[ На главную ]

Последняя шифровка маршала Жукова

Долгое время описание событий вечера 21 июня и дня 22 июня 1941 г., изложенное в его мемуарах, считалось вполне правдивым и использовалось в разных работах как истинная правда. Хотя на документы оно почти не опиралось. Из документов были известны лишь три первые военные директивы и первые указы. Объяснение в мемуарах маршала лишь как бы раскрывало процесс из появления. Но к некоторым его частям могли возникать вопросы. Например, почему вместо длинной директивы 21 июня нельзя было быстро объявить боевую тревогу по телефону? Почему начало мобилизации назначили на 2-е сутки войны, хотя по всем правилам сделать это надо было немедленно? Почему не был задействован довоенный план? Разве Генштаб и НКО не занимались подготовкой обороны? Но в открытой печати такие вопросы не обсуждались. Пока не развалился СССР и не стали появляться новые документы из ранее секретных архивов.

Много документов было рассекречено по советскому военному планированию 1940-1941 годов. Из них получалось, что задача срочной подготовки обороны от возможного немецкого нападения в то время не являлась актуальной. В некоторых документах она упоминалась, но в виде рассуждений «то ли нападут, то ли нет». И без ссылок на конкретные сроки. В то же время выполнялись мероприятия по каким-то своим планам. Под ними обычно подразумеваются «Соображения...», которые Генштаб и НКО представляли правительству и партии. Причем, в основном они известны в виде не подписанных «черновиков». Конкретно о 21.06.41 г. можно найти касательство в журнале посетителей кабинета Сталина в Кремле и в черновике постановления Политбюро за тот день. И можно сравнивать сведения о 21-22 июня 1941 г. из разных мемуаров генералов и маршалов. Например, опубликованных в сборнике «Оборона Ленинграда, 1941-1944» («Наука»,Л.,1968). Кроме событий в Ленинграде, там на стр. 224-227 есть статья адмирала Кузнецова Н.Г., написанная в ноябре 1963 г. В июне 1941 г. он был наркомом ВМФ, 21 числа был в Москве и в статье он показал, каким образом узнал о Директиве № 1 и как она создавалась. Его рассказ отличается от версии маршала Жукова. Подробности следующие:

Не теряя времени, В.А.Алафузов бегом (именно бегом) отправился в штаб, чтобы дать экстренную радиограмму с одним условным сигналом или коротким приказом, по которому завертится вся машина. ... В 23 ч. 35 м. я закончил разговор по телефону с командующим Балтийским флотом. А в 23 ч. 37 м., как записано в журнале боевых действий, на Балтике объявлена оперативная готовность номер 1 ...»

(Цветная часть фото размещена на сайте: http://vpk-news.ru/articles/8800 )

Действительно, в архивах обнаружен вариант Директивы № 1 именно в виде рукописного текста на трех листках из блокнота. Отсюда возникает предположение, что на самом деле генерал Жуков составлял ее не в кабинете Сталина в Кремле, а в кабинете Тимошенко в НКО, записывая ее под диктовку наркома. При этом, возможно, между ними возникали обсуждения отдельных предложений, из-за чего в тексте возникли исправления. Может возникнуть вопрос, что побудило Тимошенко взяться за это дело в столь поздний час? Для ответа полезно отвлечься от 23-00 и рассмотреть, чем Тимошенко и Жуков занимались в предыдущие часы того вечера.

В этом может помочь журнал посетителей кабинета Сталина в Кремле, опубликованный в нескольких источниках. Оказывается, Тимошенко посетил Сталина в тот вечер два раза: с 19-05 до 20-15 и с 20.50 до 22.20. Первый раз без Жукова, второй – с ним.

При обращении к описанию действий советских лидеров 21.06.1941 многие авторы исходят из того, что тем вечером угроза немецкого нападения конечно же рассматривалась Сталиным и высшими военными. Однако, известно, какой неприятной неожиданностью для них же оно оказалось утром следующего дня. А отсюда возникает простой вывод, что вечером 21 июня в сталинском кабинете проблему немецкого нападения на СССР в ближайшие часы вряд ли обсуждали серьезно. Но если не немецкое нападение, то о чем можно было говорить часами? В первую очередь, видимо, о «черновике постановления Политбюро» (документ № 596 2-го тома сборника «1941», стр. 413-414) (в сокращении):

АП РФ. Ф.З. Оп.50. Д. 125. Лл.75-76. Рукопись, подлинник, автограф Г. М. Маленкова. Имеются пометы и исправления».

Странным образом историки почему-то до сих пор не горят желанием подробно комментировать этот документ. Как будто он не имеет особой важности. А вопросов возникает много. Публикаторы назвали его «Об организации фронтов и назначениях командного состава». Но в нем речь идет об организации только Южного фронта. А другие упоминаются так, как будто они уже существуют. В любом научном труде по истории той войны говорится, что фронты были созданы 22 июня 1941 г. после немецкого нападения. А по «черновику» получается, что приказ об их создании прошел ранее 21-го числа.

А что значит «организовать», «назначить», «поручить»? В какие сроки? Чем заниматься? Что случилось? Каким образом командующий МВО должен сорваться в Винницу что-то там делать, одновременно оставаясь в Москве? А когда генералу Жукову выехать руководить существующим еще на бумаге Южным фронтом? Уже сегодня или можно погодить день-два? Ведь и ЮЗФ еще не готов – половина его штаба еще в дороге едет колонной машин из Киева на Тарнополь. Как ими «обще руководить»? В каком направлении? К каким срокам?

Вопросов возникает много, а обсуждать их «просто так» не получится. Это не тема для телефонного разговора. И не для кабинетов с окнами и со снующими туда-сюда сотрудниками. Уровень секретности не позволяет. Здесь вам не просто «секретно», не «сов.секретно», не «сов.секретно, особой важности», а «особая папка». При современной технике подслушивания беседы на такие темы можно вести в закрытой комнате без окон с лицензией службы безопасности от утечки информации. И входят туда, вывернув карманы и выложив мобилки, блокноты и ручки.

Поэтому в «черновике» и нет конкретных дат и прочих уточнений, чтобы о них не смогли узнать «кроты» возможного противника, получив копирку от какой машинистки. Все эти уточнения должны обсуждаться устно с глазу на глаз. Вот их, скорее всего, и уточняли вечером 21.06.41 г. в сталинском кабинете. А не угрозу возможного немецкого нападения завтра. По всей видимости, она никого не интересовала. Если бы интересовала, то приказ о боевой тревоге по телефону был бы отправлен задолго до 01-30 ночи. Достаточно было кому-то из участников заявить: «– Товарищ Сталин! По всем данным завтра утром на нас нападут немцы! Времени остается совсем мало! Надо хотя бы объявить боевую тревогу!» На что товарищ Сталин мог бы сказать: «– Вот вам телефон – объявляйте!». Но никаких звонков до 23-00 сделано не было. А отсюда вывод: угроза завтрашнего нападения на тех совещаниях не обсуждалась.

А что же обсуждалось? Видимо, вот этот «черновик». Сравниваем что там написано со списком посетителей. Сначала вечером 21.06.41 Сталин провел совещание с 19-05 до 20-15 с самыми «главными», видимо, по сути «черновика», задачах, которые в нем затрагиваются и требуемых действиях. Участниками беседы оказались: сам Сталин (глава правительства и вообще «главный»), Молотов – его зам. и глава инодел, маршал Ворошилов – еще один зам. Сталина по правительству, председатель Комитета Обороны и давний член Политбюро с 1926 г., Вознесенский – главный плановик страны, Маленков – куратор от ЦК военной пром-ти, секретарь ЦК и «просто» секретарь совещания, который и написал «черновик», маршал Тимошенко – начальник всей армии, Сафонов – начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны, Берия – начальник внеармейской разведки, спецназа и куратор всех внудел. И еще присутствовал секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) т. Кузнецов, которого по «черновику» планировали на должность главного поликомиссара уже созданного Северного фронта.

Основное место работы всех перечисленных участников (кроме Кузнецова) находилось в Москве и им не требовалось много времени приехать к Сталину. А чтобы на совещании оказался Кузнецов из Ленинграда, предупредить его должны были минимум за сутки ранее. А судя по должностям, разговор должен был вестись о каких-то военных мероприятиях в двух направлениях: у западной границы и на границе с Финляндией. Причем, в условиях проведения какой-то мобилизации. Если бы дело касалось только о разработке мобплана, то личный доклад начальника моботдела первым лицам страны не требуется – хватит информации от начальников повыше. «– Мобплан разрабатывается? – Так точн! – Молодцы! Продолжайте!» Но странно было бы, например, не заслушать доклад председателя ЦВК за день до выборов. «– Послезавтра начинаются выборы! У вас все готово?» «– Послезавтра начинаем мобилизацию! У вас все готово?»

Но мобилизация – это такое мероприятие, которое не может не коснуться режима работы предприятий всей страны. Об этом должны знать главные в правительстве и председатель Госплана. Вот они и собрались вечером 21 июня все это обсудить. И обсудили до 20-15. А через 35 минут к Сталину вернулся Тимошенко. И не один, а вместе с Жуковым (которого по «черновику» планировали отправить на «юга к западу») и Буденным (будущий Главкомом какого-то 2-го эшелона). В присутствии Молотова, Ворошилова, Маленкова и, возможно, Берии они еще посовещались полтора часа (до 22-20). Под «занавес» беседы (в 21-55) к ним присоединился Мехлис (который по «черновику» должен был заменить Запорожца в должности начальника ГлавПУра армии).

То, что Берия могло не быть, говорит вторая запись в Журнале о его прибытии к Сталину в 22-40. Т.е., видимо, он куда-то отлучался. Теоретически отлучаться мог и Молотов. Во 2-м томе сборника «1941» есть документ «№ 597. Беседа наркома ино.дел СССР В.М.Молотова с послом Германии в СССР Ф. фон Шуленбургом

Шуленбург явился по вызову. Тов. Молотов вручил ему копию заявления по поводу нарушения германскими самолетами нашей границы, которое должен был сделать тов. Деканозов Риббентропу или Вайцзеккеру. ...»

Странное указание времени: «по вызову». Во сколько? До 18-27 или после? Иван Стаднюк в своем романе «Война» указал время «21-30». С другой стороны есть информация, что Шуленбурга Молотов «вызывал» утром. Если учесть, что такое же «заявление» должен был сделать Деканозов в Берлине, то спланировать его должны были заранее дня за два с тем, чтобы дипкурьер успел довезти его текст до Берлина (не телеграфом же передавать «вербальную ноту»!). Поэтому Молотов мог и не тянуть до вечера 21 июня. И эти рассуждения приводят к очень интересной дате 19 июня 1941 г. Как оказывается, в тот день произошло не одно важное событие, свидетельствующее о скором приближении войны.

По воспоминаниям маршала Баграмяна (с.81), утром 19 июня «из Москвы поступила телеграмма Г.К.Жукова о том, что Нарком обороны приказал создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь. Предписывалось сохранить это в «строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа». У нас уже все было продумано заранее…»

Но не только штаб КОВО получил такое приказание. Читаем в мемуарах Жукова (13-е издание, 2002 г., стр. 242):

«В конце мая Генштаб дал указание командующим приграничными округами срочно приступить к подготовке командных пунктов, а в середине июня приказывалось вывести на них фронтовые управления: Северо-Западный фронт – в район Паневежиса; Западный – в район Обуз-Лесны; Юго-Западный – в Тернополь; Одесский округ в качестве армейского управления – в Тирасполь. В эти районы полевые управления фронтов и армий должны были выйти к 21–25 июня».

Действительно, не один же ЮЗФ мог (должен был) воевать на западном направлении? Но если найден черновик решения Политбюро о создании Южного фронта и каких-то мероприятий по другим фронтам, то почему нет решения Политбюро о создании тех фронтов? «Черновик» выполнен рукой Маленкова (видимо, под диктовку Сталина). Оформить его сразу «решением» формально не получалось – из девяти членов Политбюро на совещании 21 июня присутствовали трое. Остальных положено было опросить, занести в протокол и только после этого мог появиться оригинал «решения». Но завтра началось такое, из-за чего необходимость оформления перечисленных мероприятий решением Политбюро как бы отпала. И «черновик» остался «черновиком» в «особой папке». А вот приказ о создании других фронтов вполне мог успеть оформиться оригиналом решения и оказаться в каком-то другом «деле». Которое либо до сих пор «не нашли», либо оно оказалось «почищено».

Строго говоря, и найденный текст Директивы № 1 тоже должен быть черновиком – шифровальщикам положено отдавать текст без помарок, чтобы в отсылаемом документе не было разночтений. А после «обработки» оригиналы попадают в другое место (дело), которое, видимо, так до сих пор и не обнаружили (или было «поредактировано»). Но «редакторы» могли не подумать о черновиках – вот они и сохранились (случайно).

Итак, получается, что именно 19 июня было приказано создать штабы 4-х фронтов. Кроме того, в этот же день в западные округа пошла директива Наркома обороны о маскировке и рассредоточении самолетов на полевых аэродромах. Как бы поздновато с точки зрении немецкого нападения 22 числа. Но может быть вполне логично по каким-то другим советским планам, в которых нападение врага со дня на день не ожидалось.

19 июня флотам и флотилиям пошел приказ Наркома ВМФ перейти на оперготовность № 2 (на № 1 перешли в ночь на 22 июня).

19 июня командования Ленинградского, Прибалтийского и Одесского округов получили распоряжение Наркома обороны в двухдневный срок отработать взаимодействие с Балтийским и Черноморским флотами.

Из воспоминаний бывшего командира советской ВМФ базы на финском полуострове Ханко С.И.Кабанова (гарнизон – 25 тыс. чел.) (из мемуаров адмирала Н.Г.Кузнецова «На флотах боевая тревога», М., 1971, с. 64): «Поздно вечером 19 июня через границу в Ханко прибыл советский полпред в Финляндии С.И.Зотов. Он сообщил, что надо ожидать начала войны с Германией и Финляндией… В течение 20-21 и в ночь на 22 июня все силы базы по приказу ВС Балтфлота были приведены в полную боевую готовность…»

Этот факт очень странный с точки зрения гипотезы «неожиданного» немецкого нападения. Если принять во внимание что Сталин его не ожидал, то нарком обороны (догадывался он о чем-то или нет) самостоятельно попросить посла в Финляндии съездить к командиру военной базы не мог. А если знал и попросил, не сказав об этом Сталину, то почему он не отдал аналогичное распоряжение всем остальным частям и соединениям всех западных военных округов? А так как остальные части и соединения 19 июня подобного приказа не получили, то получается, что посол в Финляндии выполнял какую-то особую миссию по приказу из Москвы. Ибо и он сам по личной инициативе тоже не мог поехать к командиру с предупреждением о нападении, которого в Москве не ожидали. Командир любой военной части не подчиняется гражданским чиновникам. Подчиняется он только приказам вышестоящих командиров. Но военная база в Ханко была на особом положении – вдалеке от своих на территории страны, которая может оказаться противником в войне. А если в Москве планировали ее начать в ближайшее время, то совершенно необходимо предупредить об этом командира дальней военной базы. Причем, радиосвязь для этой цели использовать было опасно. Самый надежный метод – послать посыльного. Причем, логично, что посол предупредил не о немецком нападении, а просто о войне с Германией и Финляндией. Ибо начаться она может разными методами.

И с 19 июня связана странная история с одним очень важным указом – об объявлении мобилизации в СССР с 23 июня 1941 г.

Как официально признано, указ об этом был принят 22 июня, но мобилизация началась в следующий день – 23 июня. Этот момент непонятен с точки зрения нормальной логики неожиданного вражеского нападения. Дело в том, что ее проведение для боевых частей обычно планируется за считанные дни. По воспоминаниям маршала Василевского, например, на отмобилизование войск 2-го эшелона приграничных округов по мобплану отводилось от нескольких часов до суток (по другим данным – от трех до пяти дней). Причем, по нормальной логике в случае неожиданного нападения мобилизация должна быть объявлена немедленно. А в июне 1941 в СССР ее отложили на целые сутки! Невероятно! И на эту странность обратили внимание некоторые авторы.

И есть один странный документ по этому событию – листовка с текстом Указа. Ее фотография была опубликована в некоторых книгах о войне, но ни один историк не обратил на нее особого внимания.

С одной стороны, все вроде бы логично и понятно. Есть такая фотография и в очень известной книге «Великая Отечественная война. Энциклопедия» (М., 1985, тираж 500 тыс. экз. стр. 452). Ранее ее видели тысячи людей, и я в том числе, но только теперь я случайно задержал внимание на дате Указа и прочитал ее как: «Москва, Кремль, 19 июня 1941 г.».

Когда я давал посмотреть ксерокс страницы другим людям, они обычно называли число «13». Я думаю, это потому, что фотография выполнена методом точек и лишняя точка «смазывает» число «9», превращая его в «3». Но это уже не так важно. Важно то, что первое число не «2», а «1». Но почему в изложениях Указа приводится дата 22 июня? Хотя, с другой стороны, правильней именно она, как день начала агрессии против СССР.

Но отсюда получается, что листовки о мобилизации были заготовлены заранее и заранее было принято решение о начале мобилизации с 23 июня! Как это ни странно, но это маленькое число в принципе логично объясняет практически все. Но сначала полезно обсудить ситуацию с этой листовкой вообще.

Во-первых, ее изображения нет в больших серьезных трудах (в многотомных «Историях...»). Нет упоминания о ней в специальном каталоге Центрального музея революции СССР о листовках, изданном в Москве в 1985 году. За 22 июня 1941 года там приводится листовка с текстом речи Молотова. Нет данных ней и в другом каталоге о военных листовках издания 1958 г.

Странная ситуация. Это примерно так, как если бы везде демонстрировалась картина, например, Леонардо да Винчи «Монна Лиза», а ни в одном каталоге о ней не было бы никакой информации. В том-то и вопрос, что картины начинают цениться, если данные о них попадают в справочники.

И можно рассмотреть другой вопрос: для чего такие сложности, если сам факт наличия листовок по объявлению мобилизации выглядит странным? Зачем они нужны? Может, сдвинуть сроки решили именно из-за них, чтобы успеть их набрать, размножить, развезти и расклеить? Но к обеду 23.06.41 их актуальность и необходимость уменьшится до нуля. Это как афиши футбольного матча, например, на 23 июня в 12-00. В 12-10 23 июня все они превратятся в макулатуру. А кроме того, всю вторую половину 22 июня 1941 г. информация о нападении немцев уже была постоянной темой на радио. И в некоторых городах люди сами шли в военкоматы. Зачем при этом нужны листовки? И как их можно набрать, распечатать, развезти и расклеить за оставшиеся полдня 22 июня?

Если есть желание их использовать, то их надо заготовить заранее, но дату при этом не указывать. Текст должен быть общего плана, например: «Внимание! Указом ... сегодня объявлена мобилизация!» И никаких конкретных дат с какого дня начинать и каким днем Указ принят. «Сегодня!» – этим все сказано. В крайнем случае, день можно дописать от руки, или шлепнуть штампом. (И такой вариант, кстати, обнаружен).

Короче говоря, вся ситуация с листовками о мобилизации 23 июня 1941 как-то не вписывается в нормальные правила отражения неожиданной агрессии.

Но давайте представим, что (страшно вымолвить) СССР все же готовил нападение на Германию (как уверяют некоторые исследователи). В этом случае Генштаб обязан был заранее разработать планы. И такое делалось в 1939-1940 гг. Об этом открыто написано в мемуарах бывших работников Генштаба маршалов Василевского и Жукова. А в последнее время и по фрагментам рассекреченных документов.

Кстати, есть официальное подтверждение, что развертывание Красной Армии по штатам военного времени таки действительно планировалось на лето 1941 г. Об этом говорится в оперативной сводке № 1 Генштаба за 22.06.41, в конце которой применена фраза: «Противник, упредив наши войска в развертывании, вынудил части Красной Армии принять бой в процессе занятия исходного положения по плану прикрытия» («ВИЖ», № 8, 1992, стр. 30). Но извините, «упредить» можно только то, что должно было состояться. Значит, летом 1941 года советское командование мобилизацию планировало! А зачем? Для проведения плановых учений? У границ с возможным противником? Другого места не нашлось?

Некоторые исследователи называют дату начала советского наступления 6.07.41. Но если это правда, то развертывание войск с объявлением мобилизации должно было пройти раньше. Выше уже говорилось о необходимости минимум 3 – 5 дней на ее проведение. Но надо еще вывести полки, развернутые по штатам военного времени, на исходные рубежи и более тщательно подготовиться, проверить технику и т.д. На это тоже могут потребоваться несколько дней. В итоге от начала мобилизации до полной изготовки должно пройти от недели до двух. Если наступление планировали на 6 июля, то начало мобилизации вполне могло быть запланировано на 23 июня. А зная конкретные сроки, можно и заранее напечатать листовки.

Но опять возникает противоречие. Выше уже говорилось, что этот факт может стать новостью № 1 во всем мире в день их расклеивания. Или на следующий. Как же тогда объяснять ее причину соседям (тем же немцам?).

Причиной могут оказаться провокации на границе и где-то начало реальной войны (скорее всего с Финляндией с утра 25 июня). Когда читаешь многочисленные описания предвоенных дней, бросается в глаза сильная боязнь Сталина дать повод немцам для провокаций. Очень и очень странно! Нападения немцев он не боялся! Всем сообщениям советских разведчиков об этом он не верил. Но сведения о близком начале войны шли не только от разведки. Сам немецкий посол Шуленбург намекнул об этом советскому агенту (документ № 593 во 2-м томе сборника «1941»):

"Я лично очень пессимистически настроен и, хотя ничего конкретного не знаю, думаю, что Гитлер затевает войну с Россией. В конце апреля месяца я виделся лично с __ и совершенно открыто сказал ему, что его планы о войне с СССР – сплошное безумие, что сейчас не время думать о войне с СССР. Верьте мне, что я из-за этой откровенности впал у него в немилость и рискую сейчас своей карьерой и, может быть, я буду скоро в концлагере.... Возможно, что я, находясь здесь, и преувеличиваю, но я полагаю, что через неделю все должно решиться».

16 июня + 1 неделя = 22 июня. Сам посол сообщил: готовьтесь, мы на вас нападем через неделю! Но Сталин и в этот раз не поверил! Выходит, он, категорически отрицая широкомасштабное нападение немцев, очень страшился каких-то провокаций? Как это понимать?

Может, он остерегался не провокаций как таковых, а несвоевременных провокаций? И чтобы они не привели к нападению на соседа раньше времени? Проведем следственный эксперимент. Допустим, что в СССР были заранее отпечатаны листовки с началом мобилизации 23.06.1941. Для того, чтобы их расклеивать в проходных заводов утром того дня для ее начала полу-скрытным порядком. Это означает, что минимум 22.06.41 г. должны были случиться какие-то провокации. Сталин ложился спать поздно. Засыпая в ночь на 22.06.41 он должен был знать, что утром, возможно, после 7 часов его должны разбудить с информацией о провокациях. Но разбудили раньше, по данным Жукова – в 3-50. Звонил он же, сообщив, что немцы бомбят аэродромы и начали войну. И попросил разрешения на ответные действия. Как должен был отреагировать Сталин?

Если бы он опасался нападения, ждал и готовился к нему, то он должен был бы сразу ответить согласием, да еще и поторопить Жукова. Но строго говоря, если бы он действительно ожидал нападения, то он вообще не ложился бы спать в ту ночь.

Если же он ожидал в этот день не нападения, а провокаций, то он должен был задуматься и ход его мыслей мог быть примерно таким: «Что случилось? Который час? Около 4-х утра? Они [«провокаторы»] с ума сошли? Может, кто-то «психанул» и им пришлось начать раньше? Но почему в таких масштабах? Какие еще бомбежки? Вечно этот Берия [или кто там был начальником «провокаторов»] устраивает перегибы! Надо будет врезать ему по первое число! Но нападать на немцев нельзя! Войска не развернуты!… Дьявол! Но уже ничего не изменить! Придется начинать «игру» по дип. каналам. Надо срочно вызвать Молотова, Маленкова, «осадить» военных...».

Пока он все это думал, Жуков, знающий цену минутам в такой обстановке, опять стал задавать вопросы. И Сталин сказал... Его ответ известен по словам Жукова, который написал: «На повторные вопросы он ответил: «Это провокационные действия немецких военных, огня не открывать, чтобы не развязать более широких действий, передайте Поскребышеву, чтобы он вызвал к 5 часам Молотова, Маленкова. На совещание прибыть Вам и Тимошенко». Свою мысль о провокациях немецких военных Сталин вновь подтвердил, когда [я] прибыл в ЦК. До 6 ч. 30 мин. он не давал разрешения на ответные действия. И только после доклада В. М. Молотова о том, что гитлеровское правительство объявило войну СССР, И. В. Сталин санкционировал подписание директивы № 2, и то с ограниченным действием». (Цитата взята из статьи ген.-полк. запаса Ю.А.Горькова и полк. Ю.И.Семина «Стратегические просчеты Верховного?» в «ВИЖ», № 8, 1992).

Но на этом пока остановимся про 22 июня, вернемся в 19-ое и зададимся вопросом: могли ли выполняться вышеперечисленные события с утра того дня без того, чтобы они не были обсуждены ранее на самом «верху»? Еще конкретнее: было ли совещание в кабинете Сталина вечером 18 июня? Оказывается, было! Смотрим записи журнала его посещений за тот день:

Молотов 20.00 – 00.30, Тимошенко 20.25 – 00.30, Жуков 20.25 – 00.30, Маленков 20.45 – 00.30, Кобулов 22.25 – 23.00, Жигарев 23.10 – 00.30, Петров 23.10 – 00.30, Шахурин 23.10 – 00.30, Яковлев 23.10 – 00.30, Ворошилов 23.10 – 00.30. Последние вышли 0.30.

Четыре часа о чем-то совещался Сталин 18 июня с высшими военными! И там же был секретарь ЦК Маленков, который подготовил черновик решения ПБ на подобном совещании вечером 21 числа. Не сделал ли он «черновик» и 18 июня? Вполне мог. Со следующими задачами:

.... (и т.д.)»

А на следующий день Жуков и направил приказы на вывод фронтовых управлений. И были выполнены и другие мероприятия по вполне конкретной подготовке. Но не по обороне от возможного нападения. Если бы фронты создавались для обороны, то создавать их надо было гораздо раньше. Какой первый срок нападения сообщали разведчики? 15 мая? Вот к этому сроку и должны были развернуть управления фронтов на всякий случай. Вместо этого их стали создавать аж к 25 июня. Поздновато, если для обороны!

Кстати, а где решение Политбюро о тексте Указа ВС СССР о проведении мобилизации с 23 июня? И о введении военного положения на определенных территориях? Для сравнения можно вспомнить историю с увеличением рабочего дня в СССР в июне 1940 г. с 7 до 8 часов. Формально Указ ВС СССР по этому поводу ссылался на обращение ВЦСПС. Но оказывается, что и текст Указа и текст «Обращения ВЦСПС» сначала были утверждены решением Политбюро ЦК № 18 25-26.06.40 (РЦХИДНИ. Ф.17. Оп.З. Д. 1025. Лл. 1-2.).

Создавать штабы фронтов с развертыванием массы войск на территории нескольких округов «учебно-тренировочно» – слишком дорогое удовольствие. Но если это делать вполне серьезно, то без «учебно-тренировочной» мобилизации не обойтись. Т.е. вместе с решением по штабам фронтов должно было пойти решение и на проведение мобилизации. В одном документе. И место ему как раз 18 июня 1941 г. – тогда все становится логичным и последовательным.

Кстати, в известных «Соображениях...» так и было написано: «... штаб с 3 дня мобилизации (там-то)...». Например, документ № 481 2-го тома сборника «1941»
«Директива Наркома Обороны СССР и Нач. ГШ КА командующему войсками ЗапОВО

К какому числу должны были развернуть штабы фронтов? К 25 июня? Вот он и должен оказаться «3-м днем мобилизации». Считаем: 25 июня – 3-й день, 24 июня – 2-й день, 23 июня – 1-й день мобилизации (по плану, заранее составленному).

Ну а когда 22 июня напали немцы и «смешали все карты», возникла проблема: переносить начало мобилизации на день раньше или оставить как планировали с 23-го? Изменение даты потянуло бы за собой изменения уже принятых решений Политбюро, в частности от 18 июня. А как их менять? Вырывать листами? Как известно, переносить не стали. Если были заготовлены листовки на 23 июня, то при переносе их пришлось бы уничтожить (весь тираж), а так... (пошли в дело).

Возвращаясь к вечеру 21 июня, можно задаться вопросом: когда встречались Тимошенко и Мерецков? Мерецков в своих мемуарах написал, что «вечером». При этом ему поставили задачу выехать в Ленинград представителем Главного командования. Правильно, эта задача была записано в «черновике» ПБ. Обсуждать ее могли у Сталина с 19-05 до 20-15. Потом Тимошенко куда-то делся и вернулся опять через 35 мин. вместе с Жуковым и Буденным. Понятно, что он съездил в наркомат. Но видимо, отправляясь в Кремль на 19-05, он предупредил своих замов ждать его возвращения. Вот они его и ждали. А когда он появился, то, скорее всего, сказал Жукову и Буденному собираться ехать с ним, а Мерецкого пригласил в кабинет для получение задачи выехать в Ленинград. По словам Мерецкого, Тимошенко не показывал ему никаких директив, а просто сказал, что «возможно, завтра начнется война! ... Главное – не поддаваться на провокации». Действительно ли он так сказал, или Мерецков их несколько «улучшил», главное – что в тот момент директивы № 1 еще не было. Была бы – ее бы ему бы показали. Но странная ситуация: возможно завтра начнется война, а боевая тревога не объявляется. И главное, почему-то нельзя поддаваться на какие-то провокации.

Потом Тимошенко с Жуковым и Буденным уехали к Сталину. А что оставалось делать Мерецкову? Оставалось озадачить помощников-ординарцев, заказать билеты, заехать домой за тревожным чемоданчиком и – на Ленинградский вокзал на экспресс «Красная стрела» (курсировал с 1931 г., отправление в 23-55, прибытие в Ленинград к 9-00). Так и написал бывший в то время командующий ЛВО генерал Попов М.М. в сборнике «Оборона Ленинграда» на стр. 40-41, что 22 июня он вернулся в город часам к 10-00 утра из поездки в Мурманскую область. На вокзале ему сообщили о начале войны, и что в штабе округа находится «генерал армии К. А. Мерецков, прибывший утром как представитель наркома». Однако, сам Мерецков почему-то не захотел вспоминать про свои встречи с Поповым, он написал, что в Ленинград приехал к вечеру 22 июня, Попов вернулся с севера якобы на следующий день и что директивы наркома № 1 и 2 штаб округа получил без него.

Итак, получается, что Мерецков директиву № 1 в Москве не видел. Ее текст мог обсуждаться в кабинете Сталина с 20.50 до 22.20. Но если бы было так, то директиву могли повезти в наркомат обороны раньше. И сразу же сдать на отправку. Однако, отправили в 23-45. Видимо, как закончил Жуков переписывать черновик в чистовик, так и сдали на отправку. Но кто озадачил ею Тимошенко? Без Сталина никак. Приказать он мог либо во время совещания до 22.20, либо по телефону с 22.30 до 23.00. Известно, что с 22.40 до 23.00 у Сталина побывал Берия. О чем они могли говорить? Видимо, во-первых, о санкции на арест Мерецкова. А во-вторых, Берия мог принести сообщение, полученное от советского агента в немецком посольстве Герхарда Кегеля, что там на утро 22 июня ожидают некие события.

Полномасштабного немецкого нападения Сталин не ожидал. Максимум – разве что какие-то «демонстрации». Но их могли заготовить и «люди Берии». И во время встречи с ним Сталин мог спросить о готовности. Получив подтверждение, следовало мягко предупредить штабы западных округов (фронтов), чтобы те сильно не волновались. Оставалось озадачить Тимошенко. Вот он и стал диктовать приказ Жукову сталинскими словами. Но не обошлось без поправок в тексте (возможно, в результате короткого обсуждения). В это время у них появился Кузнецов, когда Жуков переписывал приказ в чистовик. После чего его отдали на отправку.

Но в мемуарах маршал почему-то сочинил другую версию.

Разве не мог написать как было? Видимо, не мог. Ибо пришлось бы вспоминать и ряд других не очень «красивых» подробностей. В результате никакой Главлит не пропустил бы такую «правду».

Оставалось наврать? Но как? Ближе к данным в документах? Т.е. дата и время правильные, а тексты высказываний «сфантазированы»? Тем самым взять грех на душу?

Жуков пошел третьим путем. Говорите, пошла команда наврать? Хорошо! Наврем качественно! Вранье будет видно за версту – ни одна сцена с участием Жукова не сойдется с документами! Другой вопрос, что они тогда не были озвучены, сравнивать было не с чем. Поэтому Главлиты ничего не заметили и протестов не высказали. Но прошло время и оказалось...

В июне 1941 г. Жуков посетил кабинет Сталина 3, 6, 7, 9 (2 раза), 11, 18, 21 и 22 числа. А в мемуарах он вспомнил лишь про 15-е (из тех, что до 21-го). И как при этом якобы звонил Хрущев из Киева. По журналу посетителей Хрущев лично посетил Сталина 14 и 16 числа, т.е. он в то время находился в Москве и звонить из Киева про колхозы утром 15-го не мог. Перебежчиком 21 июня был ефрейтор Лисков? А мы наврем – «фельдфебель». Звонили о нем ночью? А мы напишем – «вечером». К Сталину ехали с Буденным? Правду писать нельзя, поэтому напишем, что ехали с Ватутиным. Немцы напали в 4-00? А мы напишем «в 3-30» и пусть вдумчивый читатель продолжает удивляться – количество должно перейти в качество. В то утро по документам они с Тимошенко приехали к Сталину в 5-45? Вот так прямо написать правду? Запрещено! Поэтому напишем «в 4-30». Кто там был в это время? Лишь Мехлис, Берия и Молотов? Секретные сведения! Надо наврать: «всё Политбюро»! Потом совещались с 14-00 до 16-00? И лишь после этого полетели в Киев? Враньё! Т.е. враньё надо продолжать и мы напишем, что полетели в Киев в обед, ровно в 13-40! Из-за чего пришлось отобрать бутерброды у пилотов. В Тернополь приехали глубокой ночью? Правильно! Но не для мемуаров. Напишем, – «вечером». Так что удалось якобы даже обсудить Директиву № 3 по телефону.

Можно ли было столько наврать случайно? Вряд ли. Такое можно сделать только специально. И хотя оригиналы могли «почистить», но что-то да и осталось: «черновики», журналы и ... качественное враньё. Возможно, на это и рассчитывал маршал, отправляя свою последнюю «шифровку» в будущее. С надеждой, что кто-то из читателей наконец-то поймет, в чем суть подхода.

(31/05/2012)

[ На главную ]