Я родился 18 ноября 1921 г. в г. Дунаевцы Хмельницкой обл. в семье служащего.

(. . . . . .)

В 1939 г. при- /7/шлось избирать свой жизненный путь, и я без колебаний выбрал – путь солдата.

(. . . . . .)

В моем выборе, очевидно, немаловажное значение имело то, что обе мои сестры были замужем за командирами Красной Армии.

В июле 1939 г. еду в г. Сумы сдавать вступительные экзамены, которые успешно сдал, и на мандатной комиссии начальник училища, полковник Иванов, поздравил меня с зачислением в училище. Радости предела не было. Начальник училища был молодой — не более 40 лет, стройный, подтянутый, выше среднего роста, блондин, волосы несколько рыжеватые ложились волнами, на груди два ордена /8/ Красного Знамени, один из них — за Гражданскую войну, а другой — за участие в боевых действиях в Испании. Приходил на все вечера в клуб и любил танцевать вальс.

Могу сказать без преувеличения, что такой дисциплины, порядка и отличной подготовки курсантов как в нашем не было в других училищах, так как курсанты, которые приходили для дальнейшей учебы из Томского и Харьковского училищ во многом отставали от нас, а затем Харьковское училище перевели в г. Сумы. Нас учили очень многому.

Начальник училища говорил: "Вы должны научиться стрелять -гак, чтобы вы пили черный кофе, а снаряды рвались точно у цели". Как правило, нас учили тому, что требуется на войне: готовить для стрельбы данные и вести пристрелку и стрельбу на поражение без бумаги, т.е. в уме. Не раз во время войны мне приходилось вспоминать полученную в училище закалку: 10-25-километровые марш-броски в противогазах, средствах защиты, лыжные кроссы за боевым конем, вольтежеровку и т.д. и т.п, — все это было как находка в жизни, на войне.

В августе 1939 г. стал курсантом Сумского артиллерийского училища. В первый день нас всех построили, помыли в бане, подстригли и переодели в курсантскую форму, мы изменились так, что несколько дней друг друга не узнавали, а затем привыкли, и все пошло нормально. Меня назначили командиром отделения. Через несколько дней пошли в караул без всякой военной подготовки, без принятия военной присяги, это было вызвано тем, что второй курс был выпущен, а первый убыл в отпуск. Нам были оказаны честь и большое доверие — охрана всего училища. Старшина батареи провел инструктаж, об обязанностях часового, научил обращению с винтовкой и боевыми патронами. Первая моя боевая служба была по охране запасов зерна для конского состава. Пост находился на кладбище, т.к. зерно хранилось в церкви. Все мы отстояли боевую службу отлично, за что получили первую благодарность от командира батареи капитана Рассинкова. Будучи командиром полка и соединения, возмущался, когда получал приказ сверху о запрещении посылать молодых солдат в караул. После прохождения курса молодого солдата, отстрела упражнения и приема военной присяги солдаты еще служили около двух месяцев, чтобы избежать несчастных случаев, а их, как правило, было еще больше. Это может понять тот, кто сам ходил в караул, как говорят: "через день на ремень". Мы настраивали молодых солдат с первых дней проявлять мужество, стойкость и проверять свои силы. Там, где у меня была возможность проявить инициативу, ее всегда проявлял, зато спал, как правило, спокойно, часть и соединение на проверке получали высокие оценки: хорошо и отлично. Это — залог доверия к подчиненным. Сер-/9/ жанты и солдаты по команде дежурного по бригаде, в случае получения сигнала тревоги, выводили всю технику, оружие, боеприпасы в район сбора, куда прибывал офицерский состав и брал управление на себя. Мы не знали случаев поломки техники или увечий личного состава, хотя ракетной бригадой прокомандовал около восьми лет (кто командовал такой срок, знает, что это такое). Доверие к подчиненным — это лучшее качество и залог победы, а главное — поощрять и не скупиться, не ждать следующего случая, затем будет еще больше отличившихся. И надо всегда благодарить отличившихся за службу, и главное — делать это в присутствии всей части, но об этом позже.

1 сентября 1939 г. начал нормальную учебу и службу. Служба курсанта до войны была очень тяжелой. Каждая батарея выполняла роль линейной батареи, имея свою материальную часть: лошадей, вооружение, средства связи и разведки. Курсанты должны были выполнять все обязанности солдат и сержантов, этот опыт пригодился впоследствии на войне, когда училища превращались в артиллерийские полки — так воевал артиллерийский полк, который состоял из курсантов. За каждым курсантом были закреплены две лошади, личное оружие, амуниция и, в зависимости от специальности, орудийный номер — каждый чистил гаубицу в составе расчета. Связист имел несколько телефонных аппаратов, катушек кабеля, разведчик — стереотрубу, буссоль БМТ, бинокли. Кроме вышеперечисленного, имели противогаз, средства защиты, саперное имущество и другие принадлежности. Я был командиром ВОД (вычислительного отделения дивизиона), задача — привязка боевого порядка, как правило, НП командира дивизиона, подготовка данных для штаба и командира дивизиона. А в батареях были ВОБ (вычислительные отделения батареи).

С первого дня в училище и до выпуска учился только на отлично. Командир взвода лейтенант Николай Меншенков был среднего роста, коренастый, брюнет. Он окончил училище на отлично и был оставлен в училище. Он нас учил всему: жить, учиться и работать, а главное — вырабатывал у нас лучшие качества будущих офицеров.

Часто вспоминаю командира 12 батареи, капитана Рассенкова, который был очень требователен, и мы никогда на эту требовательность не обижались, хотя иногда его действия вызывали улыбку. Вот, например, я остался в воскресный день за старшину батареи, все курсанты были уволены в городской отпуск, в казарме осталось несколько больных. Перед обедом, около 13.00, прибыл командир батареи, вызвал меня к себе и приказал построить батарею, хотя в наличии было четыре больных курсанта. Я построил и доложил, что у двоих стерты ноги, поэтому они в тапочках, один — с перевязанной головой. После моего доклада командир батареи поздоро-/10/ вался и приказал мне вести батарею в конюшню, в то время мы трижды чистили лошадей: утром, в обед и вечером, в обязанность входило почистить лошадь, напоить и дать ей овес. В воскресный день в обед все это выполняли дежурный и три дневальных по конюшне, после такого наряда на ужин, как правило, не ходили — сразу ложились спать. Когда вывел на улицу курсантов и дал команду:

"Шагом марш!", тут же вмешался командир батареи и скомандовал:

"Строевым шагом марш! Запевай!" В городке курсанты ходили только строевым шагом и с песней. В представлении командира батареи было, что независимо от количества курсантов в строю батарея должна ходить строевым шагом и с песней. У читателя может сложится впечатление, что командир плохой, однако это не так, он отлично вел артиллерийскую стрельбу, хорошо знал конную подготовку, отлично стрелял с личного оружия и очень заботился о курсантах, чтобы курсанты хорошо выглядели, вовремя ели и спали, и особенно беспокоился о людях во время учений. Тогда курсанты 70% времени проводили в поле: специальная подготовка, стрельбище, полигон, лыжные кроссы, взводные, батарейные и дивизионные учения. Подъем — зимой в 6.00, а летом в 5.00. Особенно холодно было зимой, так как не было валенок, полушубков, ватных брюк и телогреек. Если несколько суток находились в поле, то, как правило, отогревались в стоге соломы, хорошо если он есть, а так— под кустом, у маленького костра. Вот в таких случаях чувствовалась отцовская забота командира батареи, особенно когда он приглашает нас на 1-2 часа в дома колхозников и мы там могли выпить по 1-2 кружки горячего молока. Надо сказать, что народ беспредельно любил нашу Советскую армию и всегда, когда мы возвращались с учений, маневров или из лагерей, входили в город днем с оркестром — население встречало нас с цветами. А после такой встречи — усталости как и не было, особенно если учесть, что нам тогда было по 17-18 лет, поскольку в 19 мы уже оканчивали училище в звании лейтенанта.

С большим уважением вспоминаю помощников командира батареи по тактической подготовке лейтенанта Иваненко, по артиллерийской стрелковой подготовке ст. л-та Рухлядева, которые были исключительно грамотными в военном отношении, учили нас военному делу, майора Кашицына преподавателя связи, полковника Лопатина — преподавателя инженерной подготовки, капитана Кошкина — преподавателя тактики, командира 4-го дивизиона — полковника Гриднева, капитана Ильина — помощника начальника училища по МТО. Со многими мне приходилось встречаться уже после окончания училища, например, с полковником Лопатиным — в Высшей офицерской штабной школе в г. Коломна в 1944 г., с тов. Кашицыным — на ВААК в г. Ленинграде, с тов. Кошкиным — в управлении /11/ кадров в 1944г., с тов. Менгаенковым — в г. Бресте и затем в Москве, с тов. Ильиным — в августе 1944г. в гостинице Красной Армии, он в то время был в звании полковника, командовал истребительно- противотанковым артиллерийским полком, был тяжело ранен, остался без ноги. С полковником Гридневым встречался несколько раз, но об этих встречах позже. Во время учебы нам была привита большая любовь к своему училищу. Родине и беспредельная преданность КПСС, а с партией в те годы мы жили и трудились под руководством тов. Сталина. Сейчас в моей памяти остались самые лучшие воспоминания: учился в артиллерийской академии им. Дзер- жинского, помню: парады, многочисленные демонстрации и все мы мечтали увидеть тов. Сталина. Во время парадов очень часто бывали ливневые дожди, но ничто не могло остановить поток людей, никакие просьбы и уговоры разойтись не помогали; поток демонстрантов двигался, и, кажется, мог бы двигаться вечно. Болезнь тов. Сталина в 1953 г. наводнила Красную площадь толпами народа. Несмотря на холод, люди ехали со всех концов страны, а смерть Сталина вызвала просто смятение: не было человека, который бы не переживал ее, как свою собственную утрату. Все устремились на Красную площадь к Колонному залу с тем, чтобы проститься с родным и любимым человеком, никакая сила не могла остановить людей.

Пройдет время и отношение к Сталину будет такое же, как и было. Все, кто лично встречался со Сталиным, отзываются только положительно. Наш начальник академии Главный маршал артиллерии — Николай Николаевич Воронов — многократно встречался со Сталиным и отзывался о нем только положительно, хотя это было уже после смерти Сталина. Я участвовал в парадах и демонстрациях с 1949 г. по 1952 г. и видел Сталина на мавзолее.

Подготовка курсанта до войны имела стройную систему: вначале мы прошли курс молодого солдата, затем нас готовили к определенной специальности и совершенствовали ее до автоматизма. Мы могли разобрать и собрать винтовку, замок 122-мм гаубицы или 76-мм пушки с завязанными глазами в считанные секунды, а в бою это была настоящая находка, особенно в ночное время — не всегда была возможность дать подсветку. Я думаю, что это еще может пригодиться.

Народ любил Красную Армию и мы любили свой народ, поддерживали шефские связи со школой, педагогическим институтом, заводами и колхозами. В выходные дни садились на лошадей и ехали в колхоз, где давали концерты художественной самодеятельности, а в школах и в институте обучали военному делу школьников и студентов.

Шла зима 1939-1940 гг., война с Финляндией наложила свой отпечаток. В феврале 1940 г. был досрочный выпуск 2-го курса, шел раз- /12/ говор о выпуске лучших курсантов 1-го курса. Мы были готовы идти в войска. Письма, полученные с фронта, обсуждались между курсантами; преподаватели корректировали лекции и упражнения, особенно обращали внимание на стрельбу, на разрушение долговременных сооружений, на разведку, а также на стрельбу прямой наводкой. Конец войны ввел в нормальное русло учебу. Наше отделение 12-й батареи 4-го дивизиона по успеваемости было одним из самых сильных в дивизионе. Со мной вместе учились Александр Холопов (затем мы с ним учились в академии, сейчас генерал-полковник в отставке), Иоффе, Пожидаев, Шевченко, Овсянко, Колбас, Ясько, а с Виктором Никитиным мы дружили и встречались уже после войны в академии, где он был начальником курса на инженерном факультете. Время шло, наступил летний лагерный период — мы выехали в Ново-Московские лагеря, учения, боевые стрельбы, более точное оттачивание своей специальности. Шел 1941 г. Чувствовалось напряжение, отпуск в 1940 г. не дали. В лагерях служба была очень тяжелой: вечером приходишь к своей кровати, а жили в палатках, снимаешь гимнастерку — она вся мокрая, к утру высыхает — белая, соль можно снимать рукой. Тому, кто в армии не служил, трудно понять солдатскую жизнь, однако, никто не пасовал.

Вспоминаю, когда на полевых занятиях по связи я был назначен начальником направления связи, получил задание от начальника связи училища, майора Кашицына, провести связь к отдельному "дереву" — скрыто и в минимальный срок. Со мной было еще два курсанта-телефониста, у каждого из нас по 3-4 катушки кабеля и два- три аппарата. Связь мы прокладывали быстро и скрыто, но внезапно оказались перед большим озером. Его можно было обойти справа, но для этого понадобились бы дополнительный кабель и время, и вот тогда созрело решение — кабель проложить через озеро, а это значит идти вплавь с оружием и снаряжением связи. Никто не дрогнул, пошли вплавь, через несколько минут мы достигли требуемого пункта, развернули узел связи, доложил майору Кашицыну о выполнении задания. Через некоторое время к нам прибыл майор Кашицин, он объявил нам благодарность за смелость и находчивость, а вскоре о нашем подвиге знали начальник училища и все курсанты.

Во время учений с боевой стрельбой первый курс, как правило, обеспечивал боевые стрельбы офицеров и, главным образом, выпусников-второкурсников, а мне, как отличнику, тоже повезло, я провел боевую стрельбу по квадратной сетке — это была первая моя боевая стрельба, за которую получил отличную оценку и был награжден нагрудным знаком "За отличную стрельбу". Этот знак был вручен в годовщину Советской власти. Вскоре мне пришлось выступать по радио о достигнутых успехах. /13/

На втором курсе нам было немного легче: во-первых, к нам относились как к выпускникам; в наряд мы ходили, как правило, в качестве помощника дежурного по училищу, дежурного по КПП и т.д. Мы имели хорошую выправку, физическую подготовку, отлично держались в седле. Доставалось это с большими усилиями, но кто не мог этого достичь вовремя, расплачивался, как говорят, жизнью. К примеру, идет занятие по конной подготовке. Развернутый строй, едем рысью, затем команда: "в атаку марш", переходим на галоп, лошади хорошие, одна другой в скорости не уступает, а затем — команда: "К пешему бою слезай!" Это на полном скаку, а затем команда: "Садись!" В нашем взводе был один курсант, который конную подготовку не любил, на прогулки, как правило, не ездил, и на этих занятиях решил себя перехитрить: по команде "Слезай!" оставил левую ногу в стремени (а бежать на одной ноге очень трудно), упал под лошадь, лошадь тоже испугалась и задними копытами била его по голове. Мы уже выпустились, а он все еще лежал в госпитале. Когда подается команда "Садись!", необходимо в такт бега лошади двумя ногами, отталкиваясь от земли, садится в седло. Это нелегко, но постижимо. Среди курсантов, бывших школьников, были уже и взрослые.

Курсант Овсянко имел звание мл. лейтенанта запаса, а Анатолий Голубничий был женат, им было 22-24 года. Но мы, школьники, им ни в чем не уступали, а может и превосходили их. Среди командиров училища были настоящие мастера конной подготовки — могли стоя в седле проскакать галопом от города до училища. Я, как правило, участвовал во всех соревнованиях: по гимнастике, конной подготовке, волтежеровке и в других видах спорта.

Время на втором курсе прошло незаметно. Пошивочная мастерская шила форму: с каждого сняли мерку, затем на примерку, не успели оглянуться — как государственные экзамены. Чувствовалось приближение войны, в 1940 г. был увеличен набор курсантов, а через несколько месяцев — еще приток первокурсников. В мае выехали в лагеря, провели зачетные боевые стрельбы и начали готовить обоснование боевой стрельбы. Накануне меня приняли в кандидаты ВКП(б). Как-то мы обнаружили, что штаб училища работает круглосуточно: готовили аттестации для присвоения нам званий лейтенантов. А через несколько дней начальник училища уехал в Москву к Наркому Обороны. Затем приказ о возвращении в г. Сумы, на зимние квартиры для выпуска. Госэкзамены были отменены, а выпускные оценки поставлены, исходя из годовых. Во всем чувствовалось дыхание войны. На следующий день после приезда нас одели в лейтенантскую форму и зачитали приказ о присвоении званий. Все было пошито с иголочки: до войны командный состав имел очень хороший внешний вид. Курсантам тоже до войны шили форму, разрешали носить хромовые сапоги, носили шпоры, в шпорах мы знали /14/ толк — чтобы они имели малиновый звон, их, как правило, мастера делали из шомполов.

Каждый из нас получил полную тюфячную наволочку обмундирования и снаряжения: шерстяное и летнее обмундирование, шинель, плащ серого цвета, хромовые и яловые сапоги, белье, постельные принадлежности, парадный ремень со звездой, полевое снаряжение, планшетку и сумку полевую, это был последний выпуск до войны. Всем, кто окончил училище на отлично, т.е. по первому разряду, давали должность на ступень выше и право выбора места службы. Я, как отличник, был занесен на Доску почета училища, получил должность начальника разведки дивизиона, а выбрал для службы г. Полтаву.

Михаил Александрович
перед войной

Звание лейтенант присвоено приказом Народного Комиссара Обороны N: 00246 от 6.06.41г. Затем начальник училища сделал выпускной вечер с торжественным ужином, и кто мог подумать, что через несколько дней будет война и будет столько лишений и горя.

Выпускной вечер был на славу, спокойная непринужденная обстановка. Торжественная часть, концерт, ужин в столовой и танцы, все это продолжалось до утра. Сидели мы вместе с преподавателями. Столики были на 4 человека. За столиком со мной сидел заместитель командира дивизиона по тактике капитан Кошкин со своей женой и лейтенант Иваненко. Капитан Кошкин мне давал последние наставления. На следующий день мы прощались с командиром взвода, командиром батареи и с другими. Нас провожали с оркестром, а до 10 июня 1941 г. мы должны были быть в полках, куда получили предписание. /15/

9 июня 1941г. прибыл в г. Полтаву, 489 гап (гаубичный артполк) 132 сд (стрелковой дивизии) был расквартирован на окраине города, рядом с военным аэродромом.

Полк в это время находился в Яреских лагерях, в 70 километрах от Полтавы. С товарищами мы ночевали в штабе дивизиона, спали на столах, а утром адъютант дивизиона на повозке отвез нас в лагерь. Я представился командиру полка, майору Цапаеву, командир хорошо принял меня, задал несколько вопросов, затем спросил имею ли иголку, ответил, что да, на что он сказал, что будет у меня хорошая служба и назначил начальником разведки 1-го дивизиона.

Командир полка — среднего роста, стройный, подтянутый, культурный человек, таким его запомнил, ... последний раз его видел под Рославлем, когда бои вели за Починок на Смоленском направлении. Когда сам уже стал командиром полка, могу дать оценку Цапаеву — он растерялся, правда у него было несколько необычное положение, дивизионы были друг от друга далеко, к этому времени 1-го дивизиона уже не было, и надо было быть с одним из дивизионов, он этого не сделал и практически полком не управлял, не ставил задач, не управлял огнем, не занимался вопросами снабжения и т.д. Мне после разгрома 1-го дивизиона пришлось служить начальником разведки 3-го дивизиона, а затем через несколько дней и начальником штаба этого дивизиона. Будучи нач. штаба дивизиона, ни одной задачи ни от штаба полка, ни от командира полка не получил. 2-й и 3-й дивизионы действовали самостоятельно, но об этом позже.

Итак, прибыл к командиру 1-го дивизиона капитану Лебедеву. Он выше среднего роста, стройный, подтянутый, всегда одет по форме. Молодым офицерам надо знать, что внешний вид командиров и солдат накануне войны был отличным. Поэтому, когда приходится видеть в фильмах или читать в книгах о наших командирах, которых показывают неопрятными, с расстегнутыми воротниками, небритыми, можно сказать, что эти люди не видели командиров до войны и на войне. У нас есть много фотографий различных периодов, где все командиры аккуратно одеты, особенно в кавалерии и артиллерии, этим и отличался командный состав РККА, могли быть и отдельные случаи и, возможно, были, но не они определяли внешний вид армии. До войны мы все носили шашку, наган, полевую сумку, планшетку. Я ни одного случая не знаю, чтобы командир ходил с хозяйственной сумкой или появился на рынке в форме.

Полевую сумку носили на полевых занятиях. То, что видишь сейчас, просто удивляет: изношенные каблуки, обтрепанные брюки, сумки, портфели, дипломаты, зонты и т.д., и т.п. — все сделано, чтобы разложить армию. Такая расхлябанность очень влияет на боеготовность, исполнительность и вообще дисциплину в войсках. /16/

Высокая дисциплинированность, отличный внешний вид, знания техники, ведения ближнего боя — все эти качества очень нужны на войне, и должны прививаться курсантам в училище.

Думаю, что многим современным начальникам училищ надо задуматься над тем, как они готовят курсантов к войне. Когда служил в училище, много раз приходилось слышать распоряжение о том, что метать гранаты, заниматься стрельбой из всех видов оружия не следует, т.к. это может привести к ЧП, а то, что на войне будут гибнуть подразделения и части, это не беспокоило. Лучшим примером есть Афганистан и Чечня. Конструкторы, разрабатывая новую технику, должны предусмотреть ведение ближнего боя из нее, т.к. от десанта и диверсантов никто не застрахован.

Мне тоже пришлось начать войну с крупным десантом и знаю, что это -такое. В училище нами, как правило, командовали, курсанты-одногодичники, будущие младшие лейтенанты, командовали так, что среди нас не было нарушений.

Сейчас этим "войском" командует полковник. Сержантам и младшим офицерам не доверяют. Я в своей практике всегда доверял младшим офицерам и сержантам. Вот один из примеров. Лейтенанту Назарову с командой было поручено произвести вырубку леса, около 1000 м3, участок сдать лесничеству, а лес доставить за 200 км в часть. Для доставки леса в его распоряжение было выделено 50 грузовых машин. Декабрь, гололед. Лес был вырублен, участок был сдан, лес доставлен в часть, без всяких происшествий и поломок.

Другой пример, когда руководство частями убыло на переподготовку, командовать дивизионом было поручено молодому лейтенанту Суприяновичу. Занятия с солдатами шли полным ходом, в казарме полный порядок, художественная самодеятельность заняла первое место среди частей.

Дежурными по соединению, как правило, были молодые лейтенанты, и всегда был порядок в бригаде. Так командовали молодые лейтенанты. Можно было бы привести сотни примеров. Командир должен все это отмечать и благодарить за службу, тогда подчиненные будут стараться делать все еще лучше.

Получали молодых офицеров, с ними проводились сборы, на которых лично показывал, как надо работать на снарядах, стрелять, знакомил с материальной частью, а после этого говорил, что лучше — можно, а хуже — нельзя.

Сегодня мне пошел 79-й год, продолжаю бегать ежедневно 3 км, подтягиваться на турнике 13 раз за один прием. /17/

Вся страна готовилась к войне, чтобы дать достойный отпор агрессору, и мне, военному человеку, просто неприятно слушать и читать, что в канун войны 22 июня 1941г. военные разъезжали по отпускам. Нам, курсантам, два года не давали отпуска, и после выпуска тоже не было отпуска, а были мы направлены сразу в войска. Пишут, что 22.06.41 все гуляли, даже наш командир дивизии генерал С.С.Бирюзов, будущий Маршал Советского Союза — начальник Генерального штаба, в книге "Когда гремели пушки" пишет: "Утро 22.06.41г. выдалось на Полтавщине солнечное ... день был выходной. Спортсмены всей дивизии собирались померяться силами на стадионе, прибыли гости из Полтавы и Миргорода представители местных партийных, советских и комсомольских организаций. Командиры пришли на спортивный праздник вместе с семьями. Играла музыка. У всех было радостное, приподнятое настроение" (Бирюзов С.С. Когда гремели пушки — М.: Военное издательство МО СССР, 1961, гл.1, с.5).

Читая такие вещи, возмущаешься, ведь это не соответствовало действительности. В этот день и в эти часы Бирюзов как командир дивизии проводил учения с боевой стрельбой, на которых он и я участвовали, примерно в 12-13.00 учения были прекращены и проводился на Яреськом полигоне митинг о начале войны.

Так было и с другими дивизиями: кому нужно было присутствовать на границе, те были. Читатель, не знавший войны, думает: куда смотрел ГШ, куда смотрел Сталин. Тогда спрашивается: а почему отходили войска, почему сдавали города, оставляли детей и матерей на растерзание фашистам.

Здесь, на наш взгляд, много причин, во-первых, в превосходстве сил противника (не буду приводить цифры), во-вторых. Генеральный штаб, руководимый Жуковым, не все сделал для защиты наших рубежей, старую границу не заняли войска, а новая не была готова.

Надо было создать глубокое эшелонирование войск в глубину, иметь мощные резервы, сильные передовые отряды, пункты управления приблизить к войскам, учитывая технические средства связи, следовало использовать радио на полную катушку, как говорят в народе, радио все командиры боялись, а проволока — связь ненадежная, потеря связи — это потеря управления, потеря взаимодействия с соседями. Командиры всех степеней от фронта до командира полка хотели сидеть как можно дальше от войск, а средства связи не позволяли. Там, где работала связь, там было управление, где вместе командиры и штабы, там был успех, и наши войска не отходили, а били противника наверняка, а если отходили, то в силу создавшейся обстановки, чтобы не быть в окружении, хотя и в окружении можно драться и сковывать противника на большом фронте. /20/

Я ниже напишу об управлении в нашем полку и дивизии, так как имею на это право (через несколько дней после начала войны был уже начальником штаба дивизиона).

Если командир, политработник и штаб вместе с солдатами, никто не отступит. У нас несколько отсталая тактика накануне войны, во время войны многие старые лихие командиры действовали, как в гражданскую войну. Немецкие войска до вторжения на Советский Союз получили хороший опыт ведения боевых действий. К этому времени завоевали всю Европу, и она работала на немецкую армию.

Я вспоминаю, когда был командиром полка 593 АИПТАП 49 А поддерживал первую Польскую дивизию им. Т.Костюшко, мой НП был у одного из орудий полка, нам не страшны были ни "пантеры" и "тигры", ни "фердинанты", ни массовая бомбежка их авиации. Мы выстояли и успешно поддержали дивизию, это был 43-й год, октябрь, после Курской битвы, когда немцы бросали против поляков всю оставшуюся после битвы технику, но об этом будет отдельно написано.

Вся страна готовилась к отражению противника, это было видно во всем и везде, только слепой, который не хотел видеть, не дал правильной исторической оценки всем действиям государства.

Накануне войны наше училище находилось в Ново-Московских лагерях, это под Днепропетровском, выпуск наш должен был состояться после июня, мы отрабатывали последние полученные теоретические знания на зимних квартирах. Проводили боевые стрельбы с теоретическим обоснованием, как говорят, подготовка к выпуску шла полным ходом.

Я уже писал о выпуске, о прибытии в полк, командир дивизии генерал Бирюзов в своей книге даже не указывает на существование нашего полка, но думаю, что есть в живых те, кто служил в 489 ГАП 132 сд.

22.6.41г. наш полк форсированным маршем убыл в г. Полтаву на постоянное место дислокации. В Полтаве довели дивизион до штата военного времени, погрузились в эшелон и убыли на Западный фронт. Я был назначен дежурным на паровоз вместе с пулеметчиками. Везли нас очень быстро, даже для лошадей не делали выводку, что могло их погубить.

Мы подъезжали к государственной границе, на остановках к эшелону подходили красноармейцы и командиры, которые уже отступали от границы, которые 22-го июня на себе испытали все ужасы и тяжести войны, а мы к ним относились как к дезертирам, и даже близко к вагонам не подпускали — так мы были воспитаны. Мы были уверены в победе после освобождения Западной Украины и Белоруссии, верили в то, что немцы будут разбиты в течение несколь- /21/ ких дней, в полном смысле этого слова. Например, мой друг, лейтенант Баранов, будучи начальником связи дивизиона, когда прощался с женой, отправляясь на фронт, получил задание приобрести необходимые женские туалеты. Мне в этом отношении было проще, т.к. был холостяк и пока жениться не собирался.

Позади Москва

Итак, 27.06.41г., утром мы прибыли на ст. Чаусы Могилевской области БССР, где получили боевую задачу на вступление в бой, заняли боевой порядок и начали вести боевые действия против высадившегося крупного десанта. Я прекрасно помню этот жаркий солнечный день. На ст. Чаусы мы разгружались и во время разгрузки нас поливал свинцом "мессершмитт", летчик, видимо, был настоящим асом, т.к. пролетал над платформами и между вагонами, поливая нас свинцом. Мы смотрели, как нас расстреливают, было такое впечатление будто мы потеряли рассудок, нас задевает шасси, а мы с открытыми ртами смотрим на это чудовище. Фашист обстреливал нас из пулемета, но никто не ложился и никто не прятался, создавалось впечатление, что это происходит на учении. И, наконец, кто-то подал команду: "По самолету, огонь!" Только тогда из всех видов оружия открыли огонь по самолету. Стреляли из пулеметов, винтовок, пистолетов, и вскоре самолет загорелся и упал, а летчик спустился на парашюте, им оказалась женщина, когда ее привели к начальнику эшелона, она нагло, с презрением смотрела на нас и все кричала: "Хайль Гитлер!" Времени возиться с ней не было, и ее за зверство расстреляли. Вот 'гак мы увидели настоящего немца-летчика, в юбке.

Разгрузились, по команде командира дивизиона выстроились в походную колонну (наш 1/489 гап был на конной тяге) со всеми видами охраны и двинулись к району боевых действий.

Артиллерийские дивизионы 489 ГАП (наш полк) разгружались на разных станциях Западного фронта и потому командиру полка не удалось собрать полк вместе. Все дивизионы действовали самостоятельно, с нашим был штаб полка и взвод ПВО.

На западной окраине села Люблено, на кладбище, выбрал НП (наблюдательный пункт) командира дивизиона, это было около 16.00 27.06.41г. Вели бой. Перед НП росла рожь. Вдруг наша пехота начала отходить. Я достал наган из кобуры, скомандовал: "За мной, в атаку!" Пехота подчинилась мне, и мы с криками "Ура!" пробежали по ржи примерно 500-600 метров, но ни одного немца не увидели, после чего вернулись в исходное положение. Так первый раз /22/ ходил в атаку на врага в первый день боя. Что интересно, я не видел ни одного общевойскового командира.

К вечеру на окраине села, в отдельном доме, собрались все командиры, которые остались, здесь увидел нашего командира дивизии генерал-майора Бирюзова. Я в дом не заходил и поэтому не знаю какие отдавались распоряжения. Я опять ушел на НП, где находился до утра. Утром, примерно около 10.00, смотрю наша пехота отходит. Я вышел из ровика, достал из кобуры наган, крикнул: "Стой! За мной вперед!", и с криками "Ура!" пошли в атаку. Надо сказать о наших солдатах, это — богатыри, умеющие повиноваться командирам, хотя был из другого полка, все меня послушались, взяли винтовки на перевес и с криками "Ура!" двинулись вперед. Рожь высокая, в рост человека, пробежали мы вторично 400-500 м, не увидев ни одного немца, вернулся на НП. Капитан Лебедев дал приказ отходить в лес, что западнее ст. Чаусы. На опушке леса остатки дивизии заняли оборону. Командир дивизиона капитан Лебедев подозвал моего коновода красноармейца Алексеева и отдал ему приказ убыть на НП и взять полевую сумку, которую он там забыл. Поскольку Алексеев получил приказ от командира дивизиона, то он подошел и доложил мне, но так как на НП Алексеев не бывал, то я послал туда командира отделения разведки, хорошего кадрового сержанта. Через некоторое время капитан Лебедев увидел Алексеева и спрашивает его, почему он не убыл на НП за сумкой, тот ему отвечает, что за сумкой ушел командир отделения. Капитан Лебедев возмутился и вызвал меня к себе. Начал меня ругать: какое, мол, имел право отменить его приказ. Я ему доложил, что это было сделано для лучшего выполнения приказа, т.к. там на НП Алексеев не был. Остатки дивизиона, красноармейцы и командиры начали собираться вокруг нас. Лебедев командует: "Разойдись!" и хотел меня расстрелять, но я ему этого не позволил. Вот так в первый день боя, если бы у меня был слабый характер, получил бы пулю в лоб за лучшее выполнение приказа. Практически 1/489 ГАП (т.е. 1-ого дивизиона (три батареи) гаубичного артполка) уже не существовало, осталось управление дивизиона и одно орудие — 122-мм гаубица. Танки противника вышли в тыл огневым позициям (ОП) и в неравном бою уничтожили расчеты орудий. Товарищи, которые остались в живых, рассказывали, что расчеты орудий лихо дрались с танками, проявили настоящий героизм, но превосходящие силы противника уничтожили их расчеты, а многие командиры огневых взводов, чтобы не попасть в плен, застрелились из своего личного оружие.

До утра находились в обороне в лесу западнее ст. Чаусы. Утром один из танковых батальонов шел к переднему краю, приняв нас за противника и открыл огонь по остаткам нашей дивизии. Наша /24/ 122-мм гаубица и 45-мм пушки стрелковых полков, оставшиеся после боя, открыли огонь по танкам. На ст. Чаусы было два полка:

122-мм гаубица образца 1938 г., который разгружался, и 85-мм зенитный полк, который уже находился в районе сбора на ст. Чаусы, наблюдая эту картину. Оба полка открыли огонь но нашей дивизии, можете представить, какие были потери, т.к. в лесу укрытий не было, снаряды рвались, как бризантная граната. Так было до вечера.

Вечером меня вызвал командир дивизии генерал-майор Бирюзов и поставил мне задачу: найти маршрут выхода дивизии из окружения, т.к. командиров-разведчиков в лесу, кроме меня, больше не было.

Я быстро подготовился для выполнения приказа: вооружились автоматами, гранатами, всю амуницию на лошадях подготовили так, чтобы она не звенела, и с двумя разведчиками убыли на разведку на ст. Чаусы. Перед ст. Чаусы было большое поле, засеянное рожью. Когда ехали на лошадях, только грудь была видна. Лошадям передается опасность, они чувствуют ее, их настороженность, уши словно трубы направлены в сторону противника, ночью особенно передается внимание всадника к лошади. Моя лошадь была очень резвая, звали ее Стрелка. Бывало проедешь на ней 1-2 часа, еще в мирное время, сам и лошадь — в мыле. Когда шла погрузка в эшелон, никакими существующими способами не могли ее завести в вагон, хотя солдаты были бывалые, приписники, которым было от 30 до 40 лет. Я отдал приказ оставить ее на станции погрузки, ее привязали к столбу, погрузка закончилась, но еще мостки не убрали. Она, видимо, почувствовала, что осталась одна, и, когда подошел к ней проститься, она прижалась ко мне, как девчонка, это может почувствовать только тот, кто имел лошадей. "Ну что. Стрелка, останешься или поедешь со мной?". Она, словно человек, махнула головой в знак согласия, отвязал повод, и без всякого принуждения она пошла за мной в вагон и стала на свое место. На фронте она стала очень тихой. Это была очень умная лошадь, с ней не расставался, пока при отходе она не погибла. Когда шел обстрел, она вместе с всадником ложилась на землю и только внимательно прислушивалась, но команде вставала вместе с всадником, хорошо выполняла все команды. Прошло более 59 лет, а ее не могу забыть. Вот такая привязанность к животному.

Я вместе с разведчиками ехал на ст. Чаусы. Ночь была исключительно темная, не доезжая до ст. Чаусы 400-500м, это было в 23-24 часа, спешился с коня, одного разведчика оставил с лошадьми, а с другим двинулся но ржи. Слышу — вдалеке ржут лошади, сразу стало на душе спокойнее, т.к. конный десант немцы не могли высадить. Смекнул, значит наши, смелее подхожу к повозке, на которой сидит ездовой, и спрашиваю его, кто есть из командиров. Он пока- /24/ зал, что надо пройти вперед — там ст. лейтенант, к которому подошел. Он наставил при этом на меня наган и говорит, что отсюда в 3-х км находится противник и показывает на лес, в котором находится наша дивизия. Я ему рассказал, что там наши и что целый день они вели бой со своими войсками. Вернувшись к лошадям, мы галопом поехали на ст. Чаусы. Там увидел необычную картину: стоит на рельсах эшелон, с которого только что скатили новенькие 122-мм гаубицы, образца 1938 г., из них и стреляли по нас. Немного дальше в роще стоит 85-мм зенитный полк, который тоже стрелял по нас. Все это брошено, ни одного человека нет.

Возможно, товарищи, которые прочитают мои воспоминания, напишут мне об этом эпизоде со слезами на глазах. Да, так было в действительности. У меня прямо сердце облилось кровью — кто мог бросить материальную часть?! Затем поехал в город Чаусы, город еще наш, партийные и хозяйственные органы, госпитали готовятся к эвакуации. Выяснив всю обстановку, пустил Стрелку во весь карьер, и обо всем доложил командиру дивизии. Так закончился мой первый поход в тыл "противника". Вот уже прошло несколько дней войны, а еще ни одного немца не видел, за исключением сбитого летчика в юбке.

Вот что значит связь и разведка, и не даром говорят, что связь — это мозг человека, а разведка — его глаза и уши. Думаю, что сейчас следует этому важному вопросу придать особое значение. Информация сверху, доклады снизу, без этого нельзя и думать об успехе в бою. Какими бы ни были хорошими солдаты и какая бы хорошая подготовка у них не была, все пойдет на нет, если не будет хороших командных кадров. Это — успех всего. В разведку надо подбирать охотников, пастухов, геологов, людей других смежных специальностей, а в связь — любителей радиосвязи, каким может быть радист, если он не имеет слуха, как говорят, медведь на ухо наступил. Я здесь Америки не открыл. За связь в нужное время ордена дают.

Вот один пример. Это эпизод из будней войны. Я оказался в чистом поле, выполняя приказ командира, и вдруг ко мне подбегает майор и говорит: "Лейтенант, дай связь, если дашь, представлю к ордену Красного Знамени. Но, кстати говоря, не думал в то время об орденах, а старался, как можно лучше выполнить свой долг. Итак, нашел несколько телефонных катушек с кабелем, пару телефонных аппаратов — недалеко стоял зарядный ящик от 45-мм пушки, ездовой был на месте, лошади в упряжке. Кладу кабель и аппараты на передок, а ездовой не хочет ехать, но под силой оружия поехал. Едем к майору галопом, а за нами увязался немецкий истребитель, но ничего не мог сделать, т.к. все время менял курс и все пулеметные очереди проходили мимо, а вот, когда он, видимо, расстрелял весь боекомплект, то решил нас напугать и снизился, про- /25/ шел над нами на бреющем полете. Я успел выстрелить из нагана по летчику, но не знаю попал или нет, а самолет набрал высоту и ушел. Вот так было в 41-й и 42-й годы, пока наша авиация не набрала достаточной силы. Связь тогда дал. Орден не получил до сегодняшнего дня.

Наш дивизион в составе одного орудия вместе со штабом полка по приказу начал отходить на Климовичи, Кричев. Картина была неприглядная: немцы работали четко, водочные заводы спустили спиртные напитки в канавы. Жара стояла необычная, и многие солдаты, которые не имели силы воли, снимали с головы каску, черпали "зеленого змия" и пили, многие после этого двигаться уже не могли, а немцы, идя следом, расстреливали их. Видимо, тем, кому суждено было пережить эту войну, не могли помешать ни танки, ни авиация, ни бомбы. Так случилось и со мной, о чем читатель сможет убедиться, прочитав написанное до конца. Когда отходили, никакого снабжения не было: ни продовольствия, ни фуража (уже не говорю о ГСМ). Такое положение было с боеприпасами и с пищевым снабжением. Все эти виды снабжения командир сам доставал, так было в первые месяцы войны до Ярцева. После Ярцева - было плохое, но все же снабжение./26/

Будучи начальником разведки дивизиона, мне приходилось выполнять различные приказы, не свойственные мне как разведчику, но это позволяло приобретать опыт. Помню, еще в мирное время мне приходилось заниматься топопривязкой боевого порядка, правда, для меня это была не новость, т.к. еще в училище нам дали хорошую топогеодезическую подготовку, и, кроме этого, был командиром топоотделения дивизиона. Сейчас при отходе получил приказ накормить дивизион. Я с несколькими разведчиками и одной повозкой отправился вперед по пути отхода. В одном из населенных пунктов подъехал к председателю колхоза, изложил ему свою просьбу, он дал большой чан, необходимое количество крупы, картофеля, забили одного кабана. На все это дал председателю расписку. Приготовили хороший ужин (такого ужина не едал с начала боевых действий). Разведчики встречали дивизион, а его все нет и нет, я вернулся на место встречи, постоял до утра, а дивизион так и не подошел. Подъезжает командир 3-го дивизиона капитан Чурилин, я его спросил - не видел ли он наш дивизион. Он сказал мне место штаба его дивизиона и предложил: "Приезжай ко мне". Я так и сделал - прибыл в штаб 3-го дивизиона, привел с собой разведчиков, ужин и кабана разделанного.

Прибыл к командиру дивизиона, и он меня сразу же назначил начальником разведки 3-го дивизиона, а его начальника отдал мне в распоряжение. Это был тоже выпускник нашего училища, который вместе со мной прибыл в полк. Получить должность начальни- /27/ ка разведки - это на ступень выше командира взвода. Такое повышение давали тем, кто заканчивал училище на отлично. Была разница и в окладе.

Итак, начались мои боевые действия в составе 3/489 ГАП, т.е. в том же полку, но в 3-м дивизионе. На вооружении были 152-мм гаубицы. Мы вели активные боевые действия, но не в составе 132 сд, а поддерживали другие части, отходили с боями до Рославля, От меня бывший начальник разведки дивизиона получил боевую задачу, но не вернулся - погиб, попал в плен или пропал без вести, так и не знаю до сегодняшнего дня. Больше мы с ним не встречались. Может быть на него подействовало снятие с должности, но думаю, что не это, т.к. во время войны снимали и с больших должностей, а затем снова выдвигали на них.

С Рославля мы перешли в наступление и громили лучшие немецкие дивизии СС: "Адольф Гитлер", "Мертвая голова" и другие. Мы наступали с Рославля на Смоленск вдоль железной и шоссейной дорог, взяли Починок. Под Починком ходил в разведку в тыл противника, взяли "языка", за что был представлен к ордену Красного Знамени, который не получил до сегодняшнего дня. При отступлении солдаты и командиры частей редко получали награды - их получали, как правило, в больших штабах.

В бою был смертельно ранен начальник штаба дивизиона, он умер на моих руках, не приходя в сознание. Командир дивизиона капитан Чурилин назначил меня начальником штаба дивизиона. Так в 19 лет стал НШ дивизиона. Бои были упорные и тяжелые, и вот стало известно, что наступает танковая группа Гудериана. После тяжелого дневного боя прилег отдохнуть в одном окопе с командиром дивизиона капитаном Чурилиным (с этой фамилией будем встречаться еще не раз). Работали с Чурилиным нормально, можно сказать, — хорошо. У него ко мне претензий не было?. Вспоминаю, мы в это время поддерживали "Пролетарскую дивизию", которая прибыла из Москвы. Ночью просыпаюсь, а капитана Чурилина нет. Спрашиваю разведчиков, где комдив, а мне говорят, что сел в штабной автобус и уехал, никому не сказал ничего. Я, как начальник штаба дивизиона, от него не получил никаких указаний. Так стал командиром дивизиона, в котором было более 500 солдат и командиров. Продолжал управлять огнем дивизиона, находясь все время с командиром батальона "Пролетарской дивизии".

Когда бой утихал, мы с командиром батальона проводили рекогносцировку, уточняли задачи на отражение контратак противника.

Однажды рядом со мной разорвалась мина, и у меня было такое ощущение, будто вспотел. Ладонью провел по лицу - вся ладонь мокрая, а поскольку ночь была необычно лунная, как говорят, можно иголки собирать, увидел, что ладонь вся в крови. Мне комбат пере- /27/ вязал голову, и только после перевязки ощутил, что правая нога очень болит. Оказывается - ранен еще и в правую ногу. Теперь уже понадобился фельдшер дивизиона, которая оперативно разрезала сапог, отрезала голенище, разрезала бриджи, обработала рану. Оказалось, что кроме ранения, еще и перелом ноги - был сильнейший удар по ноге. Однако в первый момент этого еще не почувствовал, с правого сапога сделали мне туфлю, а в роще вырезали хорошую палку. Так первый раз в июле 1941 г. был ранен. Фельдшер настаивала отправить меня в госпиталь, но не мог оставить дивизион. В управлении дивизиона осталось нас двое, я, как командир дивизиона, и начальник связи. Ранение в голову было в бровь, пару миллиметров - и остался бы без глаза. Но счастье есть счастье.

Танковая группа Гудериана перешла в наступление. Мы получили приказ отходить. Я отдал распоряжение об отходе на знаменитую Соловьевскую переправу. Поскольку отходили с тяжелыми боями, то на переправе у нас кончилось горючее и боеприпасы. Вот в такой обстановке пришлось действовать, но другого выхода не было. Дал команду взорвать 152-мм гаубицы, сжечь тягачи, что и было сделано. Замки орудий закопали, в стволы заложили взрывчатку, дело сделано. На один тягач собрали остатки дизтоплива, на крюк подцепили 37-мм зенитную пушку, кузов загрузили боеприпасами, имели

ГАЗ-АА

еще одну машину ГАЗ-АА, в кузове которого стоял 4-ствольный зенитный пулемет "Максим". С таким снаряжением мы переправились через реку. Огневую группу возглавил мл-лейтенант Бублик. Он уже был в годах - рослый, интересный мужчина, носил длинную шинель. Его действия мне запомнились на всю жизнь (мне его больше не пришлось видеть). Так мы выходили из окружения, если немцы оказывали сопротивление, то по ним открывали огонь из 37-мм пушки, а затем с криками "Ура!" автоматным и ружейным огнем добивали немцев. Так и продвигались дальше.

Выход из окружения — это тяжелый вид боя, питались подножным кормом, а иногда и воды не было. Когда отходили по Белоруссии, народ к нам в основном относился нормально, тяжело было оставлять немцам наших советских людей. Потом, когда наступал по этим же местам, по старой смоленской дороге, все было сожжено. Старики и дети, как правило, были убиты или угнаны в Германию, а те, кто мог носить оружие, ушел в партизанские отряды. Картина неописуемая, трудно передать словами, что собой представляли села, торчали только дымоходы, везде пепелища, как после пожара. Однако народ жил и не сдавался.

Помню, форсировали Днепр вплавь. Первая деревня за Соловьевской переправой. Смотрю, и своим глазам не верю. Возле дома стоит наша штабная машина, подхожу ближе, да, действительно, машина наша. Спрашиваю водителя, а где командир, он отвечает, что /28/ в доме. Захожу в дом, командир сидит за столом и ест. Он, конечно, обрадовался, предложили мне поесть. Я не стал садиться, а спросил, как это он бросил дивизион и уехал, ничего не сказав. Он ответил, что ездил к командиру полка, но так ли, это трудно сказать, т.к. командира полка больше не видел. Последний раз командир приезжал к нам, когда еще вели бой за Починок Смоленской области, а затем за Ельню. Вот под Ельней на меня особое впечатление произвел залп наших БМ-8 — "Катюш", как величал их наш народ. Помню, как сейчас, ушел на КП дивизиона. Решив все вопросы, возвращаюсь на НП и вдруг слышу, словно где-то прошел паровоз, но очень шумно, открыл планшетку, достал карту, вижу, что рядом нигде нет железной дороги и продолжаю двигаться вперед на НП. Вижу такую картину: вся наша пехота бежит в тыл, в том числе и мои разведчики дивизиона. Я останавливаю их и спрашиваю, в чем дело, они отвечают, что немцы применили какую-то адскую машину, спросил, рвались ли снаряды, они отвечают что за передним краем, тогда им говорю - пошли вперед. Оказывается и немцы после залпа бежали к себе в тыл, получилось наши бегут в одну сторону, а немцы — в другую, образовалась нейтральная полоса 5-7 км.

Вот что значит на войне применить новое оружие. Уже позже, когда мы вели бои за Волоколамск под Москвой, ночью прибыл кавалерийский корпус для ведения боевых действий, и когда наша артиллерия стреляла, в том числе и "Катюши", кавалеристы разбежались, хотя это - храбрый народ, в атаку идет с шашкой наголо.

Когда мы отходили в Ярцево Смоленской обл., -гам собрались остатки нашего полка, не было только 1-го дивизиона и штаба полка. Рассказывал НШ полка, который вышел из окружения в гражданском костюме, что, когда я уехал вперед по приказу командира дивизиона готовить ужин для личного состава, дивизиону было приказано свернуть и ехать по другому маршруту. Тогда дивизион попал в западню, где их встретили немцы, расстреляв всю колонну. Остался в живых НШ полка, может быть еще кто-то. Так практически прекратил свое существование 1/489 ГАП.

В сборном пункте в лесу под Ярцево прекратил свое существование и 489 ГАП 132 сд.

Несколько слов о том, что из себя представляла должность начальника разведки дивизиона во время войны. Все время с пехотой, атакуешь, в рукопашную идешь. Мне как артиллеристу, а затем ракетчику, хочется отдать особую дань пехоте: ни один вид вооруженных сил, ни один род войск не перенес той тяжести войны, что пехота: дождь, грязь, распутица, мороз, снег, море огня: ружейно-пулеметного, артиллерийского, минометного, танки противника, сверху бомбит авиация и из пулеметов поливает свинцом. Так день, /29/ ночь и всю войну. На войне всем тяжело - артиллеристам, танкистам, саперам, связистам, летчикам, но у всех бывает между боями пауза, во время которой можно выкурить вместе с товарищем "козью ножку". К примеру, летчики, у которых полевые аэродромы распола1'ались в 20-25 км от переднего края противника. Такое удаление мы считали глубоким тылом, для себя считал глубоким тылом 2-3 км от переднего края противника, даже в самый тяжелый и напряженный бой летчики возвращаются на аэродром при удачном полете, их встречают друзья, ужин или обед, 100 г фронтовых, теплая и чистая постель, а если есть еще жена или подруга, так вдвойне веселее. На меня могут летчики обидеться, но это ведь действительно так, вы скажете, что подымаясь в воздух, вы уже рискуете жизнью, да, также как пехота, находясь под обстрелом, рискует жизнью. Но вы - на время короткого перелета, находясь в воздухе. Правда, бывают и обстрелы аэродромов, но это - не каждый день, как в пехоте. То же самое можно сказать и о танкистах: атака под броней, после атаки танки выходят в выжидательный район или район сбора и т.д. Танкист скажет "нет", но согласитесь со мной, что одно дело атаковать с открытой грудью, другое дело - за броней или хотя бы в бронежилете. В годы войны был принят на вооружение бронежилет, но только для пехоты, которая служила в штурмовых дивизиях, что, как правило, предназначались для взятия городов. Мне не раз приходилось атаковать в танке и даже гореть в нем, но об этом позже - это было в районе г.Спас-Демянска. То же самое можно сказать и о саперах. Тяжелая служба у них, но вы спросите, у кого легкая служба на войне. Всем достается, но все же не так, как пехоте. Сапер один раз в жизни ошибается, но наведут переправу под огнем, обеспечив форсирование, а потом - глубокий тыл, лес, там не сладко, но выкурить самокрутку можно, часть саперов занимаются переправой, но посменно - во время артиллерийской подготовки в минных полях сделают проходы, обозначат их, пропустят танки и пехоту, а затем — в глубокий тыл. Артиллеристам тоже легче, в смысле безопаснее - то ровик, то окопчик, то землянка. Я думаю, что нет надобности больше писать о тяжести службы в пехоте во время войны. Я все испытал. Дети больших начальников, как правило, окончили артиллерийские училища и некоторым пришлось воевать, но как только война окончилась, все пошли в академию им. Фрунзе и по окончании ее на общевойсковые должности.

Пехоте отдушина, когда она идет на формирование, как правило, там мало "активных штыков", в основном это тыловые и специальные подразделения. "Царице полей" в мирное время легче, в смысле безопасности, чем летчикам или морякам, одни не знают, опустятся ли они на землю, другие — приплывут ли к берегу. Все, кто /30/ причастен к пехоте, — это настоящие герои, хотя их немного. Кто подсчитает сколько они убили на войне фашистов, я не имею в виду снайперов. Летчик сбил самолет - он пошел ему в счет, противо-танкист уничтожил танк - ему в счет. Правда, не за все подвиги награждались, даже если и представляли к орденам и медалям. Я два года был в истребительно-противотанковом полку. Меня очень много раз представляли к награждению орденами Советского Союза, но получил свой первый орден Красного Знамени, будучи командиром полка, в ноябре 1943 г., когда провоевал уже 2,5 года. После войны пытался отыскать свои награды, но кадровики свое дело знают туго. Все было безуспешно, отвечали - у вас и так много наград, хотя я хотел только то, что заслужил во время войны и к чему был представлен.

Сколько солдат и офицеров не были награждены орденами и медалями, хотя воевали геройски. На все был лимит, в том числе и на ордена.

Я после войны, когда увольнял солдат домой, строил и смотрел, что нет ни одной награды, спрашивал где ордена, ответа нет, здесь же приказ о награждении; и вручаешь медаль, а если нет медалей, так справку о награждении. А затем солдаты получили свои награды в военкоматах.

Уже в конце войны было представлено право от имени Президиума Верховного Совета командиру полка награждать медалями, командиру дивизии - орденом Красной Звезды и равными, командующим армией - орденом Красного Знамени соответственно. Так было с награждением.

До Ярцево мы отходили с тяжелыми боями, это был не просто поход. Это был отход с боями, выходили из многослойных колец противника. Когда получил приказ на отход, для кого как, а для меня лично это был тяжелый удар, но что мог сделать молодой лейтенант 19-ти лет, и то, что сделал, считаю большим подвигом. Во-первых, шел в лейтенантской форме, два кубаря на петлице, партбилет в левом кармане, в правом — удостоверение личности. Всю войну никогда эти дорогие документы нигде не оставлял, только в том случае, если ходил в разведку в тыл противника. Мои кубари и дорогие мне документы вдохновляли меня на подвиги. Отряд 3-го дивизиона успешно действовал. Отходили, как правило, лесами, а в села заходили, только чтобы создать запас продуктов. Встречи с противником носили частный характер, но бои были скоротечные, упорные и стремительные, я бы сказал, что носили они даже авантюрный характер. Впереди разведка, за главной разведкой — прикрытие, за прикрытием — огневая группа, за огневой группой шли главные силы отряда и тыловое прикрытие. Задачей нашей разведки было установление наличия противника, его состава, сил, /31/ другими вопросами мы не занимались, если противника нельзя обойти, тогда из 37-мм пушки выпускаем 5-10 снарядов, очередь из "Максима" и с криками "Ура!" - на противника. Такая тактика боевых действий себя оправдала - наш отряд практически не имел потерь. На привалах к нам присоединялись мелкие группы и одиночки, брали всех в свой отряд, но не всем нравилась наша тактика боевых действий, были и те, которые хотели избежать боя, но это задержало бы наше продвижение на восток. Приходилось переходить целую систему дорог, населенные пункты, где противник различными силами держал оборону. В ночное время нас некоторые покидали, но от этого мы слабее не становились, а наоборот, отряд мужал. Из дивизиона никто не уходил, за исключением замполита дивизиона. Разве можно забыть, как действовал мл. лейтенант Бублик, он действовал как герой, командуя огневой группой, при необходимости стрелял из нескольких позиций, создавая у противника видимость большой огневой силы. Действовали внезапно - появлялись, наносили удар и скрывались также внезапно. До Ярцево мы не разу не терпели поражения.

Самое интересное, что никто не ставил задачу на отход, в каком районе собираться, но особым чутьем встречались все в лесу восточнее Ярцево, где собрались остатки 489 ГАП 132 сд и 426 ГАП 126 сд.

Здесь опять встретился с капитаном Чурилиным. Встреча была деловая, поскольку ему надо было отчитаться за дивизион - он этого сделать не мог. За дивизион я отчитывался, доложил, как действовали под Починком, как отходили, как перед переправой уничтожили матчасть. С капитаном Чурилиным встречался еще в 1942 г. и 1943 г. на фронте, но об этом позже. Меня поразило, как некоторые командиры снимали знаки различия, закапывали или уничтожали свои документы, переодевались в солдатскую форму, выдавая себя за приписной состав. Таких в отряде было много, но все подчинялись мне, здесь были интенданты, врачи, ветврачи и даже строевые командиры, но в основном из запаса. Кадровые командиры были на голову выше их во всех вопросах.

В районе сбора, в лесу, построили шалаши из хвойных веток. Здесь уже было плановое снабжение, трехразовое питание, дополнительный паек и папиросы да еще какие - "Казбек" и 100 г наркомовских, так жить можно. Здесь за все время первый раз выкупались в горячей воде. Брюки, гимнастерка, портянки от пота, соли и грязи стояли. Нелегкая служба на войне на передовой. Когда все постирал - все расползлось. Во время отхода меняли белье и обмундирование в том случае, если попадались на пути вещевые склады.

Хорошо наловчились уходить от бомб, сбрасываемых из самолетов, это нас спасло от преждевременной гибели или ранения: тяже- /32/ лое ранение в окружении — это смерти подобно. Мое ранение в голову зажило, начала заживать и рана на ноге, однако продолжал ходить с палкой, т.к. нога еще болела.

На нас новые части смотрели, как мы в начале войны на отступающих. Они еще не знали, что с ними будет то же, что и с нами, впереди были Москва, Сталинград, еще длинная дорога отступления.

При умелом руководстве, при хорошей организации связи, наличии управления можно было бы с успехом создать мощный ударный кулак и вывести из окружения в полном составе личный состав, материальную часть и сохранить боеготовность. Это не было сделано, а можно было сделать.

Личный состав дивизиона никто не проверял, а вот тех, кто пристал при отходе, особый отдел проверял, и считаю это правильным, т.к. неизвестно, где болтались примкнувшие, кто они. Было много случаев, когда фронтовики оставались в селах, переодевались в гражданскую одежду и проживали с молодицами, некоторые уходили в партизаны. Тот, кто прочтет воспоминания и был участником войны, узнает и себя, но нас уже осталось мало.

Подавляющая часть трусов с наступлением Красной Армии ушла в партизанские отряды и с оружием в руках громила немцев, т.к. было понятно, что за дезертирство придется отвечать перед законом. /33/