 16-й армией нанести удар по вражеской группировке из района севернее Волоколамска.

“Чем руководствовался знавший обстановку командующий фронтом, давая такой приказ, мне до сегодняшнего дня непонятно. — вспоминал Рокоссовский. — Ведь мы имели крайне ограниченные силы, а срок подготовки операции определялся одной ночью. Мои доводы об отмене этого наступления или о продлении хотя бы срока подготовки к нему остались без внимания”.

Думаю, что командарм-16 не слишком и возражал, возвращаться на тюремные нары ему не хотелось. 16 ноября Рокоссовский бросил в бой только что данную ему 58-ю танковую дивизию. Дивизия прибыла с Дальнего Востока и вошла в состав армии 14-гочисла, не успела произвести разведку местности и расположения противника. И вот ее бросили во фронтальный удар и, как водится, через болото. Много танков завязло и вышло из строя, остальные расстреляли немцы с замаскированных артиллерийских позиций. В одной атаке дивизия безвозвратно потеряла 157 танков из 198 и 1731 человек убитыми и ранеными — треть личного состава.

Рокоссовский обвинил в неудаче командира дивизии генерал-майора К.А. Котлярова, который, не выдержав, застрелился, оставив предсмертную записку: “Общая дезорганизация и потеря управления. Виновны высшие штабы. Не хочу нести ответственность. Отходите, Ямуга, за противотанковое препятствие. Спасайте Москву. Впереди без перспектив”. После войны в своих мемуарах Рокоссовский мимоходом вспомнил: “получили мы... 58-ю танковую дивизию почти совсем без боевой техники”.

В тот же день командующий 16-й армией послал в атаку на окопавшуюся немецкую пехоту и танки 7-й танковой дивизии 17-ю и 44-ю кавалерийские дивизии, прибывшие из Средней Азии! Боеспособность прибывшей кавалерии Рокоссовский оценивал невысоко…

Описание этого боя сохранилось в журнале боевых действий 4-й танковой группы Хепнера: “...Не верилось, что противник намерен атаковать нас на этом широком поле, предназначенном разве что для парадов... Но вот три шеренги всадников двинулись на нас. По освещенному зимним солнцем пространству неслись в атаку всадники с блестящими клинками, пригнувшись к шеям лошадей... Первые снаряды разорвались в гуще атакующих... Вскоре страшное черное облако повисло над ними. В воздух взлетают разорванные на куски люди и лошади... Трудно разобрать, где всадники, где кони... В этом аду носились обезумевшие лошади. Немногие уцелевшие всадники были добиты огнем артиллерии и пулеметов”.

Что последовало за этим? Последовала повторная атака! Не мог же Рокоссовский доложить, что и задача не выполнена, и люди целы. “И вот из леса несется в атаку вторая волна всадников. Невозможно представить себе, что после гибели первых эскадронов кошмарное представление повторится вновь... Однако местность уже пристреляна, и гибель второй волны конницы произошла еще быстрее, чем первой”. А нам рассказывают анекдоты о польских уланах, атаковавших в конном строю немецкие танки!

В этой бойне 44-я дивизия погибла почти полностью, а 17-я потеряла три четверти личного состава, от нее осталось 800 человек. Теперь можно было докладывать Жукову о своих “ограниченных силах” и просить новых подкреплений. Несколько дней спустя, уже на фронте другой армии, деморализованная 17-я кавдивизия без приказа оставила свои позиции, ее командира и комиссара немедленно отдали под суд.

Таким образом, наступление 16-й армии окончилось провалом…

Столь же неудачным было наступление 49-й и 50-й армий под Серпуховым и Тулой 11 ноября, особенно большие потери понесла 12-я танковая дивизия, Гетмана прибывшая с Дальнего Востока (перед наступлением в ней было 210 танков Т-26).

Ну, а маршал Жуков уже в своих мемуарах… отметил, что неудачные контрудары советских войск облегчили задачу группе армий “Центр”:

“Из этих контрударов, где главным образом действовали кавдивизии, ничего серьезного не получилось, их сила была незначительна, чтобы оказать влияние на ударные группировки. Соединения, участвовавшие в контрударах, понесли потери, и в нужный момент они не оказались там, где им надлежало быть. Противник ударами своей авиации и контратакой танков нанес потери нашей контрударной группе и, обойдя ее, ударил в стык Калининского и Западного фронтов. Контрудар в районе Серпухова тоже ничего существенного не дал, а когда началось наступление армии Гудериана в обход Тулы и на Каширу, пришлось с большими трудностями выводить из боя кавалерийский корпус Белова и танковую дивизию Гетмана и форсированным маршем перебрасывать их на Каширу”.

О своей “выдающейся роли" в организации этих бездарных контрударов самодур Жуков умолчал, свалив все грехи на главного самодура — Сталина.

Утром 16 ноября немцы перешли в наступление в полосе 16-й армии, нанося главный удар силами двух танковых и двух пехотных дивизий по левому флангу армии Рокоссовского южнее Волоколамска. Удар пришелся в стык между 316-й Стрелковой дивизией генерала И.В.Панфилова, оборонявшей шоссе, и кавкорпусом генерала Л.М. Доватора…

Разбитые наголову 58-я танковая, 24-я и 17-я кавалерийские дивизии были отброшены в полосу 30-й армии, которой затем и были переподчинены, так как со своим штабом они уже не имели никакой связи. Еще через день боев в 58-й танковой дивизии насчитывалось 15 легких танков, 5 орудий и 350 человек личного состава. Иначе говоря, она сократилась до величины одного батальона!…

Конечно, печально вспоминать подобные детали принципа ведения боев советским командованием. Однако, что было - то было. И только при учете этих данных можно правильно оценить реальную ситуацию. А она поучается не очень "красивой". В частности, Бешанов изложил следующие итоги (стр. 507 – 526) (цитируется фрагментарно):

Закончился 1941 год — самый тяжелый год войны. За пять с половиной месяцев летне-осенней кампании Вермахт захватил Прибалтику, Белоруссию, Молдавию, большую часть Украины, территории в Карелии, ряд западных областей Российской Федерации. Советский Союз потерял важные экономические районы, в которых проживало 40% населения страны, вырабатывалось 58% стали, добывалось 63% угля, производилось 68% чугуна, 60% алюминия, выращивалось 38% зерна. Немцам удалось блокировать Ленинград, выйти на подступы к Москве, овладеть Харьковом, значительной частью Донбасса и Крыма.

Германская армия добилась выдающихся успехов….

Потери советских войск убитыми, ранеными и пленными составили около 8 миллионов человек — не менее 2/3 от общего числа введенных в бой военнослужащих. Из них почти половина оказалась в плену — 3,9 миллиона бойцов и командиров….
…..

Когда Гитлер (11 декабря в Рейхстаге) сообщил своим генералам, что русские потери в 10 раз больше немецких, он, к сожалению, не ошибся. К концу года общие немецкие потери на Востоке не превышали 831 тысячи человек. В Красной Армии, имевшей перед войной более 25000 танков, в декабре имелась лишь 1731 боевая машина. При этом следует учесть, что за второе полугодие 1941 года промышленностью было выпущено 4742 танка самых новейших типов, в том числе 933 тяжелых и 1886 средних. Таким образом, общие потери составили более 28000 танков!

Уже к 10 августа люфтваффе уничтожили 10000 советских самолетов — практически всю авиацию, располагавшуюся в приграничных округах накануне 22 июня, на 1 декабря в строю осталось только 2238 самолетов. Была уничтожена или захвачена 101 тысяча орудий и минометов из примерно 117 тысяч, числившихся в РККА в начале войны. Более катастрофический результат трудно даже представить.

Правда, и Вермахт потерял уничтоженными и поврежденными 3730 танков и 4643 самолета, но большинство машин удалось вернуть в строй. Тем не менее, Гитлер так и не достиг своей цели подавить советское сопротивление и выйти на линию Архангельск — Астрахань. Эта линия все еще оставалась недосягаемой даже для германской авиации.

* * *

Фюрер германской нации недооценил способности коммунистического режима к всеобщей мобилизации. Уже в 1941 году в Советском Союзе мобилизация людских ресурсов для нужд армии и военного производства была более тотальной, чем в Германии в 1944-м, на пике ее военных усилий. Достаточно сказать, что в “фатерлянде” вплоть до 1943 года сохранялось значительное производство товаров для нужд населения.

Еще важнее была готовность Сталина и его генералов забрасывать противника трупами красноармейцев. В бой бросали всех мужчин, способных носить оружие, а их место в тылу занимали женщины и дети. В Германии всю войну вплоть до самого ее конца делался упор на хорошую подготовку пополнений. В СССР всю войну предпочитали бросать в бой необученных, а часто и невооруженных новобранцев…

Одну из фронтальных атак в августе под Киевом, предпринятую 37-й армией Власова, запечатлел немецкий офицер в письме к родным:

“С расстояния в 600 метров мы открыли огонь, и целые отделения в первой волне атакующих повалились на землю... Уцелевшие одиночки тупо шли вперед. Это было жутко, невероятно, бесчеловечно. Ни один из наших солдат не стал бы двигаться вперед. Вторая волна тоже понесла потери, но сомкнула ряды над трупами своих товарищей, павших в первой волне. Затем, как по сигналу цепи людей начали бежать. С их приближением доносилось нестройное раскатистое: “Ура-а-а!"... Первые три волны были уничтожены нашим огнем... Натиск четвертой волны был более медленный: люди прокладывали путь по ковру трупов... Пулеметы раскалились от непрерывного огня, и часто приходилось прекращать стрельбу для замены стволов... Количество, продолжительность и ярость этих атак совсем истощили нас и довели до оцепенения. Не буду скрывать, они испугали нас... Если Советы могут позволить себе тратить столько людей, пытаясь ликвидировать даже незначительные результаты нашего наступления, то как же часто и каким числом людей они будут атаковать, если объект будет действительно очень важным?”.

Подобные атаки, призванные истощить врага, завалить его трупами атакующих, были обычным явлением в 41-м и в 42-м годах и позже… Естественно, что такие “атаки” вели к огромным потерям…

По этому шаблону Красная Армия наступала вплоть до 1945 года. Это не только признак скудоумия советских военачальников и существенных пробелов в их профессиональной подготовке… Они сами были рабами системы — эти представители сталинского поколения, не имевшего понятия об индивидуальной свободе, потому и гнали на смерть миллионы еще более бесправных рабов.

В августе 1945 года маршал Жуков поразил генерала Д. Эйзенхауэра рассказом о советском методе преодоления минных полей: “Когда мы подходим к минному полю, наша пехота проводит атаку так, как будто этого поля нет. Потери, которые войска несут от противопехотных мин, считаются всего лишь равными тем, которые мы понесли бы от артиллерийского и пулеметного огня... Атакующая пехота не подрывает противотанковые мины. Когда она достигает дальнего конца поля, образуется проход, по которому идут саперы и снимают противотанковые мины, чтобы можно было пустить технику”. (Кстати, и танки бросали на минные поля подобным образом. Например, во время контрнаступления под Сталинградом 422-я стрелковая дивизия получила для усиления танковый батальон. С началом наступления батальон потерял на минных полях 24 танка из имевшихся в наличии 28).

“Я живо вообразил себе, — пишет Эйзенхауэр. — что было бы, если бы какой-нибудь американский или британский командир придерживался подобной тактики... Американцы измеряют цену войны в человеческих жизнях, русские — во всеобщем очищении нации... Насколько я мог видеть, Жуков уделял мало внимания методам, которые мы считали жизненно важными для поддержания морального духа в американских войсках: систематическая смена частей и создание им условий для отдыха, предоставление отпусков и максимальное развитие технических средств борьбы, чтобы не подвергать людей ненужному риску на поле боя. Все это было обычным делом в американской армии, но, казалось, было неведомо в той армии, где служил Жуков”…

Скованность оперативного и стратегического мышления командного состава Красной Армии с лихвой компенсировалась бессмысленными, убийственными лобовыми атаками. Красиво это сформулировал маршал Баграмян: “Приходилось полагаться на главное — несгибаемую силу духа наших людей, на то, что для них не существует невыполнимых задач”. Поэтому, дескать, и ставились войскам “с удивительной настойчивостью явно нереальные задачи”…
. . . . . .

Для того чтобы самоубийственные для войск приказы появлялись на свет, требовались не только командиры, готовые их отдать, но и подчиненные, способные их безропотно выполнять. Вот этого у нас, как говорится, не отнять. Здесь наши недостатки превращаются в преимущества. “Одним из главных преимуществ России является ее способность выдержать огромные разрушения и кровопролитные бои, а также возможность предъявить необыкновенно тяжелые требования к населению и действующей армии. Проблема обеспечения войск продовольствием для русского командования имеет второстепенное значение, …”. Звучит обидно, но ни капли не преувеличивает проклятый немец…

Вот и пишет иностранец, глядя на все это: “Русский солдат... не мыслит самостоятельно и не контролирует своих действий, а поступает в зависимости от своего настроения, совершенно непонятно для жителя Запада. Его индивидуальность непрочна, она легко растворяется в массе; иное дело терпеливость и выносливость — черты характера, складывавшиеся в течение многих веков страданий и лишений. Благодаря природной силе этих качеств русские стоят во многих отношениях выше более сознательного солдата Запада_, который может компенсировать свои недостатки лишь более высоким уровнем умственного и духовном развития... Не знающая жалости военная дисциплина — которую, я уверен, не выдержала бы ни одна другая армия — превратила неорганизованную толпу в необычайно мощное оружие войны. Дисциплина — главный козырь коммунизма, движущая сила армии. Она также явилась решающим фактором и в достижении огромных политических и военных успехов Сталина”.

* * *

В смысле потерь, понесенных Красной Армией, 1941 год не стал для руководителей партии и государства чем-то особенным. Еще впереди были неудачная Ржевско-Вяземская операция, катастрофы под Харьковом и на Дону, трагедия 2-й ударной армии, неоправданные жертвы в многочисленных наступательных операциях.

Константин Симонов приводит письмо одного из фронтовиков, участвовавшего в Керченско-Феодосийской операции: “Я был на Керченском полуострове в 1942 год. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армиями и фронтами, самодурство и произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле... Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать дух солдат. Выдвинул тяжелую артиллерию и штабы армии на самую передовую и т.п. … Три армии стояли на фронте 16 километров, дивизия занимала по фронту 600—700 метров, нигде никогда я потом не видел такой насыщенности войсками. И все это смешалось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал не полководец, а безумец”.

За десять дней Манштейн разгромил войска Крымского фронта — 44-ю и 51-ю армии, имевшие двукратное над ним превосходство‚ захватил 170 тысяч пленных, 1133 орудия и 258 танков.

В течение 1942 года были наголову разгромлены еще не одна советская армия: 33-я, 29-я, 28-я, 6-я, 57-я, 12-я, 39-я...

Советские танковые войска и в дальнейшем теряли более 20 тысяч машин в год, а всего за войну, по утверждению бывшего начальника Генштаба М.А. Моисеева, было потеряно около 95 тысяч танков! Несомненно, многие недостатки в управлении, в организации связи и снабжения, ремонта техники удалось устранить. Весной 1942 года стали формироваться танковые корпуса (новый корпус имел по штату 168 танков, то есть вдвое меньше, чем довоенная дивизия) и танковые армии, которые стали грозным оружием в руках смелых и способных командиров. Однако пороки самой системы оставались неизлечимыми. Пополнение обучалось наспех и беспощадно бросалось в бой до последнего человека и последней машины. Например, 3-я гвардейская танковая армия в течение трех лет обновляла парк боевых машин на 90 — 100% семь раз, в том числе четыре раза только в 1943 году! Хотя боевая практика показала, что использование танковых соединений до предела их боеспособности требует значительного времени для их восстановления.