|
|
|
[ На главную ] В ВИХРЕ ВОЕННЫХ ЛЕТ ЛЕМБИТ ПЭРН
Издательство "ЭЭСТИ РААМАТ" (2-е издание), 1976, тираж 10 000 экз.
..... Окончил я академию в мае 1934 года перворазрядником (по счету седьмым из двухсот с лишним слушателей). Впервые получил фундаментальную подготовку, которая так помогла мне в дальнейшей службе и, главным образом, в дни Великой Отечественной войны. В августе 1934 года я получил назначение на должность заместителя начальника штаба 85-й ордена Ленина Челябинской дивизии, которая проводила на /60/ Урале сборы приписного состава. Между прочим, в годы войны в этих же краях формировалась 249-я Эстонская стрелковая дивизия. База формирования и, главное, учебные поля, артиллерийские полигоны, стрельбища создавали хорошие условия для обучения, сколачивания подразделений, частей и соединений различных родов войск. 85-я ордена Ленина Челябинская дивизия состояла из приписного состава таких промышленных центров как Челябинск, Магнитогорск, Златоуст, Миасс, Курган, Копейск и других. Через десять лет, в сентябре 1941 года, судьба свела меня снова с 85-й дивизией в составе 50-й армии Брянского фронта, где я в то время был начальником штаба этой армии. В этой дивизии я прослужил всего два года, но успел получить своеобразную тренировку в подготовке войск и штабов. Части дивизии располагались так: одна — восточнее Уральского перевала, другая, большая, в том числе и штаб дивизии — западнее перевала. Как летом, так и зимой, помимо оперативно-тактических учений, по заданию Генерального штаба отрабатывали ведение операций в горно-лесистой местности. Наиболее трудным делом была организация и проведение таких учений в зимние месяцы. Морозы на вершине перевала достигали 50 градусов ниже нуля. Вся техника, в том числе тяжелая артиллерия, радиостанции, а также штабы обслуживались конной тягой. Дорог в горах было мало, отсутствовала вода, глубина снежного покрова местами доходила до двух и более метров. В этих условиях не только старшие, но и младшие командиры, рядовые бойцы проявляли много сметки и инициативы. Конечно, ко многому предусмотрительно готовились еще на зимних квартирах, но разве учтешь все капризы зимы в горах? Вот и приходилось годами накапливать, исследовать и обобщать материалы из опыта зимних учений. По-своему трудными были и учения ранней весной: у подножия гор зеленеет трава, а на перевалах — снег и морозы. На полпути до вершин вода с неимоверной силой разрушает дороги, сносит мосты, валит деревья. С гор скатываются огромные глыбы /61/ разных пород, большие каменные валуны. В этих условиях в иных случаях бывали и "потери" в людском составе. В основном они выражались в обмораживании лица, рук, ног, в разных ушибах. Чаще всего это случалось с бойцами, обслуживавшими конский состав, и разведчиками, совершавшими длительные обходные марши по бездорожью. Вообще с разведчиками в зимне-весенние учения было много хлопот. Высылаем, например, обходную разведку в "глубокий тыл противника". Подбираем наиболее выносливых и опытных разведчиков, снабжаем их всем необходимым, в том числе надежной связью — рацией, световыми сигналами. Ждем час, два, четыре, а донесений от них не поступает. Уже ночь, уже утро — предельный срок, а о них ни слуху, ни духу. Приходилось высылать поисковые группы. И что же? Те натыкаются на обессиленных разведчиков: одних замело снегом, другие сбились с пути из-за того, что вышли из строя ручные компасы. Рации тех лет для горных условий были мало пригодны, а сигнальных ракет пешие бойцы могли прихватить не так уж много. К тому же, как в данном случае, ракеты подавались не с тех мест, откуда мы ждали. Летом на полевых занятиях по обороне приписники Миасского полка с особой охотой рыли индивидуальные окопы. Большинство из них, как и их предки, работало на золотых приисках. Лагерная же территория была богата златоносными рудами. К концу сбора у многих приписников из золотоискателей находили не один вещевой мешок драгоценной "землицы", которую они потом перерабатывали в золотоочистительных колодцах. Управления дивизии, полков, батальонов на окружных сборах и маневрах тренировались на одну ступень выше. Это было особо важно, так как в дивизии все батальоны, полки и артиллерийские дивизионы являлись отдельными и в случае войны могли развертываться: управление дивизии — в управление корпуса, полки — в дивизию, батальоны — в полки и т. д. В условиях территориально-милиционной системы комплектования такой способ разверты- /62/ вания и подготовки войск являлся наиболее целесообразным, особенно во внутренних военных округах. Однако к 1939 году территориально-милиционная система комплектования отжила свой век. Лицо армии к этому времени коренным образом изменилось, к тому же усложнилась международная обстановка. Но положительную роль эта система все же сыграла. Благодаря этой системе за 14 лет было подготовлено немалое количество военнообязанных, получивших выучку, которая им пригодилась в годы Великой Отечественной войны. Заключительным этапом моей службы на Урале явились крупные всеармейские опытные учения в Поволжье, которыми руководил тогдашний народный комиссар обороны К. Е. Ворошилов. На этих учениях, помимо штабов и войск Приволжского военного округа, присутствовали командующие всеми родами войск и видов вооруженных сил Красной Армии, начальники военных академий, командующие военными округами Советского Союза. Мне посчастливилось в период подготовки этих учений работать в оперативном управлении штаба руководства, а в период учений возглавлять оперативную группу в блиндаже руководства учениями. Сюда в ходе учения поступали данные о действиях войск на полях "сражений" для обработки их с последующим докладом начальнику оперативного управления штаба руководства. После учения пришлось еще около двух недель работать в оперативном управлении для обработки материалов учения. Участие в таких крупных маневрах помогло расширить общий военный кругозор. В сентябре 1936 года впервые в Советском Союзе открылась Академия Генерального штаба Красной Армии, слушателем которой был зачислен и я. Академия комплектовалась из старших офицеров штабов корпусов, округов и центрального аппарата Наркомата обороны, всех родов войск и видов вооруженных сил. Зачисляли без экзаменов, на основании служебных аттестатов. Отбор кандидатов производил Генеральный штаб. Кандидаты утверждались народ- /63/ ным комиссаром обороны. Каждый кандидат должен был иметь высшее военное образование в объеме одной из военных академий по роду своей службы. Первым начальником и комиссаром Академии Генерального штаба стал один из талантливейших командиров Красной Армии, 38-летний начальник штаба Киевского военного округа, член ВКП(б), комдив Дмитрий Александрович Кучинский. И здесь он быстро завоевал авторитет у академического коллектива тем, что, помимо крупного организаторского таланта и глубокого знания военного искусства, обладал широким политическим кругозором и высокой общей культурой. Профессуру укомплектовали за счет старейших опытных педагогов различных академий, но преимущественно за счет преподавателей Академии им. Фрунзе. В их числе были В. А. Меликов, Е. А. Шиловский, Д. М. Карбышев, В. К. Мордвинов, Н. Н. Шварц, Т. П. Шафолович, А. И. Готовцев, С. Н. Красильников, А. В. Кирпичников, Г. С. Иссерсон, Н. А. Левицкий, И. X. Паука, Н. И. Трубецкой, А. И. Верховский, А. А. Свечин и другие. Учеба шла интересно, поучительно, так как в составе учебных групп находились слушатели из всех видов вооруженных сил и родов войск (общевойсковики, авиаторы, артиллеристы, моряки, химики, инженеры, тыловики и другие). Профилирующей дисциплиной новой академии являлось оперативное искусство, а главной задачей слушателей академии — теоретическое и практическое освоение подготовки и ведения армейских и фронтовых операций. В программе обучения значительное место отводилось методической подготовке слушателей, в частности, обучению методике разработки оперативных задач, методике проведения крупных военных игр и командно-штабных учений в поле с применением средств связи. Большое внимание уделялось также практическому изучению новой боевой техники, поступавшей на вооружение Красной Армии. Основным содержанием программы курса соци- /64/ ально-экономических наук было марксистско-ленинское учение о войне и армии, а также вопросы текущей политики. Должное внимание уделялось и совместным операциям с военно-морским флотом. Для этого практиковалась поездка слушателей на флоты Балтийского и Черного морей, где изучались корабли различных классов, базирование флота и практические действия кораблей в открытом море. Каждый выезд в море сопровождался выполнением учебной задачи, стрельбой по целям. За годы двухлетней учебы каждому слушателю академии удалось по несколько раз самостоятельно разрабатывать операции как армейские, фронтовые, так и группы фронтов. Выезжали мы в войска и для проведения крупных учений, а также и на опытно-исследовательские учения. Всесторонне изучали вероятного противника. В первый год обучения вступительные лекции нам читали заместитель народного комиссара обороны Маршал Советского Союза М. Н. Тухачевский, начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза А. И. Егоров, начальник военно-воздушных сил командарм 2-го ранга Я. И. Алкснис. В середине первого года обучения командующий войсками Белорусского военного округа и командующий войсками Киевского военного округа командармы 1-го ранга И. П. Уборевич и И. Э. Якир провели в академии показательные игры, первый — на тему "Прорыв подготовленной обороны противника", второй — "Ввод в сражение механизированного корпуса". Эти игры явились для слушателей большой школой оперативного искусства. После окончания Академии Генерального штаба меня оставили старшим преподавателем кафедры тактики высших соединений. Через шесть месяцев мне было присвоено звание доцента, а в конце 1939 года я защитил кандидатскую диссертацию, получил диплом о присвоении ученой степени кандидата военных наук. Но поработать в академии пришлось недолго, так как в августе 1940 года я был назначен заместителем началь- /65/ ника штаба 8^-й армии в Таллине, где возглавил комиссию по приему дел штаба вооруженных сил бывшей буржуазной Эстонии. В ходе этой работы я изучил ряд материалов, относящихся к области оперативно-тактической подготовки эстонской армии. Полезным оказалось и знакомство с новым руководящим составом армии. В целом как у меня, так и у членов комиссии осталось благоприятное впечатление в отношении лиц, занятых сдачей ведомств и личного состава армии. Пунктуальность и четкость сказывались во всех звеньях. Эта работа в дальнейшем принесла мне определенную пользу, когда я возглавил Эстонский национальный корпус Советской Армии. В конце ноября 1940 года я уехал из Таллина в Даугавпилс, став начальником штаба 2-го особого корпуса. Позднее, в силу сложившихся обстоятельств, корпус передислоцировался в Минск. 1 сентября 1939 года, с нападения фашистской Германии на Польшу, началась вторая мировая война. Англия и Франция не выступили немедленно в защиту Польши, хотя дали ей соответствующие гарантии. Между тем на Западном фронте силы союзников имели к тому времени подавляющее превосходство. Лишь 3 сентября 1939 года Англия и Франция объявили войну Германии, но при этом правящие круги этих стран лелеяли мечту, что Гитлер начнет войну против Советского Союза. Наша страна, как известно, еще в предвоенные годы настойчиво боролась за предотвращение надвигающейся войны, последовательно проводила политику коллективного отпора фашистским агрессорам. Однако заправилы главных капиталистических стран не пошли на сотрудничество с нами. На деле они поощряли захватническую политику германских фашистов на Востоке. Идя по пути преступной политики уступок агрессору, империалисты США, Англии и Франции позволили германо-итальянским фашистским интервентам задушить Испанскую республику и установить режим фашистской диктатуры генерала Франко. Они не воспрепятствовали Гитлеру и тогда, когда он осуществил аншлюс Австрии. Нако- /66/ нец, кульминационным пунктом политики "умиротворения" агрессора явился мюнхенский сговор, который позволил фашистской Германии сначала расчленить, а затем и ликвидировать Чехословацкое государство. Обстановка, сложившаяся в Европе, не оставляла сомнений в том, что гитлеровская Германия попытается осуществить вооруженное нападение на СССР (к непосредственной подготовке войны против нашей страны гитлеровское военное командование приступило как раз с лета 1940 года). Учитывая эту обстановку, а также вероломную политику правящих кругов главных капиталистических стран, Советское правительство, стремясь выиграть время для подготовки страны к неизбежной решительной схватке, согласилось на заключение с Германией договора о ненападении. Последовательная борьба Советского Союза за мир и укрепление своей безопасности накануне второй мировой войны и в первый ее период создали благоприятные внешнеполитические условия для победы социалистических революций в странах Прибалтики — Латвии, Литве и Эстонии, для воссоединения с СССР западных областей Белоруссии, Украины и Северной Буковины, отторгнутых в годы гражданской войны и иностранной интервенции. Известно, что в планах гитлеровцев Эстонии отводилась роль плацдарма для нападения на СССР. В этом они рассчитывали на преступную политику правящих буржуазных кругов Эстонии. Что касается трудящихся масс Эстонии, то они при создавшейся обстановке видели в Советском Союзе единственную в мире силу, которая способна обеспечить безопасность Эстонии, как и других малых восточноевропейских стран. Эстонские трудящиеся с огромным воодушевлением встретили заключение 28 сентября 1939 года пакта о взаимопомощи между Советским Союзом и Эстонией. Между тем велик был их гнев, когда они увидели, что правящая клика всерьез и не собиралась выполнять обязательства, вытекающие из этого /67/ пакта. Антинародную политику проводила эстонская буржуазия и внутри страны. 21 июля 1940 года многолетняя борьба трудового парода против буржуазной диктатуры, за восстановление Советской власти увенчалась победой. 6 августа 1940 года Верховный Совет Союза ССР удовлетворил просьбу эстонского народа и принял Эстонскую ССР в состав многонационального Советского государства. На правах равноправных суверенных республик в состав СССР вошли также Латвийская и Литовская ССР. В развернувшемся социалистическом строительстве эстонскому народу, как и латвийскому и литовскому, всестороннюю помощь оказывали все братские советские народы. Перед лицом надвигающейся военной угрозы партия и Советское правительство приступили к осуществлению ряда дополнительных мер по укреплению обороноспособности страны, которая неизмеримо возросла за годы первых пятилеток. Победная поступь социализма неузнаваемо изменила облик Советской страны. Старая, отсталая Россия превратилась в могучую индустриальную державу. В 1940 году в СССР было добыто 166 млн. тонн угля, выплавлено около 15 млн. тонн чугуна и свыше 18 млн. тонн стали. Выросла и наша нефтеперерабатывающая промышленность, без которой были бы мертвы наши советские танки и самолеты. В 1940 году валовая продукция всей промышленности страны по сравнению с 1913 годом увеличилась в 8,5 раза. В соответствии с предпринятыми дополнительными мерами советская оборонная промышленность резко увеличила производство вооружения и боевой техники. Поступление винтовок и карабинов в войска Красной Армии с 1939 года по июнь 1941 года возросло на 70 процентов, ручных и станковых пулеметов — до 40 и более процентов. По количеству пулеметов Красная Армия превосходила немецко-фашистскую армию. Намного совершеннее была наша дивизионная и корпусная артиллерия. Летом 1941 года на /68/ вооружение Красной Армии начало поступать новое грозное оружие — реактивные минометы ("катюши"). Общая численность самолетов к весне 1941 года возросла по сравнению с началом 1939 года более чем вдвое. Военно-морской флот за 11 месяцев 1940 года получил 100 различных боевых кораблей, главным образом миноносцев, подводных лодок и других. В конце 1940 года в производстве находилось еще 290 кораблей, часть из которых вошла в строй в первой половине 1941 года и приняла участие в войне. Однако из-за ограниченности времени не все из намеченного удалось выполнить к началу войны. Недостаточной была общая оснащенность советских войск автоматическим оружием. В советской артиллерии не хватало механизированной тяги, что серьезно снижало ее подвижность и маневренность. Если говорить о возможностях СССР по производству танков, то они, как мы теперь знаем, оказались достаточными для того, чтобы в ходе войны превзойти врага. Но к началу войны современных танков, могущих оказать решающее влияние на ход боевых операций, было явно мало. Лишь в апреле-мае 1941 года появились тяжелые танки "КВ" и средние танки Т-34, которые по своим боевым свойствам и техническим данным значительно превосходили танковую технику зарубежных армий. В первый период войны не хватало и боевых самолетов. При всех трудностях и упущениях (к сожалению, боевая готовность Красной Армии серьезно пострадала из-за ослабления кадров командного и политического состава в результате необоснованных репрессий) наша страна имела полную потенциальную возможность воевать против сильного врага. Однако на начальной стадии войны не мог не сказаться и фактор вероломного нападения фашистской Германии. Часть вновь формируемых дивизий к началу войны находилась в стадии комплектования, тогда как немецко-фашистские дивизии были в основном полностью укомплектованы и сосредоточены в исходных районах для нападения. Красная Армия не имела и достаточного опыта ведения войны в новых /69/ условиях, тогда как гитлеровская армия еще до нападения на СССР вела военные действии на протяжении двух лет, прошла известную школу организации боя, взаимодействия между родами войск, особенно пехоты с танками и авиацией, организации маршей и снабжения войск. К началу войны у нас еще не закончилось строительство укрепленных районов вблизи границы, а на старой границе они были демонтированы. Все это, как и ряд других моментов, осложнило наше положение при вступлении в жестокое единоборство с гитлеровской Германией. Однако о силе и прочности нашего социалистического строя говорит уже тот факт, что всего через полгода после начала войны под Москвой были наголову разбиты отборные войска главной группировки гитлеровской армии, а в дальнейшем наступил коренной поворот в ходе войны. В конечном итоге именно наше Советское государство оказалось несокрушимым, а фашистская Германия была повержена в прах. Расскажу теперь о том, как складывалась обстановка во 2-м особом корпусе, в котором я служил с момента передислокации его в Минск и до начала войны (март—июнь 1941 года). Управление корпуса и все корпусные части были полностью укомплектованы по штатам военного времени. Из стрелковых дивизий по штатам военного времени содержалась 100-я дивизия, участвовавшая в боях на Карельском перешейке. Дислоцировалась она также в Минске. Остальные стрелковые части и подразделения, расквартированные в Бобруйске, находились в стадии доукомплектования. В мае войска вышли в летний лагерь, артиллерийские части — на артполигон, саперные — на специальные сборы. Корпус предназначался для боевых действий на Бельском направлении (между Белостоком и Кобриным). Границу Западного особого военного округа прикрывали войска 3-й, 4-й и 10-й армий и незначительные подразделения пограничников. Часть войск прикрытия (артиллеристы и саперы) находилась на /70/ спецсборах на различном расстоянии от государственной границы (от нескольких километров до 50—60 километров и даже дальше). В случае угрозы нападения со стороны врага они должны были по специальному сигналу вышестоящих штабов занять оборонительные позиции вдоль пограничной линии. С 13 по 20 июня в районе Белостока, по летнему плану подготовки штабов, состоялись штабные учения, на которые были привлечены штабы трех армий и наше корпусное управление. Руководил учениями штаб Западного особого военного округа. Отрабатывались темы начального периода войны, причем имелся в виду уже реальный противник, сосредоточившийся на Минско-Белостокском направлении. Учения закончились 20 июня. В первой половине дня 21 июня состоялся разбор учений, после чего все участники разъехались — штаб округа в Минск, штабы армий — к своим частям по месту их дислокации. Наш штаб получил приказ в Минск не возвращаться, а перебазироваться в город Бельск (в 60 километрах от границы). Туда же эшелонами должны были к 25 июня прибыть корпусные части. Командир корпуса генерал-майор А. Н. Ермаков с начальниками родов войск и служб днем 21 июня выехали поездом в Минск для руководства переброской корпусных частей в Бельск. В тот же день в час дня в Бельск с оперативной группой и средствами связи прибыл и я. Там наша группа заняла предназначенные казарменные помещения, сам же я устроился в гостинице (двухэтажный деревянный дом на 20 номеров). Офицерам штаба и командирам войск связи разрешил отдых до утра 23 июня (понедельник), после чего назначил рекогносцировку района вокруг Бельска для расположения корпусных частей, прибывавших из Минска. Перед выездом в Бельск я заехал в штаб 10-й армии, находившийся в Белостоке. Командующий армией генерал-майор К. Д. Голубев, с которым мы вместе учились в Академии Генерального штаба, подробно проинформировал, какие имелись последние данные о противнике, охарактеризовал положение своих войск. /71/ Войны еще не было, но военный городок Белостока, где располагался штаб армии, выглядел настороженным: готовые к действию зенитные орудия, усиленные патрули. День и ночь саперы строили укрепления и аэродромы. Даже из окна кабинета командующего виднелся ствол зенитного пулемета. 21 июня мне исполнилось 38 лет. Вечером собрал в номере гостиницы товарищей — начальников отделов штаба. Адъютант принес из магазина несколько бутылок ягодного вина (в пограничных городах других сортов продавать не полагалось). Выпили, закусили, поговорили о делах, которые нас ждали в понедельник и, примерно, в половине двенадцатого мои гости разошлись. В двенадцать часов ночи я слушал но радио последние известия из Москвы. Да, это был мой последний мирный предвоенный день рождения. Укладываясь спать, я никак не предполагал, что на рассвете заполыхает страшный пожар войны. /72/
НАЧАЛО ВОЙНЫ (ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ) В два часа ночи 22 июня меня разбудил телефонный звонок. Дежурный по штабу корпуса попросил разрешения лично доложить важное сообщение. Через 15—20 минут пришел подполковник Почема и сообщил, что штаб 13-то механизированного корпуса, который также располагался в Бельске, к утру перебазируется на командный пункт в лес, в 15 километрах юго-западнее Бельска. Нашему корпусу было приказано немедленно занять помещения этого штаба. Более того, к утру покинут город части и соединения механизированного корпуса. Сообщение насторожило: дело, видимо, серьезное. Назначив комиссию по приему помещения, я приказал уточнить в штабах 10-й и 4-й армий обстановку и снова прилег. Но несмотря на усталость, вызванную недельной полевой поездкой во время штабных учений, уснуть так и не смог — сон отгоняло тревожное предчувствие. В 3 часа ночи постучали в дверь. Снова подполковник Почема. Из-за разрыва телефонной линии не смог позвонить и потому пришел лично с новым докладом. Распоряжением штаба округа войскам приграничной полосы приказано начать выдвижение на подготовленные позиции. Остальным войскам и штабам приграничных армий (3-й, 10-й, 4-й) приказано быть в полной боевой готовности. В эту ночь, — предупреждал штаб округа, — ожидается провокационный налет фашистских банд на нашу территорию. На провокацию не поддаваться. Государственную границу не переходить. Хотя между СССР и Германией в августе 1939 года был заключен договор о ненападении, Советское правительство, да и все советские люди отчетливо осо- /73/ знавали всю опасность, которую таило для СССР усиление фашистской Германии — злейшего врага нашего социалистического государства. Стремясь максимально выиграть время, руководители Советского государства делали все для того, чтобы не дать гитлеровцам ни малейшего повода для военных провокаций против СССР. Между тем Гитлер использовал этот договор лишь как ширму, прикрывавшую подготовку к вероломному нападению на Советский Союз. Накануне 22 июня 1941 года гитлеровцы закончили сосредоточение и развертывание у границ СССР 190 полностью укомплектованных, технически оснащенных и хорошо подготовленных дивизий Германии и ее сателлитов, из них 17 танковых и 13 моторизованных. Они ожидали только сигнала для вторжения. Этот сигнал и был дан рано утром 22 июня 1941 года. Первый удар на фронте от Балтийского до Черного морей нанесли 99 немецких и 10 румынских дивизий, 9 румынских и 4 венгерских бригады (1). В 4 часа утра 22 июня по всей
приграничной полосе неожиданно загрохотала
орудийная канонада. Внезапный артиллерийский
огонь фашистов обрушился на заставы
пограничников, на соединения и части Красной
Армии, расположенные поблизости от
государственной границы. Телефонная связь штаба
корпуса с гостиницей вторично оборвалась. Я стал
быстро одеваться, но в этот момент, как назло,
погас электрический свет. Вскоре прибежали
адъютант и дежурный по штабу, а перед гостиницей
развернулись две радиостанции и шифровальная
машина. Не успел я отдать неотложные
распоряжения дежурному по штабу, как над городом
появилось до двадцати фашистских штурмовиков. В
первом заходе они безнаказанно, на бреющем
полете, бомбили центральную часть города (почту,
телеграф, электростанцию, водокачку, здание
горисполкома), а из пулеметов расстреливали
воинские колонны, которые выдвигались из города
в направлении границы. /74/ В гостинице, где располагались в основном военные, от взрывных волн вылетели оконные стекла, а пулеметный огонь из самолетов словно скосил лестницы на втором этаже, где находился в ту ночь и я. Мне не оставалось ничего другого, как выбросить из окна свой чемоданчик и начать спускаться через окно. Под него подкатили радиостанцию и с помощью радистов я приземлился удачно. А в это время на центральной городской площади скопилась масса гражданского населения — дети, старики. Было до сотни раненых, на улице лежали убитые. Возникли пожары. Кое-кто начал паниковать: "В городе немецкие шпионы! Ракетами вызывают немецкую авиацию!" Примерно через 5—7 минут после первого налета бомбардировщики вновь появились над городом, но уже на большой высоте. Теперь бомбовые удары были нацелены на воинские казармы и колонны войск, скопившиеся на улицах. При появлении фашистской авиации жители укрылись в подъездах домов и во дворах. Однако жертв после второго налета среди военных и гражданских было еще больше, чем при первой бомбежке. В центре города пожары охватили почти все деревянные строения, а тушить их было нечем, так как водопровод вышел из строя. После второго налета я поехал в военный городок, где остановился штаб корпуса, приказав радиостанциям следовать за собой. Военный городок также полыхал огнем. Старший регулировщик доложил, что еще до второго налета вражеской авиации штабная колонна покинула военный городок и направилась на "сборный пункт по тревоге" в рощу "Б", что в пяти километрах. На сборном пункте старший по колонне, офицер из батальона связи корпуса доложил мне, что при первом налете фашистских стервятников сгорели две автомашины с радиостанциями и пять транспортных машин с имуществом связи. Второй налет застал колонну на марше. Было убито 3, ранено 18 человек, повреждено три грузовика. Таковы первые потери штаба корпуса в первые часы войны. /75/ Я приказал накормить людей, привести колонну в порядок, чтобы через час быть готовым к маршу. Одновременно дал шифровку в штаб 10-й армии, запросив, куда нам следовать, учитывая новую сложившуюся обстановку. Радировать непосредственно в Минск не мог из-за недостаточной мощности наших радиостанций. Роща, где остановился штаб корпуса, находилась всего в 5—6 километрах от шоссейной дороги Бельск—Белосток. По дороге на подводах, велосипедах, пешком двигались беженцы, шли колонны автомашин с войсками. Налеты вражеской авиации на шоссе, хотя и мелкими группами, продолжались. Гул артиллерийской канонады усиливался и приближался. Солдаты и командиры были настроены зло, по-боевому, удручала только неясность нашего положения. Все — и командиры и бойцы — знали лишь одно: штаб корпуса раздроблен, меньшая его часть здесь, в сфере поля сражений, а основная — на постоянной стоянке в Минске, все корпусные части — артиллерия, саперы, тылы тоже в Минске, две дивизии корпуса находятся в районе Минска — Бобруйска, командир корпуса и основная часть управления корпуса — политотдел, начальники родов войск и служб, тоже в Минске. В 7 часов 30 минут я, наконец, получил радиограмму от командующего 10-й армией генерала Голубева: "Сосредоточиться там, где были в субботу". Это означало: штабу перейти на заблаговременно подготовленный командный пункт, где в субботу 21 июня закончилось штабное учение. Располагался этот пункт в 15 километрах юго-западнее Белостока в лесу, примерно в десяти километрах от нас, также в лесу, находился командный пункт 10-й армии. Собрал командиров, начальников колонн, старших машин, рассказал о порядке марша, маршруте движения, мерах противовоздушной обороны. Колонну пришлось расчленить на четыре группы, с дистанцией между машинами до 100 метров. Ведь при нас не было зенитного оружия, а фашистские самолеты нападали не только на колонны, но охотились даже /76/
Боевые действия на брестском направлении в первый день войны. /77/ за отдельными штабными машинами, особенно теми, которые имели радиостанции. Поскольку чаще подвергалась воздушным налетам шоссейная дорога, забитая войсками и беженцами, я избрал для марша параллельную грунтовую дорогу. Старшим колонны назначил подполковника Почема, а сам в сопровождении двух радиостанций и машины шифровальной службы поехал по шоссе в штаб 10-й армии, куда прибыл примерно через час. Только въехал в лес, где располагался штаб армии, как до сорока фашистских самолетов стали обрабатывать этот район. Впервые довелось увидеть воздушный бой наших самолетов с фашистскими стервятниками, четкую работу советских зенитчиков. В этом воздушном сражении было сбито шесть самолетов врага, остальные в беспорядке ушли на запад. Штаб армии занимал хорошо оборудованные блиндажи. Удачно была организована и противовоздушная оборона района штаба — об этом говорил результат только что закончившейся воздушной баталии. Но поскольку противник совершил уже четыре налета, можно было полагать, что ему стало известно месторасположение штаба. Поэтому на ночь был намечен переход на запасный командный пункт. Командарма застал в рабочем блиндаже. С ним находились начальник штаба генерал-майор И. С. Ляпин и начальник оперативного отдела полковник С. А. Маркушевич. Первым делом доложил командарму обо всем, что сам видел и слышал за эти пять часов войны и просил проинформировать, какова обстановка в полосе передовых частей армии, что он рекомендует мне предпринять, так как нет связи с Минском. Информация командарма сводилась, примерно, к следующему. Передовые части на границе к началу атаки противника вряд ли сумели занять подготовленные позиции, так как приказ был отдан лишь в 3 часа 15 минут. В запоздании повинен штаб округа, но от этого не легче. В Белостоке стало пахнуть войной примерно с часу ночи. То в одном, то в другом объекте обнаруживались повреждения телефонной /78/ связи, часто гас электросвет, вышел из строя водопровод, патрули отмечали за городом световые сигналы. Командарм во втором часу ночи под свою личную ответственность вывел по тревоге штаб армии сюда, в лес, а сам с оперативной группой остался в городе. О подозрительных неполадках в Белостоке он доложил командующему округом генералу армии Д. Г. Павлову. Лишь в три часа ночи был отдан приказ, содержание которого мне стало известно еще в Бельске ("возможна провокация, границу не переходить"). Артиллерийско-авиационную обработку всей полосы армии противник начал в 4 часа утра. Через час в атаку бросилась пехота под прикрытием танков. Точных данных от командиров корпусов еще не поступило, но из отрывочных донесений можно было заключить, что приграничная полоса противником еще не взломана, хотя местами глубина прорыва достигала 6—8 километров. Несмотря на явное численное превосходство фашистов, войска армии вели упорные бои, нанося врагу значительные потери. В более трудном положении оказалась соседняя 4-я армия. На ее левом фланге против наших четырех дивизий противник двинул десять дивизий правого крыла группы армии "Центр", в том числе четыре танковые дивизии. По имеющимся данным, в Бресте шли ожесточенные бои и вряд ли своими силами 4-я армия смогла бы восстановить положение. Поскольку связь с округом еще не была восстановлена, командарм рекомендовал мне, как офицеру Генерального штаба, вылететь самолетом в штаб 4-й армии, подробно уточнить на месте обстановку, что помогло бы 10-й армии принять конкретные меры для оказания помощи своим соседям. За это время он обещал сделать все необходимое для установления связи с Минском и заодно узнать, что мне делать дальше. Отказаться от полета в 4-ю армию мне было неудобно, хотя и мог. Ведь приказать мне командарм не имел права, так как наш 2-й особый корпус не подчинялся 10-й армии. Но учитывая, что в этой сложной обстановке до получения указаний из Минска я не имел бы необходимой ориентации, дал свое /79/ согласие на полет. Командарм сказал, что вылет лучше предпринять во второй половине дня. Может быть, к этому времени удастся установить связь с 4-й армией или получить сведения о ней из штаба округа. Договорились, что вылет состоится в 16.00, а часы показывали еще одиннадцать. Что делать в оставшиеся пять часов? Если утром авиация противника, в основном, совершала налеты по глубине приграничной полосы, бомбила города, крупные населенные пункты, штабы, аэродромы, то теперь фашистские самолеты волна за волной появлялись над полем, где шли ожесточенные бои. Зато в глубине установилось затишье. Решил съездить в штаб корпуса и узнать, как мои штабисты добрались до места. Стояла жаркая, солнечная, безветренная погода. Мелькнула шальная мысль: вот бы выкупаться в речке! Впрочем, сельские ребятишки, как ни в чем не бывало, барахтались в воде. Сердце сжалось, как только вспомнил утро в Бельске и тех ребят, которые на рассвете покинули родные дома и под бомбежкой пошли к Белостоку. Штаб благополучно прибыл на новое место. В подразделениях командиры и политработники проводили беседы с бойцами. Состоялось партийно-комсомольское собрание. Я приказал привести в полный порядок средства передвижения, прежде всего машины с радиостанциями, накормить людей и дать им посменный двухчасовой отдых. Лично проверил охрану, шифровальную документацию. После этого пообедал, точнее плотно позавтракал. Когда вернулся в штаб 10-й армии, то какими-либо новыми данными меня не обрадовали. По-прежнему неясным было, какова обстановка в полосе соседней 4-й армии, куда мне предстояло лететь. Знали только точное расположение ее штаба — Запруды. Связь же со штабом фронта (бывшим округом) и с нашим корпусом по-прежнему осуществлялась с большими перебоями. Что делалось в Минске, разузнать так и не удалось. Командарм сказал, что командующий фронтом Павлов обещал примерно в восемь часов вечера дать конкретные указания на /80/ ночь и на следующий день. Тогда, мол, будет решен вопрос и о штабе нашего корпуса. До Пружан наш самолет долетел благополучно, в воздухе не повстречался ни один стервятник. Но когда взяли курс на Запруды, правее от нас, примерно на высоте 2—3 километров, заметили три шестерки фашистских бомбардировщиков под прикрытием истребителей. Наш летчик, насколько возможно, снизил самолет, то же сделали самолеты противника, однако курса своего мы не изменили. Через две-три минуты город Пружаны окутался облаками пыли, вспыхнули пожары, послышались взрывы. Фашистские бомбардировщики сбросили на склады с боеприпасами и горючим свой груз. Как они возвращались — я не заметил, так как наш самолет летел над самыми верхушками козлорудских лесов. В районе Запруд самолет сделал два круга, но опознавательных знаков на земле не обнаружили. Приказал летчику сделать еще один круг, но опять никаких знаков. Решил взять курс на Кобрин, где штаб 4-й армии располагался утром. Пролетели километров 10—15 и вдруг видим: с опушки небольшой рощи нам подают сигнал серией ракет. В этом же направлении я заметил до 5—7 легковых автомашин и группу людей. Ближе к земле отчетливо рассмотрел две палатки и 5—7 бойцов. Летчик посадил самолет недалеко от них на полянке. К нам подошел молодой лейтенант-связист и доложил, что он из штаба 28-го корпуса генерал-майора В. С. Попова. С утра корпус вел ожесточенный бой с превосходящими силами противника в районе Бреста. Во второй половине дня войска корпуса вынуждены были начать отход на флангах в направлении Кобрина. Штаб корпуса находится в лесу в 5 километрах юго-восточнее Кобрина, штаб 4-й армии — в лесу у Буховичей, что отсюда в трех километрах. Сразу полегчало на душе. По крайней мере я узнал расположение двух штабов. Радовала и предстоящая встреча с начальником штаба 4-й армии полковником Сандаловым. С Леонидом Михайловичем мы вместе учились в двух военных академиях. /81/ Встретились мы с ним и крепко, по-мужски, обнялись. Сандалов прежде всего поинтересовался положением войск 10-й армии. Я рассказал, что в центре их положение в целом устойчивое, а вот на обоих флангах противник предпринимает обход танковыми группировками, что генерал Голубев больше всего опасается за левый фланг, за стык с 4-й армией. Коротко рассказал Сандалову и об обстановке на бельском направлении. Затем настал мой черед расспрашивать о том, что делается в полосе 4-й армии. Леонид Михайлович сообщил, что командующий 4-й армией генерал-майор А. А. Коробков отдал приказ на рассвете 23 июня нанести контрудар в брестском направлении силами 14-го механизированного и 28-го стрелкового корпусов, с тем, чтобы отбросить противника к государственной границе, освободить Брест и восстановить прежнее положение. Обменялись с Сандаловым впечатлениями о первом дне войны. Его рассказ подтвердил, что положение 4-й армии намного сложней, чем у 10-й армии. Фашисты с утра нанесли основной удар по 4-й армии. К тому же приказ из Минска о выдвижении войск армии к границе поступил с запозданием. Большинство дивизий первого эшелона получило его в 4 часа утра. В первые минуты войны наибольшие потери понесли 6-я и 12-я дивизии 28-го стрелкового корпуса, которые располагались в Брестской крепости. Как и в Бельске, в Брестской крепости еще до нападения врага приложили руку фашистские диверсанты: неожиданно погас электросвет, нарушилась связь с городом. Вражеские агенты забрасывались в приграничную полосу задолго до начала войны. Только с октября 1939 по декабрь 1940 года пограничные войска на территории западных военных округов задержали и обезвредили несколько тысяч фашистских агентов. С приближением войны активность гитлеровской разведки резко возросла. Начиная с января 1941 года, на нашу территорию чаще всего засылались самые /82/ опытные агенты, имевшие при себе портативные радиостанции. Незадолго до начала войны (с 15 июня 1941 года) германское командование начало забрасывать к нам целые диверсионно-разведывательные группы и диверсантов-одиночек. Они имели задание с началом военных действий разрушать линии телеграфно-телефонной связи, взрывать мосты и железнодорожное полотно на основных коммуникациях советских войск, уничтожать воинские склады и другие важные объекты, захватывать в тылу Красной Армии железнодорожные и шоссейные мосты и удерживать их до подхода передовых частей фашистской армии. В самый последний момент перед нападением на СССР, в ночь с 21 на 22 июня 1941 года, гитлеровская разведка на ряде операционных направлений перебросила через советскую границу наземным и воздушным путем значительное количество диверсионных групп, переодетых в гражданское платье и в форму военнослужащих Красной Армии. То, о чем рассказал полковник Сандалов, было лишь одним из эпизодов коварных действий фашистской разведки. Перед моим вылетом из 4-й армии положение ее войск было примерно следующим. Несмотря на пятикратный численный перевес, только ценою крупных потерь танковым соединениям противника удалось продвинуться на 15—20 километров. В приграничной полосе и в районе Брестской крепости ожесточенные бои длились до трех часов дня. Лишь после этого группировки танков стали пробиваться в обход Бреста на кобринском направлении. К восьми вечера врага остановили на рубеже Каменец — Жабинка — Радваничи. В этих тяжелых боях войска 4-й армии проявили исключительную стойкость и мужество. 4-я армия готовилась нанести контрудар на рассвете 23 июня. На фронте установилось некоторое затишье. Должно быть, и гитлеровцы приводили в порядок свои части, понесшие непредвиденные серьезные потери. Сильная артиллерийско-авиационная канонада продолжалась лишь в районе Брестской /83/ крепости. А вот небо над нами снова загудело. На большой высоте шли на восток фашистские бомбардировщики. Стали появляться и отдельные группы вражеских самолетов, совершавших налеты на штабы, тылы и колонны войск, которые двигались на запад. Запылали пожары в прифронтовых городах и крупных населенных пунктах. Тут и там взвивались в небо сигнальные ракеты вражеских лазутчиков. Диверсанты взрывали мосты и железнодорожные станции. Кое-где в тылу возникала беспорядочная автоматная стрельба. Слышались взрывы гранат. Так началась первая ночь в прифронтовой полосе. Настала пора прощаться с друзьями из 4-й армии. Самолет взял курс на Белосток. В район штаба 10-й армии добрались без происшествий, хотя небо было отнюдь не мирным. Одолевала усталость, я даже вздремнул в кабине пилота. Прибыв на командный пункт, сразу же доложил командарму обстановку в полосе 4-й армии. Из моего сообщения было видно, что на какую-либо помощь от своего соседа 10-я армия не могла рассчитывать. Опасения командарма за левый фланг приобрели реальные черты. Именно с левого фланга танковые группы Гудериана могли прорваться в тыл 10-й армии. Пока же положение этой армии, по результатам первого дня войны, оказалось относительно устойчивым, только на флангах противнику удалось просочиться в глубину до 5—10 километров. Положение же соседей во многом могло отрицательно повлиять на ход дальнейших событий. До штаба 10-й армии к этому времени дошли сведения, что в Прибалтике сильная танковая группировка противника устремилась по направлению Даугавпилса. Это означало, что дальнейшее ее продвижение будет вестись в сторону Смоленска. В случае успеха гитлеровцев 10-я армия может оказаться окруженной западнее Минска, что в дальнейшем и произошло. Ничего утешительного не сообщалось и из штаба фронта. На мое имя также не поступило никаких указаний. Командарм Голубев /84/ посоветовал мне остаться у них до утра: дескать, утро вечера мудренее. После разговора с командармом я зашел к начальнику штаба армии генерал-майору И. С. Ляпину. Тот тоже жаловался на плохую связь со штабом фронта. Как известно, Западный особый военный округ располагался на том направлении, с которого иноземные захватчики не раз рвались к сердцу России. Этим путем в 1812 году шел на Москву со своей "великой армией" Наполеон, мечтавший захватом столицы поставить на колени русский народ. Во время первой мировой войны этот же маршрут для нанесения главного удара избрала армия кайзеровской Германии. Забыв печальные уроки истории, гитлеровцы пошли по стопам своих предшественников. Этому главному направлению всегда придавалось важное значение и в Красной Армии, когда изучались театры будущих военных действий. Что же произошло здесь в первый день войны? Войска приграничной зоны были как бы вытянуты в одну линию на широком фронте. Армейские общевойсковые резервы были незначительные. 22 июня часть войск первого эшелона оказалась разбросанной: некоторые артиллеристы находились на своих полигонах, саперы — на инженерных работах по сооружению приграничных укреплений. Старые приграничные укрепления на прежней границе западнее Минска забросили, а новые только оборудовались. Конечно, в подобной обстановке ожидать коренного перелома завтра-послезавтра было нельзя, ибо в первый же день резервы дивизий и корпусов приграничных войск оказались введенными в сражение. Остались незначительные армейские резервы. Фронтовые резервы к районам действий 4-й, 10-й и 3-й армий могли подойти в лучшем случае не ранее 2—4 суток, а более глубоко расположенные — на 5—7-е сутки. За этот срок, даже при 20-километровом суточном продвижении, враг смог бы углубиться на нашу территорию до 100 и более километров. Меня часто опрашивают: как я воспринял первые дни войны, как мне представлялось дальнейшее развитие событий. Ответить на этот вопрос нелегко. /85/ Разумеется, разные люди, в зависимости от их осведомленности об общей обстановке, воспринимали происходящее по-разному. Трудно в нем было разобраться рядовым солдатам, младшим командирам, офицерам среднего, а подчас и старшего звена. Но они свято верили в нашу победу, знали, что с ними весь наш великий народ, руководимый партией. В смысле осведомленности мое положение несколько отличалось: по роду службы еще накануне войны я в общих чертах знал, какими соединениями располагают приграничные войска округа, какие группировки немецко-фашистских войск сконцентрированы на этом направлении. Был я и в курсе результатов сражений двух приграничных армий (4-й и 10-й). В первые два дня войны я предполагал, что отступать с боем нашим войскам прикрытия придется еще несколько дней. Видимо, думал я, за ночь стороны приведут себя в порядок и утром 23 июня произойдут решительные схватки. Но так как у противника на главных направлениях явное превосходство в живой силе и технике, то вряд ли контрудары 4-й армии будут иметь успех. Обороняться тоже не удастся, так как вплоть до старой государственной границы не было подготовленных оборонительных рубежей. Если даже в ближайшие два—три дня и появятся из глубины свежие части, они из-за своей малочисленности "погоду" не сделают. Дивизии из других военных округов (Московского, Орловского) могли появиться не ранее пяти— шести суток. Отсюда напрашивался вывод, что врага нужно задержать только обороной на заранее подготовленном рубеже, который явился бы серьезным препятствием прежде всего для фашистских танков. Чтобы сбить темпы продвижения врата, необходимо перейти к массовым разрушениям и заграждениям основных магистральных дорог, по которым продвигались немецкие танки, транспортные машины, наносить лишь короткие контрудары преимущественно ночью и вести упорные бои в условиях окружения, что в основном и осуществлялось, как нам теперь известно, в первые дни войны частями приграничных округов. /86/ Для каждого отступления и обороны всегда должен быть предел, то есть намечен рубеж отхода, с которого после оборонительных сражений должно начаться крупное, генеральное контрнаступление наших войск. Я полагал, что таким рубежом, на котором враг будет задержан, мог бы явиться меридиан западнее Минска, где имелись старые приграничные укрепления. Хотя они и были заброшены в свое время, но в смысле организации обороны и ведения огня хорошо продуманы еще в предвоенные годы, к тому же знакомы многим командирам. На худой конец, думал я, последними рубежами обороны могли быть реки Березина и Днепр. Тогда коренной перелом наступит здесь на 10—15-е сутки. Думаю, что в те дни никто не предполагал, что нам придется вести войну на подступах к Москве, Ленинграду, Сталинграду. Мне представлялось, что те потери, которые враг нанес нам в первые дни войны, могут быть восполнены за счет мобилизации запасов народного хозяйства приграничной полосы (я имел в виду продовольственные, транспортные, горючее). Надеялся я во многом и на нашу авиацию. В моем представлении потери авиации в полосе фронта составляли в первый день не более 150 боевых самолетов, так как в полосе 4-й и 10-й армий крупных воздушных боев не отмечалось. Но теперь нам известно, что уже к полудню 22 июня мы потеряли около 1200 самолетов (в том числе свыше 800 уничтоженных на земле). Более половины этих потерь пришлось на Западный фронт. Таковы были мои мысли и раздумья. В окончательной победе над коварным врагом, как и все, я, конечно, был твердо уверен. Правда, в эти тревожные часы и я, и мои боевые товарищи еще не знали о далеко идущих мероприятиях Коммунистической партии и Советского правительства по организации защиты нашей Родины. Все народное хозяйство страны перестраивалось в соответствии с требованиями военного времени, все гигантские силы народа мобилизовывались на отпор врагу. В эти дни я вспоминал весьма удачное изречение Ллойд Джорджа. Ссылаясь на исторические примеры /87/ и опыт прошлых войн, тот заявил после провала трех походов Антанты против молодой Советской республики: "Россия является страной, в которую легко вторгнуться, но которую трудно победить. Она еще никогда не была побеждена иноземными врагами, хотя подвергалась вторжению много раз. Это страна, в которую легко войти, но из которой очень трудно выбраться". В три часа ночи 23 июня, наконец, поступило распоряжение из Минска, согласно которому я должен был прибыть со штабом в Минск. Времени на подготовку к маршу не потребовалось, так как все находились в боевой готовности. Через два часа двинулись в направлении Минска. Немало потрудился взвод саперов, который мне специально выделили. Мосты, даже перекинутые через небольшие речки, оказались разрушенными. А поскольку дороги были забиты техникой и воинскими колоннами, то продвигались вперед проселками. За первые сутки даже без боев (не считая воздушных налетов, во время которых мы потеряли несколько человек убитыми и ранеными, а также автомашину с шифровальными документами) нам удалось преодолеть лишь около 150 километров. В Минск вошли только к исходу 24 июня. Тяжелое зрелище предстало перед нами. Город лежал в руинах. Местами еще полыхали пожары. Полностью был разрушен и военный городок, в котором до учений находились части и штаб нашего корпуса. Их новое местонахождение узнали через военную комендатуру. Командира корпуса на командном пункте не оказалось, его вызвал на доклад командующий фронтом. Пришлось позвонить в штаб фронта и попросить оперативного дежурного доложить о моем прибытии. Не успел я обойти землянки, в которых расположились отделы и службы родов войск корпуса, как мне передали приказ немедленно выехать в штаб фронта для доклада маршалу Шапошникову. Потом я узнал, что маршал прибыл в Минск в этот же день, чтобы лично разобраться в обстановке на главном направлении и на месте помочь командующему /88/ фронтом и его штабу организовать отпор фашистским полчищам. Командный пункт штаба фронта находился в 20—25 километрах северо-восточнее Минска, в подземных сооружениях, построенных еще в мирное время. Через полчаса я был уже там. Кратко доложил о самом существенном из того, что видел на фронте. В качестве вывода высказал личное мнение о том, что 4-я армия в условиях пятикратного превосходства сил противника едва ли способна на длительное сопротивление, в то же время 10-я армия, несмотря на то, что она находится во вражеском полуокружении, в состоянии вести активные боевые действия. Видимо, ей удастся на слабом участке противника пробить брешь и выйти из окружения. Часть тылов 10-й армии уже начала отход. Однако из-за отсутствия достаточного прикрытия (арьергардов), танковые группы противника обходят армию на флангах. Во время моего доклада присутствовали командующий фронтом Д. Г. Павлов и начальник штаба фронта генерал-майор В. Е. Климовских. Их я видел в последний раз. Маршал Шапошников для уточнения задал мне еще несколько вопросов, пожелал на прощанье успеха, подчеркнув, что положение серьезное — враг рвется к столице Белоруссии (к этому времени передовые части противника на северо-западном и юго-западном направлениях находились уже в 100—200 километрах от Минска). Ждать боев пришлось недолго. В течение ночи и в первой половине дня 25 июня противник подверг усиленной авиационной обработке Минск и Минский укрепленный район. Войска 4-й и 10-й армий вели бои в окружении севернее Барановичей. Подступы к Минску обороняла 13-я армия, в которую входил и наш 2-й корпус (100-я и 161-я стрелковые дивизии). Оборону заняли в спешном порядке — 25 июня. Против четырех стрелковых дивизий 13-й армии наступали прорвавшиеся в направлении к Минску с /89/ северо-запада в полосу 2-го корпуса, три фашистские танковые дивизии 3-й танковой группы. С юго-запада на Минск, где занимали позиции две стрелковые дивизии 7-го корпуса, удар во фланг наносили две танковые дивизии противника. К исходу 25 июня наши передовые части завязали бои с разведывательными частями танковых дивизий немцев и задержали их в 10—15 километрах от рубежей обороны. На рассвете 26 июня, после часовой артиллерийской и авиационной подготовки, три танковых дивизии фашистов начали атаку. 100-я ордена Ленина стрелковая дивизия, оборонявшая под командованием генерал-майора И. Н. Руссиянова северные подступы к городу, в течение дня отразила несколько ожесточенных танковых атак, а во второй половине 27 июня сама перешла в контрнаступление и за три часа боев отбросила гитлеровцев на 13—15 километров к северо-западу. Только с подходом в этот район новых вражеских танковых частей дивизия вынуждена была перейти к обороне, а затем, после тяжелых боев, понеся большие потери, к тому же оказавшись обойденной с флангов, отступить за реку Вольму. 100-я стрелковая дивизия считалась в Белоруссии столичной дивизией, дислоцировалась она в Минске. Дивизия в 1939 году участвовала в войне с белофиннами. За героизм, проявленный в этих сражениях, она была удостоена высшей государственной награды. Героически дрались воины прославленной дивизии и в первые дни войны с немецко-фашистскими захватчиками. Третий батальон 85-го стрелкового полка под руководством капитана Тартычного первым среди других подразделений дивизии умело применил бутылки с бензином для борьбы с танками. Только за один день 26 июня батальон уничтожил 15 фашистских танков. Пример боевых товарищей подхватил и второй батальон того же полка. Командир батальона капитан Коврижко 26 июня лично подбил 10 вражеских танков. Отделение младшего сержанта Никифорова гранатами и бутылками вывело из строя шесть танков. Когда не хватало бутылок, то солдаты и офицеры заполняли горючим фляжки и другие емкости, оказавшиеся под рукой. /90/ Огромную работу по воспитанию высокого морального духа советских воинов, благородного стремления любой ценой остановить фашистского зверя проводили в эти трудные и напряженные дни партийные и политические органы Красной Армии. Так, ценный опыт воинов 100-й стрелковой дивизии широко популяризировался и применялся в эти дни в соседней 161-й стрелковой дивизии, а затем и в других соединениях фронта. Постепенно стала изживаться боязнь танков, зародившаяся в первые дни войны. Советские воины смелее вступали в бой с фашистскими танками, нанося врагу большой урон. Южнее Минска упорно сражались в те трудные дни и другие соединения 13-й армии. Однако силы противника непрерывно наращивались, и войска нашей армии, несмотря на беспредельный героизм, оказались не в состоянии удержать позиции на подступах, к Минску. После трехдневных боев войскам 3-й и 2-й фашистских танковых групп удалось 28 июня прорваться с севера и юга в район Минска и овладеть городом. Нашему корпусу было приказано отойти на восток и занять оборону по восточному берегу реки Березина, между городами Борисовым и Березино. Этот отход был своеобразным в смысле организации управления войсками. Поскольку окружной склад топографических карт в Минске сгорел в результате бомбежки, то в нашем распоряжении имелись только карты районов западнее Минска. Вплоть до Днепра пришлось осуществлять рекогносцировки, ставить задачи разведке по единственной карте Белорусской ССР, раздобытой в одной из школ при отступлении. Только с отходом за Днепр, в первых числах июля, в войска стали поступать необходимые карты. Их срочно выслал Генеральный штаб. Вспоминается и другой неприятный эпизод времен отступления за Березину. По плану штаб нашего корпуса должен был переправиться через реку глубокой ночью 30 июня в 10 километрах севернее города Березино (по наведенному армейскими саперами понтонному мосту). В штабной колонне, кроме штаба корпуса, комендантской роты и батальона /91/ связи, никаких арьергардных подразделений не было. На подходе к мосту наши разведчики (они выехали на двух грузовых автомашинах) неожиданно столкнулись с большой группой фашистских мотоциклистов и завязали бой. Через полчаса подошла и штабная колонна. Спешно разбили ее на группы и с имеющимся оружием (револьверами, автоматами, винтовками и двумя противотанковыми ружьями) вступили в бой. К счастью, на первых порах перевес был на нашей стороне, так как у противника кроме двух ручных пулеметов и автоматов другого оружия не имелось. Правда, вскоре с запада послышался гул моторов: гитлеровцы послали на помощь своей мотоциклетной разведке пять бронемашин с пехотой. Но было уже поздно: подошли наши — полк 100-й дивизии и корпусной артиллерийский полк. Врага уничтожили, и штаб начал переправу через Березину. В течение дня противник неоднократно предпринимал атаки, чтобы захватить мост, но все его попытки были отбиты. Не удалось и фашистской авиации вывести мост из строя. Повреждения отдельных звеньев переправы быстро ликвидировали саперы. В ночь на 1 июля здесь переправилась 100-я дивизия, а южнее Борисова — 161-я дивизия. В боях в районе Березины вновь отличилась 100-я стрелковая дивизия. Отойдя на восточный берег реки, воины дивизии несколько дней сдерживали натиск врага, нанося ему большие потери, особенно в танках. Будучи охваченной с флангов, а затем полностью отрезанной от других частей, дивизия с тяжелыми боями вырвалась из окружения и на подступах к Днепру снова соединилась с частями корпуса. В ходе оборонительных боев за 14 дней только эта дивизия уничтожила 150 танков, 300 мотоциклов и 30 автомашин. Южнее Борисова в эти дни успешно сражались и воины 161-й стрелковой дивизии. Бои за Минск и на реке Березина в известной степени облегчались тем, что гитлеровцам приходилось отвлекать значительные силы для борьбы в районе Барановичей с войсками 10-й и 4-й армий. Оказавшись в тяжелейших условиях, воины этих армий не сложили оружия, на что рассчитывал противник, а /92/ длительное время мужественно дрались с врагом, сковывая войска 9-й и 4-й армий противника, а также часть сил 2-й танковой группы фашистских армий "Центр". Неувядаемой славой покрыли себя легендарные защитники Брестской крепости, которые в условиях окружения более трех недель отбивали атаки озверевших от злобы фашистов. Бои на Березине продолжались до 6 июля. Лишь после того, как противнику удалось осуществить прорывы с флангов, наш корпус получил приказ организованно отойти за Днепр и организовать оборону в районе между городами Оршей и Шкловом. Отход осуществили в течение четырех ночей, и к утру 10 июля части корпуса заняли на отведенном участке оборону, предварительно взорвав в ее полосе все переправы через Днепр. Город Оршу обороняли только что прибывшие на фронт части 20-й армии. Поскольку по обороне наш корпус был ее соседом слева, я поехал в штаб армии, чтобы согласовать совместные действия. Все необходимые вопросы обсудили с командармом генерал-лейтенантом П. А. Курочкиным, моим "однокашником" по Академии Генерального штаба, и начальником штаба полковником Н. И. Корнеевым. Штаб армии, прибывший из Курска, устроился "по-мирному" в палатках с электрическим освещением. Кое-где, правда, имелись легкие блиндажи и щели. Не по времени солидно была обставлена столовая Военного совета, где я отлично пообедал впервые с начала войны. Полюбовался и новеньким штабным оборудованием. Расставаясь, дружески посоветовал своим коллегам расстаться с палатками и оборудовать надежные блиндажи, откуда и организовывать управление. Совет этот оказался более чем своевременным. Через час-полтора, как я уехал, место расположения штаба подверглось жестоким ударам противника с воздуха. Утром следующего дня позвонил Корнеев и сообщил, что с "роскошной жизнью" штаба покончено, после вчерашнего урока зарылись в землю. /93/ С 10 июля до начала августа положение в полосе обороны нашего корпуса было относительно устойчивым. На большинстве участков наступление фашистских войск группы "Центр" временно остановилось. Не имели успеха и все попытки противника форсировать Днепр с ходу. На юге, в районе Бобруйска, 21-я армия даже нанесла контрудар по врагу. Лишь отразив контрудар советских войск, противник приступил на широком фронте к форсированию Днепра. Части нашего корпуса в составе 13-й армии были вынуждены отступить в юго-восточном направлении в район Карачева. Здесь, 8 августа, управление корпуса получило новое задание. Пришлось расстаться с героическими воинами 100-й и 161-й стрелковых дивизий. Кстати сказать, эти дивизии первыми в Советской Армии получили звание "гвардейских". Приказом Народного комиссара обороны от 18 сентября 1941 года 100-я стрелковая дивизия была преобразована в 1-ю гвардейскую дивизию, а 161-я — в 4-ю гвардейскую дивизию. Таков ратный путь в первые месяцы войны 2-го стрелкового корпуса, входившего на Западном направлении в состав войск прикрытия. Да, это были невероятно трудные и героические месяцы! Советские войска, воспитанные Коммунистической партией в духе величайшей преданности Советской Родине, сражались с невиданной отвагой и стойкостью. Кровью своей оплачивал враг каждый метр временно захваченной территории. В результате стойкости советских войск и огромных потерь, понесенных врагом, темпы наступления немецко-фашистских войск стали постепенно снижаться. Войскам прикрытия удалось к исходу третьей недели войны задержать врага на важнейших направлениях. К этому времени на передовых рубежах стали сосредоточиваться главные силы Советской Армии, прибывавшие из глубины страны. К 10 июля фронт на некоторое время стабилизировался. На Северо-Западном направлении он проходил не- /94/ сколько севернее южных границ Эстонии, по линии Пярну—Тарту и по реке Луга, в центре советско-германского фронта — на рубеже Днепра. На Юго-Западном направлении враг был задержан на подступах к Киеву. На центральном участке фронта немецко-фашистскому командованию пришлось произвести ряд перегруппировок, прежде чем предпринять наступление с рубежа Днепра на смоленском направлении. На северо-западном участке фронта советские войска сорвали планы противника, не допустив прорыва к Ленинграду группы армий "Север". В середине июля части 4-й танковой группы противника, стремившиеся прорваться через Лугу на Ленинград, контрударом войск Северо-Западного фронта в районе Сольцы были разгромлены и отброшены на запад на 30—40 километров. В результате этого контрудара, создавшего угрозу тылу 4-й танковой группы, гитлеровское командование оказалось вынужденным приостановить на месяц наступление на Ленинград, пока не были подтянуты войска 18-й и 16-й армий. Это дало возможность советскому командованию выиграть время, необходимое для организации прочной обороны на подступах к Ленинграду. На южном участке советско-германского фронта наступление противника также не получило быстрого развития. В ожесточенном сражении, развернувшемся в конце июня в районе Луцка и Ровно, танковые и стрелковые войска Советской Армии нанесли наступающим фашистским войскам значительный урон и временно задержали их продвижение, что позволило организовать оборону в районе Коростеня и Киева. Начатое противником в первых числах июля наступление в северной Молдавии силами 11-й немецкой и 3-й румынской армий также было приостановлено нашими войсками на реке Днестр, севернее Кишинева. Таким образом, несмотря на численное преимущество и внезапность нападения, врагу не удалось расколоть фронт советских войск прикрытия, уничтожить их по частям и быстрым продвижением на восток сорвать мобилизацию и сосредоточение главных /95/ сил Советской Армии. Упорной и самоотверженной борьбой советских войск намеченная немецко-фашистским командованием "молниеносность" темпов наступления была сорвана в первые же дни войны, а в последующих сражениях, развернувшихся со второй половины июля по октябрь под Смоленском, Ленинградом и Киевом, Советская Армия предопределила и срыв всего гитлеровского плана "молниеносной" войны. /96/
Лембит Пэрн в первые месяцы войны. (Здесь в петлицах видны три "шпалы" -
"подполковник".
- прим. OCR) (26/11/2017) [ На главную ] |
