|
|
|
[ На главную ]
ПЕРЕД
НАШЕСТВИЕМ З.С. ШЕЙНИС Воспоминания
Давно я собирался написать о работе иностранного отдела газеты "Труд" в годы перед Великой Отечественной войной. Заметки, сделанные в ту пору, как мне кажется, могут представить и сегодня некоторый интерес. Это и заставило меня извлечь их из старой записной книжки. Сразу же после начала второй мировой войны газете "Труд" решением Политбюро ЦК ВКП(б) было поручено широко освещать международные события. Газета профсоюзов, формально независимая от правительства, она должна была вызывать меньше придирок как германской, так и англо-французской воюющих сторон. "Труд" стал той газетой — и это сразу было замечено за рубежом, —которая публиковала также статьи антифашистского содержания. До этого времени зарубежную информацию в газете "делал" один человек, и она занимала одну-две колонки на последней полосе. Было решено создать в "Труде" новый иностранный отдел и отдать для этой цели две полосы. Мне довелось работать в "Труде" до начала Великой Отечественной войны. О событиях той поры, о людях, с которыми меня свела газетная работа, я попытаюсь рассказать. ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ В начале сентября 1939 г. я приехал в Москву в отпуск из Сталинабада (так называлась тогда столица Таджикистана Душанбе). После окончания учебы во Всесоюзном Коммунистическом институте журналистики в 1938 г. нас, нескольких вкижевцев, послали в республиканскую газету "Коммунист Таджикистана". Проработал я в ней около полутора лет. В первые же дни отпуска меня вызвали в Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) к Т.Н. Антропову. Я хорошо знал Тимофея Ивановича. Он учился у нас во ВКИЖе, потом был деканом факультета. В 1937 г. Т-И. Антропов был послан на партийную работу в Орел, а оттуда вскоре его перевели в Управление пропаганды и агитации ЦКВКП(б), которое тогда возглавлял А.А. Жданов. Антропов был назначен заместителем начальника Управления. 5 сентября я пришел к Т.И. Антропову. Он встретил меня очень приветливо, расспросил о газетной работе, об однокашниках по институту, а потом перешел к делу, из-за которого собственно и вызвал. – Как видите, началась война, – сказал Антропов. — Перед журналистами сейчас возникнет много новых сложных задач. Вот и вам придется выполнить одно поручение. Пойдете работать в газету 'Труд", там надо создать иностранный отдел, поставить его на широкую ногу. В тот же день в кабинете главного редактора "Труда" Ивана Акимовича Пор- /98/ тянкина мы обсуждали все детали, связанные с выполнением новых задач. Иностранному отделу отвели всю третью и четвертую полосы газеты. На первых порах в иностранный отдел были приглашены три сотрудника. Четвертой была секретарь. Наш официальный шеф — ВЦСПС - отпустил валюту, и мы, вооружившись каталогами, выписали всю необходимую литературу: газеты, журналы и справочники по Англии, Германии, Франции, Италии, США и другим странам. Успели даже подписаться на Британскую энциклопедию, новое издание которой незадолго до того было объявлено, но ни одного тома так и не получили. К концу сентября иностранный отдел газеты уже мог развернуть работу. Во второй половине 30-х годов на смену поредевшему в результате репрессий старшему поколению журналистов-международников пришло новое пополнение. Это были выдвиженцы из низовой печати, выпускники института журналистики, партийные работники. Они заграницы даже не "нюхали", знакомились с жизнью зарубежных стран по книгам, газетам, учились кто как мог. Мне довелось впервые познакомиться с постановкой зарубежной информации в газете "Рабочая Москва" (нынешняя "Московская правда"). Попал я туда из ВКИЖа на практику в 1937 г., пришелся ко двору и остался работать, не порывая с институтом. "Рабочая Москва" была хорошей школой для молодого журналиста. Инициативе давался широкий простор, и она поощрялась. Помню, летом 1937 г. я предложил широко осветить первую годовщину испанских событий. Наш редактор Александр Григоренко одобрил эту идею. Через отдел печати Наркоминдела я дал телеграммы в Мадрид председателю совета министров Хуану Негрину, генералу Миахе, министру земледелия Висенте Урибе, министру просвещения Хесусу Эрнандесу, писателям Марии Тересе Леон и Рафаэлю Альберти. И все они откликнулись на просьбу редакции. Мария Тереса Леон написала великолепную статью "На развалинах моего квартала", а Рафаэль Альберти — пламенные стихи об Испании. Мы дали целую полосу, получилась она яркой, сочной. Другие газеты нам завидовали. Подошли выборы в Верховный Совет РСФСР- Среди прочих кандидатур в депутаты был выдвинут Л.3. Мехлис - начальник Главпура РККА, многие годы связанный с "Правдой". Григоренко решил дать о нем статью. Но статью, как он считал, должен был написать некто иной, как Михаил Кольцов, и только Кольцов. Вызвал, меня к себе и поручил это задание. — Кольцов в Испании, и у него есть дела поважнее, — говорю я ему, а он и слышать не хочет: "Давайте, организуйте. Сделали полосу об Испании, сделайте и это". Деваться было некуда. Да и хотелось, конечно, попытаться выполнить это редакторское задание. Попросил я в отделе печати НКИД разрешение позвонить в Мадрид. Тогда это сделать было не так-то просто. Однако разрешение дали и даже не "проэкзаменовали", что и как я буду говорить. Сказали только, чтобы я связался с Мадридом не через Берлин, где все наши разговоры гестапо записывает на пленку, а через Стокгольм или Париж. Днем из редакции с Мадридом связаться не удалось. Разговор перенесли на глубокую ночь. Жил я тогда в студенческом общежитии на улице Кирова, где помещался наш институт. Ночью, часа в четыре, в коридоре общежития раздался длинный резкий звонок. На другом конце провода была мадридская квартира Михаила Кольцова. Мне ответили, что Кольцова нет — он выехал в Барселону, но и там не должен задержаться. Дали номер, по которому я могу позвонить. Через несколько минут на проводе была Барселона, но Кольцов уже выехал в Валенсию. Еще через несколько минут меня соединили с Валенсией. И снова неудача: Кольцов выехал в Аликанте. В этом небольшом приморском городке, куда прибывали наши пароходы со всем, что было жизненно необходимо Испанской Республике, мне сказали, что Кольцов был, но уже вылетел в Мадрид. /99/ /*** Страницы 100-113 пропущены ***/ "Как все это случилось? Кто виноват в поражении Франции? История этого уходит своими корнями далеко в прошлое. Еще в 1935 г. я прочел книгу генерала де Голля "За профессиональную армию" и с тех пор относился к французской армии с чувством некоторого беспокойства. Я помню также речь Рейно, произнесенную им в этот же период в значительной степени под влиянием де Голля. Но Даладье и Гамелен не замечали де Голля. Даладье, став военным министром, третировал его и не допустил продвижения по службе выше чина полковника. Де Голль отстаивал идею создания профессиональной механизированной армии в 500 тыс. человек. Лица, отвергавшие советы де Голля, несут ответственность за все происшедшее четыре года спустя. Это были те люди, которые создали легенду о "неприступности" линии Мажино". В 1940 г. статья Александра Верта была последней в серии материалов, раскрывающих причины разгрома Франции. Зарубежная пресса, откуда мы черпали эти материалы, приходила все с большим опозданием, разрозненной. Многие демократически настроенные журналисты бежали из оккупированной Европы, из Франции перебазировались в Англию, Швецию, кое-кто осел в Испании. Другие темы вытесняли французскую. На море развертывались ожесточенные сражения. Мы стали регулярно давать военно-морские обзоры. Их автором почти неизменно был известный морской специалист, член-корреспондент Академии наук СССР Л. Н. Иванов. Это был весьма своеобразный человек. Его отличала поразительная память. Он знал наизусть названия большинства военных кораблей всех стран мира, их тоннаж и даже историю их постройки. Статьи его были несколько перегружены фактическими справками, и это не всегда компенсировалось глубиной изложения. Впрочем, справки в статьях иногда ценятся больше, чем размышления. СТАТЬИ ФЕЙХТВАНГЕРА Наступил последний день 1940 г. Страна подводила итоги, газеты писали о новых задачах. Этот год Москва встречала без затемнения. Передовую статью в своей газете мы назвали "Год 1941". Никто тогда не думал, что и современники, и будущие поколения назовут его грозным, страшным и он на 1418 дней и ночей ввергнет страну в невероятные испытания. Война в Европе продолжалась. Франция, Бельгия, Голландия, Люксембург, Дания, Норвегия уже были под пятой оккупантов. На Балканах шла война Италии против Греции. Еще более ожесточенными стали налеты люфтваффе на Англию. В начале января произошло событие, вызвавшее много толков. Мы напечатали статьи Лиона Фейхтвангера. Уже сам факт появления материалов знаменитого немецкого писателя на страницах газеты был сенсацией. О его судьбе после нападения гитлеровского вермахта на Францию почти ничего не было известно. Гестапо охотилось за ним. Голова писателя была оценена в баснословную сумму. Лишь в конце 1940 г. дошли сообщения, что Фейхтвангер сумел бежать из Франции. И вот теперь нам предстояло напечатать его статьи. Статьи в иностранный отдел "Труда" были переданы по звонку из секретариата Сталина. Получил их я около часу ночи. Материал был большой, на две-три газетных полосы, и озаглавлен "Статьи Лиона Фейхтвангера о Франции". На первой странице была небольшая "врезка" следующего содержания: "В американской газете "Пост меридиэм" за 10, 11, 12, 13, 14 ноября напечатаны статьи немецкого писателя Лиона Фейхтвангера, недавно бежавшего из Франции. Ниже приводится перевод этих статей". Я позвонил С.А. Лозовскому, спросил, как быть. В один номер материал не /114/ войдет. Лозовский ответил: "Поступайте, как считаете нужным, но в завтрашнем номере первая часть должна быть опубликована". Статьи пришлось разделить на три части. 8 января 1941 г. в "Труде" был опубликован первый материал Лиона Фейхтвангера с указанием, что в следующем номере будет продолжение. Советским читателям предстояло познакомиться с Лионом Фейхтвангером как бы заново. Мы знали автора "Лже-Нерона", "Иудейской войны", "Семьи Оппенгейм". Мы знали и автора нашумевшей публицистической книги "Москва, 1937". В кратком предисловии к советскому изданию этой книги было сказано: "Фейхтвангер принадлежит к числу тех немногих некоммунистических писателей на Западе, которые не боятся правды, не сложили оружия перед фашизмом, а продолжают борьбу с ним". Что теперь скажет читателям Фейхтвангер, переживший ужасы германского вторжения во Францию? Статьи Фейхтвангера не были "корреспонденцией с поля боя". Да этого и нельзя было ожидать от автора исторических романов. Но каждая строка его статей бичевала фашизм. Первыми на статьи Лиона Фейхтвангера отреагировали рабочие типографии. Возле талера, где верстался материал, собралось много людей: тискальщик сделал несколько десятков оттисков, и они пошли по рукам. В разных уголках типографии собрались группки, читали статьи, комментировали. Радость была выражена одной фразой: фашисты получили по морде-Уже в первой половине дня, когда газета разошлась по столице, мы получили представление о том резонансе, который она вызвала. В редакцию звонили десятки людей, заходили знакомые и незнакомые люди, поздравляли с удачным материалом, спрашивали, что будет сказано в следующих статьях. Мы и сами были рады такому успеху. В редакции царило приподнятое настроение. Из городского отдела распространения печати просили "подбросить тысяч двадцать "Груда"". В киосках газета разошлась мгновенно. Вечером 8 января в типографии на Цветном бульваре верстался очередной номер газеты. Половина полосы снова была отдана статье Лиона Фейхтвангера. Полосы шли по рукам. Розничная торговля снова потребовала "добавки". Но утром, около 12, в редакцию поступило лаконичное указание: последний отрывок статей Фейхтвангера не печатать. Я спросил, в чем дело, сказал, что читатель будет недоумевать, ведь мы обещали, что окончание статьи будет опубликовано в следующем номере. Товарищ, передававший указание, повторил, что последний отрывок статей Фейхтвангера печатать не следует. Завтра поймете, в чем дело. До следующего дня ждать не пришлось.
Вечером по телетайпу было получено "Коммюнике
о заключении хозяйственного соглашения между
СССР и Германией", а затем все окончательно
прояснилось. В последние дни в Москве проходили
экономические переговоры между советской и
германской делегациями. С советской стороны
переговоры вел А.И. Микоян, с немецкой —
посланник германского министерства иностранных
дел К. Шнурре. Гитлеровец, действуя по инструкции
своего правительства, пытался навязать
Советскому Союзу крайне невыгодные условия,
шантажировал. Вот тогда-то и было решено устроить
гитлеровцам "холодный душ". В "Труде"
появились статьи Лиона Фейхтвангера. О них
немедленно было доложено в Берлин, Шнурре пошел
на попятный (4). /115/ Но для нас, газетчиков, самое трудное было впереди. 10 января 'Труд" вышел без обещанной читателям последней статьи Лиона Фейхтвангера. Она осталась в ящике редакционного стола. Вместо нее пришлось дать очередную "железобетонную" статью. Первой подвернулась под руку давно уже лежавшая "в загоне" статья специалиста по стратегическому сырью А. Шпирта "Война и синтетические материалы". Ее и дали в номер. Вечером типографские рабочие начали допытываться, что произошло со статьей Лиона Фейхтвангера. Но это были люди опытные. Они сразу смекнули, что "так надо". Хуже было с читателями. Уже с утра начались звонки в редакцию. Телефон не умолкал. Люди были обескуражены и взволнованы. Вразумительного ответа мы не могли дать, бормотали что-то несуразное, вроде того, что статья выпала из номера по техническим причинам. Этому, разумеется, никто не поверил. АНАЛИЗ ЧУЖИХ ПОРАЖЕНИЙ На полосах своей газеты мы продолжали показывать причины поражения Франции. Нам прислали напечатанные в американском журнале "Форин афферс" статьи известного французского журналиста Пертинакса, эмигрировавшего из Франции. Он нарисовал удручающую картину положения в среде высшего генералитета французской армии, показал его косность, рутину и прямое предательство. В мемуарах "Люди, годы, жизнь" И.Г. Эренбург пишет, что Сталин, с которым он разговаривал по телефону 24 апреля 1941 г., посоветовал ему прочитать книгу Андрэ Симона "Я обвиняю". Мы еще 6 апреля начали публиковать серию отрывков из этой книги (пять больших статей). Даже теперь, спустя более полувека, свидетельства Андрэ Симона звучат весьма актуально. Симон рассказал об обстановке во Франции в дни падения Парижа: "11 июня потрепанный старый "Ситроен" вывез нас четверых из Парижа. Наша маленькая машина ползла со скоростью десяти миль в час в сплошном потоке автомобилей, автобусов, грузовиков, велосипедов и повозок. Мы уже не обращали внимания на бесконечные остановки. Встревоженные деревенские жители спрашивали нас: "Что же будет?" Мы ничего не могли им ответить. Мы не знали, где были немцы и где была французская армия, да и существовала ли она еще... Один из министров, которого я встретил у городской ратуши, сказал мне, что генерал Максим Вейган, новый главнокомандующий, решительно заявил о бесполезности сопротивления натиску германских войск... Во время заседания кабинета министров Вейган внезапно встал, вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в страшном волнении с криком: "Коммунисты завладели Парижем! По всему городу мятежи! Морис Торез в Елисейском дворце!" Вейган потребовал, чтобы немцам немедленно было послано предложение о перемирии. "Мы не можем отдать страну коммунистам, это наш долг перед Францией!" По словам моего собеседника, сообщение Вейгана произвело сильное впечатление на Совет министров. Но Жорж Мандель, министр внутренних дел, тут же подошел к телефону и вызвал парижского префекта. Ему сообщили, что в Париже, все спокойно, нет ни мятежей, ни уличных боев. Маневр Вейгана сорвался". Статьи Андрэ Симона позволили увидеть еще одну сторону событий, происходивших в этой стране все последние годы, о которых наша пресса не писала. Тем ужаснее была картина политического маразма правящих сфер, неподготовленности к отпору фашизму, коррупции в среде высшего чиновничества и развала в рядах армии. /116/ Все труднее становилось освещать международные проблемы. Напряженность чувствовалась во всем. События развертывались с космической скоростью. В начале мая уже нельзя было сомневаться в дальнейшем ходе событий. Сразу же после праздников Сталин был назначен председателем Совета Народных Комиссаров. В тот день в редакцию пришел А.В. Сухомлин (он к этому времени получил звание генерал-майора). Он должен был принести очередной военный обзор о положении на европейских театрах войны. Александр Васильевич был очень озабочен. Сказал, что обзора не успел написать. Срочно уезжает, и неизвестно, когда вернется. Мы распрощались. Дней через 10 Александр Васильевич возвратился. Многозначительно сказал мне: "Был там. Копают день и ночь. Их самолеты перелетают нашу границу". Вопросов я не задавал. В мемуарах Эренбурга есть лаконичная запись от 21 мая 1941 г.: "Шейнис звонил. Статью в "Труде" задерживают". Трудности со статьями Эренбурга, как я писал, возникли у нас еше осенью. Л в марте 1941 г. по просьбе редакции Илья Григорьевич написал статью к годовщине падения Республики в Испании. Хотелось показать закулисную сторону трагических событий. Опубликовать эту статью не удалось. Эренбург очень нервничал. В ту пору Илья Григорьевич работал над второй частью "Падения Парижа". Редакция намеревалась опубликовать отрывки. Настойчивость в этом вопросе вновь обернулась серьезной неприятностью для меня. Дело приняло скверный оборот. В редакцию прислали комиссию, а мне было предъявлено обвинение, что я "пригрел невозвращенца Эренбурга" и выплатил ему повышенный гонорар. После долгих размышлений я решился написать письмо в высшие сферы. В письме рассказал, что не пропускают главы из "Падения Парижа". Отправил письма и гадал: дойдет или не дойдет. С нетерпением ждал развития событий. Ответа все не было. 25 апреля рано утром в редакцию пришел Илья Григорьевич. По его лицу я понял, что произошло что-то очень для него важное. Он был взволнован, сказал, что поздно вечером ему позвонил по телефону Сталин. Сталин похвалил "Падение Парижа", посоветовал торопиться с работой над второй частью... Об этом пишет Эренбург в мемуарах. Сразу после майских праздников мы начали публиковать отрывки из второй части романа "Падение Парижа" и 21 мая завершили публикацию'. Илья Григорьевич в те дни часто бывал в редакции. Теперь он чувствовал себя увереннее, спокойнее. Илья Григорьевич просматривал у нас иностранную прессу. Какими-то невероятными кружными путями к нам еше продолжали поступать французские газеты и журналы. С большим опозданием, но все же приходила английская и американская пресса. С немецкой пунктуальностью приходили газеты из Берлина. Илья Григорьевич теперь читал и эти газеты. С брезгливой миной брал их двумя пальцами, быстро прочитывал заинтересовавшую его статью и тут же бросал газету. У меня было впечатление, что после этого он бегал к умывальнику мыть руки. Отрывки из "Падения Парижа" вызвали большой интерес. Это были последние яркие полотна на полосах иностранного отдела "Труда". Теперь уже мы в основном давали тассовские сводки и "железобетонные" статьи вроде "Цинк и война". На "полную мощность" работал лишь один Борис Ефимов. Почти каждый день появлялись его броские карикатуры, бичующие мировую буржуазию и "англо-французских поджигателей войны". И по-прежнему каждый день рано утром в типографию на Цветной бульвар приезжала машина немецкого посольства. Курьер фон Шуленбурга получал два экземпляра газеты и мчался на аэродром. /117/ ОБЫЧНЫЙ РЕДАКЦИОННЫЙ ДЕНЬ Наступил июнь. Внешне все оставалось по-прежнему. Французская тема была исчерпана, другие материалы стали, как у нас говорили, "труднопроходимыми". Мы, рядовые журналисты, сидевшие у внешнеполитического "окошка", понимали, что положение становится все более напряженным. В конце первой декады июня новый редактор "Труда" Константин Кириллович Омельченко передал мне статью, сказал: "Держите наготове. Может пригодиться в любой момент". Взглянув на заголовок, я все понял. Статья называлась "Как гитлеровцы хозяйничают в польском генерал-губернаторстве". Подошла суббота, 21 июня 1941 г. Для нас это был обычный редакционный день, заполненный хлопотами, звонками авторов, корреспондентов. Стенографистки принимали статьи из Львова, Ленинграда, Иванова, Магнитогорска. Иностранный отдел, как всегда, занимался своими полосами. В ту ночь мне выпало дежурить. Телетайп выстукивал ленту за лентой о военных действиях в Западной Европе. В ту ночь ТАСС передавал особенно много информации о военных действиях между Англией и вишистской Францией на Ближнем Востоке. Пришлось выделить для нее почти две полные колонки. Чтобы полоса не была "слепой", я дал карту военных действий на Ближнем Востоке. Наступила ночь 22 июня. Типография мерно гудела, линотипы отливали строки, верстальщики ловко постукивали по талерам металлом. Метранпажи делали последние разметки на полосах. В первом часу ночи начали поступать последние телеграммы из-за границы. Они считались особенно важными, их группировали вместе под рубрикой "В последний час". Для них всегда держалась в резерве целая колонка. В 3 часа пришла последняя телеграмма. Стрелка часов подошла к цифре четыре. Я позвонил дежурному в иностранный отдел ТАСС. Усталый, сонный голос ответил, что больше ничего важного не ожидается. Полосы ушли в отливку, а затем с ротации сошел сигнальный экземпляр газеты. Было 6 часов 10 минут утра 22 июня 1941 г. Курьер из германского посольства не приехал. /118/ (20/01/2017) [ На главную ] |
