[ На главную ]

Странности летней "Грозы" 41-го года

1.

Вот уже близится 75-я годовщина трагических событий лета 1941 г., а однозначного их толкования все не возникает. Никакие тысячи страниц очередного нового многотомника по той истории задачу почему-то не решают. Как не решает ее и масса статей и книг про то, как Сталин чего-то хотел/не хотел, думал/не думал (конечно же). По такому подходу я уже давно вывел для себя правило: если встречаешь в статье/книге предложение о том, что (конечно же) хотел/не хотел Сталин – дальше можно не читать. Ибо Иосиф Виссарионович мемуаров не оставил. И что он там думал/не думал для истории осталось неизвестным. А такие заявления могут говорить лишь о фантазиях их автора (как правило, вступающих в противоречие с фактами).

Об этой ситуации неплохо сказал Марк Солонин в своей лекции 5 мая 2016 г. в Таллинне: "То, что я хочу вам предложить, это не другие построения. Это не другие оценки возможности Красной Армии. И не другие догадки о том, о чем думал товарищ Сталин, раскуривая свою знаменитую трубку. Я намерен вам доложить документы. Документы и факты. И их уже достаточно много. Честно говоря, (например) даже "очень много".

Почему же "взрослые" историки не торопятся один раз сесть и обобщить все эти "очень много" фактов и закрыть тему? Потому что факт (один) тему не поясняет. А когда их "очень много", то они превращаются в набор типа детского конструктора "Сделай сам". И уже от "умелых ручек" зависит, какое изделие получится после скручивания всех болтиков с гайками. Короче, возможны варианты. И до сих пор те варианты удается крутить вокруг определенных выводов.

Один из таких главных выводов (до сих пор) – что немцы смогли (причем, незаметно!) подготовить многомиллионную армию, которая оказалась больше войск Красной Армии (у западных границ СССР). Иногда еще уточняют: "в 3-4-5 раз". И как бы мимоходом (так, чтобы на это не обращали особое внимание) добавляют: "на некоторых направлениях". И поэтому (конечно же) гораздо малочисленная Красная Армия (как бы вся, хотя на самом деле лишь на некоторых направлениях) вынуждена была героически пытаться оказать хоть какое-то сопротивление неожиданно свалившейся беде. Но так как советских бойцов было меньше напавших немцев в разы (как бы везде, а на самом деле лишь только в тех местах), то создать эффективную оборону они (конечно же) не смогли. И пришлось Красной Армии отступать.

И мало кто из историков стремиться расширить обсуждение "некоторых направлений". Где? Как? А как было бы правильнее? Хотя, генералы и маршалы, прошедшие горнило войны уже давно (еще в 60-е годы) обращали внимание на неверную дислокацию. Например, в 6-м номере "Военно-исторического журнала" за 1966 г. была опубликована статья маршала Советского Союза Гречко А.А. "25 лет тому назад (К годовщине нападения фашистской Германии на Советский Союз)". Кем был маршал Гречко? За три дня до начала войны (19.06.1941 г.) он окончил Военную академию Генштаба и в звании подполковника 12 дней прослужил в Генштабе. А дальше на фронте он командовал сначала 34-й кавдивизией, потом (с декабря 1943 г.) — 1-й гв. армией (действовала на направлении: Житомир-Проскуров-Черновцы-Львов-Сандомир-Карпаты-Прага). После войны до 1965 г. Гречко А.А. прошел по нескольким высшим военным должностям: командующий войсками Киевского ВО, Главком ГСВГ, 1-й зам. министра обороны СССР, главком Сухопутных войск СССР, главком ВС Варшавского договора. В 1967 - 1976 - министр обороны СССР.

На 8-9 стр. журнала он прямо написал:

"Наше командование, имея прямое указание не предпринимать никаких мер, дающих Германии какой-либо повод для агрессии, вплоть до последнего дня перед вторжением не приводило войска западных приграничных округов в состояние полной боеготовности, не создавало завершенную с оперативной точки зрения группировку, пригодную для отражения первого удара, не выдвинуло основные силы армий прикрытия в пограничную зону. Приказ на ввод в действие плана прикрытия был отдан западным приграничным округам лишь поздно вечером 21 июня 1941 года. Естественно, что за короткую летнюю ночь они не успели произвести развертывания войск прикрытия, не говоря уж о главных силах приграничных округов, и оказались под ударами противника в невыгодной группировке,"

Гречко не стал уточнять, во что вылилась невыгодная непригодность предвоенной дислокации РККА у западных границ. Об этом можно почитать в других статьях того же журнала "ВИЖ" в те же 60-е годы (и позже). Например, статья полковника М. Дорофеева "О некоторых причинах неудачных действий механизированных корпусов в начальном периоде Великой Отечественной войны" (N: 3, 1964). На стр. 36-37 там написано:

Особенно неудачным было расположение механизированных корпусов в Западном особом военном округе, где большая часть их дивизий находилась в белостокском выступе. Такая группировка в условиях, когда основные удары немецко-фашистских войск наносились по фланговым армиям Западного франта, не отвечала сложившейся обстановке. Механизированные корпуса могли быть введены в сражение лишь после сложной перегруппировки, осуществить которую с началом боевых действий оказалось весьма трудно. Штабы и войска механизированных корпусов, не предупрежденные заранее о возможном нападении немецко-фашистских войск, занимались боевой подготовкой по распорядку мирного времени. Только за несколько часов до начала войны приграничные военные округа получили приказ о немедленном приведении частей в боевую готовность. Однако времени для реализации его не было. .... В связи с тем что к началу боевых действий расположение соединений механизированных корпусов не соответствовало возникшим перед ними задачам, им пришлось в первые же дни войны совершать значительные перегруппировки".

И дальше приводится таблица с указанием километров, которые пришлось "наматывать на кардан" боевым машинам мехкорпусов, чтобы доехать до возникшего противника. Самое меньшее (50 км) у 11 МК, самое большее (500 км) у 8 МК. Остальным – под 100 и до 200. Под огнем пикирующих бомбардировщиков противника по дорогам, забитым беженцами, эвакуируемыми, войсками других родов войск.

В Западном особом военном округе неудачным было не только расположение мехкорпусов. В журнале "ВИЖ", 1989, 4 в статье "Истоки поражения в Белоруссии (Западный ОВО к 22 июня 1941 г.)" старший научный сотрудник Института военной истории Министерства обороны СССР майор В. А. Семидетко на стр. 30 написал:

В целом группировка войск в ЗапОВО больше подходила для наступления, чем для обороны".

Некоторые подробности по конкретным направлениям можно найти в статье генерал-майора в отставке П. Коркодинова "Факты и мысли о начальном периоде Великой Отечественной Воины" ("ВИЖ", 1965, 10). На стр. 31 написано:

Совершенно очевидно, что при таком соотношении сил дислоцированные на границе армии Прибалтийского и Западного особых военных округов были не в состоянии выполнить задачи, поставленные им планом обороны государственной границы 1941 года".

А какой могла быть более правильная дислокация? Размышления об этом есть в статье маршала Советского Союза С. Бирюзов " Первые дни войны" ("ВИЖ", 1960, 10). На стр. 18 он написал:

Несомненно, что и это обстоятельство в какой-то мере повлияло на развитие событий после вероломного нападения фашистской Германия на Советский Союз. А все в целом привело к тому, что войска наших западных приграничных округов не смогли выполнить полностью возлагавшуюся на них задачу".

Хорошенькая "какая-то мера влияния"!! Как показывают цитаты выше - одна из основных. Если вообще не главная! Кто отвечает за правильную/неправильную дислокацию войск? Разве дивизии сами по себе ездят куда захотят их командиры? Или по приказам? Как оказывается, по планам и приказам (тогда) Наркомата обороны и Генштаба. Кто был в то время их начальниками? Давно известно: маршал Тимошенко С.К. и генерал армии Жуков Г.К. В 1-м издании книги "Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 (Краткая история)" (1965 г.) вот так прямо и откровенно сказано на стр. 67 :

"Все ... обстоятельства, благоприятные для Германии и неблагоприятные для нашей страны, усугублялись внезапностью удара, нанесенного фашистской армией. Нападение было внезапным для советского народа, для его Вооруженных Сил. Оно было внезапным также для Сталина и его ближайшего окружения, ибо до кануна рокового дня — 22 июня — они без каких-либо к тому оснований исключали возможность нападения Германии на СССР летом 1941 г. Этот грубый политический просчет имел очень тяжелые последствия. В частности, он повлек за собой неправильные решения со стороны лиц, непосредственно ведавших вопросами обороны". И дальше перечисляются должности и фамилии: наркомов обороны – маршалов К. Е. Ворошилова и С. К. Тимошенко и начальников Генштаба генералов армии К. А. Мерецкова, а после него — Г. К. Жукова.

Но здесь можно возразить: так ведь в ночь на 22.06.41 в войска ушло же предупреждение о немецком нападении! Да, действительно, телеграмма с таким текстом была отправлена – "Директива номер 1" (как ее чаще всего называют). Но во-первых, перечисленные в ней команды не были ясными и четкими. А те, что были понятны (например, по поводу рассредоточения самолетов), за оставшиеся пару часов до немецкого нападения ночью (!!) выполнить было (мягко говоря) очень проблематично. По крайней мере в полном объеме.

Кроме того, на этом приказе наркома (без номера) не было подписи секретаря ЦК ВКП(б) – Маленкова Г.М, или Жданова А.А. которые по указанию Сталина обязаны были подписывать все ВАЖНЫЕ документы военного характера. В 1996 г. московским издательством "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН) была выпущена книга Хлебнюка О.В. " Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы". В ней на стр. 256 говорится:

"На роль заместителя Сталина по партии, которую в начале 1930-х годов выполняли сначала Молотов, а затем Каганович, в мае 1941 г. был официально назначен Жданов. Столь же быстро в конце 1930-х годов росло влияние секретаря ЦК Г.М.Маленкова, который заведовал Управлением кадров ЦК ВКП (б). Причем поручив Жданову и Маленкову руководство партийным аппаратом и кадрами, Сталин активно привлекал их к решению различных государственных вопросов. 10 апреля 1941 г. Сталин собственноручно написал решение Политбюро о заседаниях Главного военного совета и приказах наркомата обороны, в котором все приказы НКО, имеющие сколько-нибудь серьезное значение предписывалось оформлять за подписями наркома обороны, члена Главвоенсовета Жданова или Маленкова и начальника Генерального штаба (РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 163.. Д. 1309. Лл. 31-31 об. 21 апреля 1941 г. Политбюро утвердило перечень вопросов, приказы по которым должны были обязательно подписываться Ждановым или Маленковым)."

А на стр. 247 этой же книги говорится, что начальник лечебного управления Кремля написал записку о необходимости предоставить Жданову месячный отпуск в Сочи в связи с болезненным состоянием и "общим крайним переутомлением". Вот товарищ Жданов и уехал 19.06.41 в Сочи. Не было в Москве товарища Жданова в период 19-23 июня 1941 г. Не мог он подписывать важные военные документы чисто технически. Но был Маленков. Его подпись стоит на "Директиве N: 2" утра 22 июня. А на "Приказе без номера" (она же "Директива N: 1") ее нет. О чем говорит этот простой факт?

О том, что этот документ не был важным (!!) (о возможном начале войны со дня на день !!). Не говоря уже про то, что на нем не было визы и товарища Сталина. А также можно вспомнить и про то, что кроме такого "предупреждения" по военной линии никаких других предупреждений по линии гражданских и партийных руководителей не было. Но его же составляли взрослые люди, облеченные высокой военной властью! Может ли существовать ситуация, в которой такой документ мог быть вполне правильным и серьезным? Как оказалось, может.

2.

О таком направлении рассуждений я задумался, внимательнее вчитавшись в мемуары маршала Захарова М.В. о том, как он провел вечер 21 июня 1941 г. Точнее говоря, ночь с 21-го на 22-е. В то время он был начальником штаба Одесского военного округа в звании генерал-майора. Об этом он написал в 6-й главе своей книги "Генеральный штаб в предвоенные годы" (М.: Воениздат, 1989, стр. 274-275). Оказывается. по существовавшему тогда мобилизационному плану в Тирасполе предусматривалось разместить штаб 9-й армии, который должен был выделиться из управления Одесского округа. Этот вариант действий отрабатывался по командно-штабной игре, а также был запланирован по плану прикрытия. Там же в Тирасполе на военное время был заранее подготовлен узел связи. Далее маршал Захаров написал:

Немедленно после этого начальнику отдела было дано указание выделить опытного работника, способного быстро расшифровать телеграмму. Затем я вызвал к аппарату Бодо оперативного дежурного по Генеральному штабу и спросил, когда можно ожидать передачу шифровки особой важности. Дежурный ответил, что пока не знает".

Далее Захаров, не дожидаясь телеграммы из Москвы, вызвал к телефону командиров корпусов и предложил им поднять войска по тревоге, вывести их из мест квартирования и занять свои районы по плану прикрытия. И лишь во втором часу ночи начался прием ожидавшейся шифровки:

В телеграмме подчеркивалось, что нападение немцев может начаться с провокационных действий. Поэтому войскам ставилась задача не поддаваться ни на какие провокации, могущие вызвать крупные осложнения".

В 1-й книге сборника "Война. Народ. Победа. 1941 – 1945: (Статьи. Очерки. Воспоминания). /Составители Данишевский И.М., Таратута Ж.В, 2-е изд., доп. – М.: Политиздат, 1983) есть воспоминания начальника генерала Захарова М.В. (в июне 1941 г.) генерала-полковника Черевиченко Я. Т. (в то время командующего Одесским округом) под названием "Так начиналась война". На стр. 6 сборника он подтверждает, что в ночь с 21 на 22 июня 1941 г. был в Одессе, откуда выехал в Тирасполь под утро 22 числа. Вечером 21 июня он по телефону разговаривал с наркомом Тимошенко (до 23-00). Про принятие особо важной телеграммы не упоминает, но отмечает, что потом позвонил Захарову. При этом Черевиченко уточняет, что нарком Тимошенко предупредил его о возможной провокации со стороны Германии и Румынии, добавив, что "войны, возможно, и не будет, но войска должны быть наготове," И еще Тимошенко сказал, что об этом он поговорил со всеми командующими, начиная с Прибалтики.

Действительно, есть сообщение бывшего командующего Западным ОВО генерала Павлова Д.Г., которое он сделал следователю перед тем, как его расстреляли. Протокол его допроса от 7 июля 1941 г. опубликован во 2-м томе "Малиновки". В частности, там Павлов объясняет:

В 3 часа 30 мин. народный комиссар обороны позвонил ко мне по телефону снова и спросил - что нового? Я ему ответил, что сейчас нового ничего нет".

Т.е. видны практически те же слова: "что-то может и случится, но вряд ли война по-взрослому. Разве что какие-то "провокации". И это после того (или наоборот до того), как туда же "в округа" отправлялась шифровка с "предупреждением"(!?). Одно из двух: или угрозу нападения видели вполне серьезно, но тогда надо было срочно выполнять длинный список разных мероприятий (и не только по военной линии, а и по гражданским администрациям). Или реально угрозу нападения не ощущали. Но тогда к чему "предупреждение" в приказе без номера (один)?

Кстати, в Западный округ шифровка ушла не в ВПУ (т.е. в создаваемый штаб Западного фронта в Обуз-Лесна), а в Минск в штаб округа. Есть книга генерал-полковника Сандалова Л. М. "Боевые действия войск 4-й армии в начальный период Великой Отечественной войны" (М.: Воениздат, 1961. Ее главы публиковались в "ВИЖ" в 1988. – N: 10, 11, 12; 1989 – N: 2, 6). В ней (на стр. 36, 40 "ВИЖ" 1989, N: 2) написано:

Штаб фронта оставался в Минске, а ВПУ фронта во главе с заместителем командующего войсками, начальником оперативного отдела и начальником связи фронта — в Обуз-Лесна. Со вспомогательного пункта управления фронта в первый день войны наладить управление войсками не удалось, и руководство ими не осуществлялось. Связи с армиями ВПУ не имел. Связь штаба фронта с 4-й армией к исходу дня также нарушилась. Представитель 4-й армии капитан Макаров, прибывший к исходу дня на ВПУ, не получил ни информации об обстановке, ни указаний о дальнейших действиях армии".

Причем, обнаруживаются отличия и в тексте полученного приказа (без номера 1).

Сандалов цитирует такой документ:

"В 4 часа 15 минут — 4 часа 20 минут начальник штаба 42-й стрелковой дивизии доложил, что противник начал артиллерийский обстрел Бреста. В эти самые минуты заканчивался прием из штаба округа следующего приказания:

И такой же текст показан на сайте МО РФ (на страничке с "виртуальной выставкой" http://mil.ru/files/files/camo/gallery_1.html )

Во 2-м томе "Малиновки" этот документ показан под N: 605 со ссылкой на другой архивный номер и с отличиями в тексте (пропускаем начало, оно практически такое же как у Сандалова):

ЦАМО РФ. ф.208. оп.2513. д.71. л.69. Машинопись. Имеются пометы: "Поступила 22 июня 1941 г. в 01-45", "Отправлена 22 июня 1941 г. в 02-25 - 02-35". Подлинник, автограф".

Т.е. отличия заключаются в том, что в полученной Санадловым варианте пункты "в)" и "г)" как бы "объединены":

"в) все части привести в боевую готовность [далее отсутствуют слова: "Войска держать рассредоточено и замаскировано; г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность"] без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;"

В 1991 г. в Киеве был издан сборник документов "Лето 1941, Украина". В нем на стр. 109 приводится шифровка с текстом "приказа НКО без N: 1" в адрес штаба Киевского ОВО со ссылкой (видимо) на фонд документов бывшего штаба ЮЗФ – ЦАМО РФ. ф.229. оп.164. д.1. л.71. Текст там идентичен тому, который приняли в Минске (без п. "г"). Люди, видевшие оригинал этого приказа в ЦАМО на Интернет-форуме "Милитеры" объясняют:

2. Директива находится в деле, которое именуется "Оригиналы исходящих шифртелеграмм НКО и НГШ".

Может, все же это в округах "поумничали" и сделали ошибки при получении?

Однако, на сайте МО РФ на адресе: http://archive.mil.ru/archival_service/central/
resources/collection/gallery.htm?id=10956@cmsPhotoGallery выложена эта же шифровка как ВХОДЯЩАЯ для ЗапОВО и уже с пропущенным пунктом "г)". В результате получается, что "подредактированный" текст в округа ушел из Москвы. Можно задаться вопросом: как так получилось? Кто это посмел внести исправления в документ, якобы согласованный со Сталиным? Можно предположить, что так сделать мог лишь имеющий соответствующие полномочия (не ниже зам. наркома обороны и, возможно, после устного согласования. с наркомом) и при условии, что документ этот не был важным.

В любом случае видно, что мало того, что команды в приказе несколько не совсем соответствуют ситуации, так еще и в процессе отправки их изменили. (В мемуарах маршала Жукова Г.К. текст шифровки показан с пунктом "г)", но без ссылки на архивный номер). Что за несерьезное отношение как бы к очень важной теме?

Дальнейшие фантазии по тексту можно и продолжить, но лучше оценить и сравнить процесс передачи этого документа (куда и как).

1. В Одесский ВО шифровку отправили в ВПУ в Тирасполе (предварительно спросив у командующего, могут ли там ее принять, а командующий уточнял у начштаба на ВПУ). При этом командующему в Одессе кратко изложили суть передаваемого текста.

2. В Киевский ОВО шифровку отправили сразу же в ВПУ в Тернополь, зная, что командующий и штаб уже выехали туда. Но шифровальщики доехали до Тернополя лишь утром 22.06.41, ситуация к этому моменту резко изменилась и шифровку расшифровали к 12-00, когда ее актуальность практически пропала.

3. В Западном ОВО на ВПУ в Обуз-Лесна (как оказывается) связь еще не была налажена. Поэтому шифровку отправили в штаб округа в Минск (тоже, скорее всего, с переговорами с командующим по телефону, дублируя суть текста).

4. По ПрибОВО ситуация не совсем понятна. В журнале "ВИЖ", N: 2, 1985 есть статья генерал-лейтенанта в отставке В. Звенигородского "Связисты штаба Северо-Западного фронта в первые дни войны". Она начинается с таких слов (стр. 68): "В ночь на 22 июня 1941 года в первом часу в штаб Особого Прибалтийского военного округа поступила директива Наркома обороны о приведении в боевую готовность войск, находящихся у границы.". Но дальше он пишет, что он как связист уже несколько дней до 22 июня находился на ВПУ в Паневежисе:

"За несколько дней до начала военных действий меня командировали в Паневежис, чтобы восстановить узел связи, который был там развернут во время последних окружных учений. Для выполнения этой задачи в Паневежис отправились подразделения нашего 17-го отдельного полка связи, которым командовал полковник П. Ф. Семенихин. Отныне переведенный на военное положение наш округ стал Северо-Западным фронтом. Начальник связи округа полковник П. М. Курочкин возглавил фронтовое управление связи. Один за другим отделы штаба фронта прибывали из Риги и размещались на КП в районе Паневежиса".

Есть информация, что к ночи с 21 на 22 июня 1941 г. в Паневежис уехал и командующий округом/фронтом генерал-полковник Ф.И.Кузнецов. И если не совсем ясно, где конкретно приняли шифровку (в Риге или уже в Паневежисе), большой проблемы (видимо) там не было, так как генерал Звенигородский пишет, что связь работала хорошо: "Первый день войны запомнился мне, несмотря на общую напряженную обстановку, довольно устойчивой работой средств связи штаба фронта по всем направлениям. Это объяснялось тем, что противник сосредоточил основные усилия на подавлении нашей авиации на аэродромах, в силу чего больших разрушений на линиях и узлах связи не отмечалось."

В журнале "Электросвязь" N: 3, 1995 г., на стр. 2 напечатана статья "Правительственная "ВЧ связь" в годы Великой Отечественной войны" (http://www.computer-museum.ru/connect/hf_conn.htm ). Ее автор – Воронин П.Н., генерал-лейтенант, начальник войск правительственной связи КГБ СССР при Совете Министров СССР. В статье он отметил, что к июню 1941 г. велись работы по созданию каналов ВЧ-связи с объектами у западной границы СССР:

"Осложнение обстановки в начале 1941 г. чувствовалось по увеличивающемуся количеству заданий на организацию ВЧ связи для крупных объединений и соединений Красной Армии в приграничной полосе. Ночь с 21 на 22 июня застала меня за выполнением одного из таких заданий. Примерно в 4 часа утра позвонил дежурный техник из Бреста и сообщил, что немцы начали обстрел города. Началась эвакуация. Что делать с оборудованием ВЧ станции? Было дано указание связаться с местным руководством и действовать по его указанию, но при всех условиях демонтировать и вывезти засекречивающую аппаратуру. Затем такие звонки поступили из Белостока, Гродно и других городов, расположенных вдоль западной границы. Так началась война, которая сразу поставила ряд неотложных задач".

Итак, подтверждается, что перед 22.06.41 велись работы по организации ВЧ-связи для "крупных объединений и соединений Красной Армии в приграничной полосе". Создаваемые ВПУ штабов округов как раз к ним и относились. Естественно, Генштаб и наркомат обороны должны были узнать, готовы ли каналы связи. Каким образом? Метод простой: послать шифрованный текст, получить подтверждение о получении. Вот к нему и ближе вся эта история с отправкой "Директивы номера 1" (которая до начала войны была простым "Приказом наркома без номера"). Именно сам процесс "шифрования-отправки-получения-расшифровки" по новым линиям спецсвязи к новым ВПУ (они же создаваемые штабы фронтов) и мог быть главной задачей этого документа. Могли ли из Москвы отправлять серьезные документы в создаваемые ВПУ, не проверив работоспособность линий связи? Логичней было бы сначала потренироваться на не особо важном тексте. Вот отправка странного не совсем важного "приказа без номера" для такого дела вполне годилась. В принципе хватило бы любого набора слов, например: "Юстас-Алексу! Один, два, три. Проверка связи. Мама мыла раму. Ответьте обратным порядком слов. Генштаб".

Но как бы это выглядело у получателей? Ночью срочно поднимаются связисты-шифровальщики! Срочно принимают секретный шифрованный документ! Будят командующего! А в шифровке: "Мама мыла раму".... И что бы подумал командующий? А тем более ответил? ("- Действуйте, как приказано!"?) И полетели бы обратно секретные депеши: "Раму мыла мама"? Кто прислал – молодец! Кто не прислал – получит выговор. Так?

Вот в Москве Тимошенко и Жуков вполне могли совместить проверку работы новых линий связи на основе неважного документа в виде безномерного приказа, но который имел бы некоторую пользу для повышения боевой готовности. Приказ же без номера! (Т.е. ссылку на него в мирное время можно и пропустить, если бы немцы не напали). Поэтому в его текст можно было вписать слова (мягко говоря) и дискутируемого свойства. Округа бомбардировали Наркомат о немецкой подготовке к нападению? Ну так и получите "предупреждение"! (С последующим общим требованием повысить отношение к службе, чтобы она медом не казалась, как любят повторять острословы в армии). Но раннее утро 22.06.41 внесло серьезные изменения в судьбу безномерного приказа, который вдруг превратился как бы в первую директиву неожиданно таки начавшейся войны.

Вписать в нее всякое-разное вполне можно было еще и потому, что на ней не было подписи ни Маленкова, ни Сталина (а Жданов уехал в отпуск). Такой степени несерьезности была эта шифровка. Но можно возразить: ведь в своих мемуарах маршал Жуков подробно рассказал, как он ездил к Сталину согласовывать именно эту директиву! Действительно, такой рассказ есть. Но и его серьезность можно обсудить.

3.

Начнем с цитаты этого самого рассказа (который мало изменялся от издания к изданию) (И добавим нумерацию событий):

К каким местам этого "свидетельства" могут быть претензии?

Практически ко всем.

По пункту 1. Действительно, из других источников известен случай перехода границы в КОВО немецким .... не фельдфебелем, а ефрейтором. Во 2-м томе "Малиновки" это показано на стр. 423 в документе N: 604.

Опубликовано в "Известиях ЦК КПСС", 1990 г. N: 4".

3 часа 10 минут ночи 22 июня – это не "вечером 21 июня". И не фельдфебель, а ефрейтор. Вполне возможно, что из НКГБ УССР (из Киева) после этого могли (должны были) позвонить в Москву (в свое НКГБ). Еще возможно, что также позвонили своим военным (в штаб Киевского ОВО). Но тут возникает вопрос: в какой? Начальник штаба генерал Пуркаев в это время должен был быть в Тернополе. Пока перезвонили Пуркаеву, а тот перезвонил в Москву, на часах должно было быть уже не 3 часа 10 минут, а позже. В целом во всем этом предложении неверно все: звание перебежчика, время перебежки, время доклада в Москву в Генштаб. Таким образом вся эта история не может оказаться поводом для последующих объяснений маршала Жукова (который сразу же переходит в разряд полных фантазий).

По пункту 2: Наркому Жуков мог доложить (обязан, если посчитал бы важным). А вот звонить товарищу И. В. Сталину – это еще вопрос. Если бы наркома Тимошенко не было на месте (был в командировке, в отпуске, болен), тогда другое дело.

Но при "живом" наркоме? Который стоит рядом? Через его "голову"? Тимошенко не уважает своего начальника (Сталина)? Ему лень снять трубку? Как минимум странно. Не может такого быть.

По пункту 3: Что за странный приказ: "— Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль"? Чем-то напоминает объявление на базарном киоске: "Буду через 20 минут". От какого времени? Началась вся эта история как бы "вечером" июньского дня. Это сколько часов? "18-00"? "20-00"? "21-30"? Приписка про минуты в этом случае ничего не уточняет. Ехать до Кремля реально им столько минут не требовалось. А время при этом идет. С каждой минутой на вес золота. При этом эти два высших военных начальника не поняли серьезность момента, не воспользовались своей властью и не объявили (для начала) по телефону боевую тревогу в частях, близких к возможной завтра линии фронта. Ведь при этом хуже уже не будет. А если угроза реальная, так войска смогли бы получше подготовиться. Мгновенно еще никто не научился принимать боеготовый вид в любую минуту. А если нападение не случится, так не долго ту тревогу и отменить. На календаре – начало летнего учебного периода. Даже без всяких угроз нападения в войсках уже пора устраивать проверки по итогам предшествовавшего обучения действиям по тревоге в ротах, батальонах, полках. И перед Главой Правительства могли бы "прогнуться":

– Молодцы! Хвалю! Возьмите карту и приезжайте с наркомом ко мне в Кремль, обсудим!

Но по какой-то причине они с наркомом начисто забыли и про свои обязанности и про существование телефонной связи. Не может такого быть! Странно как-то.

По пункту 4: Судя по "Журналу посетителей" генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин не был в списке тех, кто в тот вечер ездил в Кремль:

Последние вышли 23.00

По пункту 5: Список посетителей еще показывает, что в 20-50 (когда Жуков с Тимошенко вошли в кремлевский кабинет), там уже находились Молотов, Ворошилов, Маленков (и, возможно, Берия) – кстати, все основные "члены Политбюро" (кроме Берии на тот момент). Таким образом, не мог товарищ Сталин встретить их один.

По поводу Ворошилова среди некоторых авторов возникли ошибочные представления из-за ошибки во 2-м томе "Малиновки" – вместо него там на стр. 300 была указана фамилия советского военно-морского атташе в Берлине Воронцова В.А. В этом можно убедиться, найдя в Сети и сравнив отсканированные в графическом формате "djvu" издания "Малиновки" ("1941.Документы") и журнала "На приеме у Сталина". И когда я лично как-то отксерил публикацию этой страницы журнала за 22.06.41 из другого источника, то там тоже значился "Ворошилов".

Кстати, все ПОЛТОРА ЧАСА (!!) того совещания Тимошенко и Жуков сидели рядом с секретарем ЦК Маленковым Г.М. (который обязан был визировать своей подписью все ВАЖНЫЕ военные документы). Посидели они вот так вместе полтора часа, пообщались о чем-то и разъехались, так и не получив подписи Маленкова. Постеснялись показать приказ без номера? Или договорились устно о проверке линии связи? Маленков мог поинтересоваться, работает ли? Они могли ответить, что пошлют какой-нибудь текст для проверки. На том могли и решить (без подписи Маленкова).

По пункту 6: 17 июня народный комиссар госбезопасности СССР Меркулов В.Н. принес в Кремль "Сообщение НКГБ СССР И. В. Сталину И В. М. Молотову" N: 2279/м (документ "Малиновки" N: 570) об угрозе немецкого нападения. На нем товарищ Сталин написал конкретное указание, к какой матери надо отослать его источник за дезинформацию. Причем, в эти же дни в Москву стекались и другие шифровки от советских дипломатов и агентов за рубежом с предупреждениями об угрозе немецкого нападения. Примеры (номера документов показаны по 2-му тому "Малиновки"):

....

И никакому из этих сообщений не было веры у высшего советского военно-политического руководства (судя по действиям, которые выполняла в то время РККА). А тут вдруг неожиданно появляется какой-то перебежчик (реально позже рассматриваемой беседы) и ему вдруг сразу же все поверили! (Абсолютно забыв все остальные предупреждения!) Странно как-то.

По пункту 7. Как уже было отмечено выше, по "Журналу посетителей" в сталинском кабинете должны были находиться члены Политбюро: Ворошилов и Молотов (не считая Сталина, если он там был). Вообще на июнь 1941 г. членов Политбюро было 9:

Ни разу не посетили Сталина в кабинете в период марта 1941 – июля 1941 Калинин М.И. и Андреев А.А. В "Малиновке" отмечен лишь один "Андреев А.А." - в 1941 г. вице-консул Генконсульства СССР в Вене (скорее всего, это какой-то другой "Андреев А.А." – не член Политбюро). Жданов и Хрущев уехали из Москвы. Из остальных "членов Политбюро" в сталинский кабинет в 1941 г. заходили Каганович и Микоян. Вот они еще "могли зайти". Но по "Журналу посетителей" в тот день не зашли. Опять неправда в жуковском рассказе.

По пункту 8. Странно выглядит беспомощность Иосифа Виссарионовича. Если открыть документы военного планирования и другие документы НКО с визами Сталина, можно увидеть, что он вполне был в курсе "развития ситуации". Как оказывается, он был активным ее участником, неоднократно обсуждая разные проблемы по управлению страной и армией. И вдруг после неожиданного согласия с информацией первого-встречного перебежчика его "хватает ступор": неожиданно он забывает, что происходит и никак не может сообразить, какие действия требуются здесь и сейчас. Забыл даже про элементарное объявление боевой тревоги! Выглядит все это странно. Не могло так быть!

По пункту 9. И вот тут наконец-то возникает предложение наркома "отправить директиву". Сталин (вдруг забывший о всех других возможностях) тут же соглашается. При этом все начисто забывают про существование телефонов, ВЧ-связи прямо из кабинета Сталина в Кремле. Достаточно было поднять трубку "вертушки" и команды полетели бы по всем штабам округов. Но при этом не было бы места для рассматриваемой "директивы" (ради которой и сочиняется вся эта рассказка).

По пункту 10. Потеря сознания продолжается. Только что (в п. 1) говорилось о том, что войска возможного противника выходят в исходные районы для завтрашнего нападения. В сумме речь должна идти о миллионах штыков с тысячами штук разной военной техники. Какие вопросы следовало реально отрабатывать? Наверное, вызвать Главного разведчика (или нескольких от разных ведомств), попросить расстелить карту, оценить группировку противника, оценить расположение своих войск (выдержат ли первый удар?). Но на все эти разговоры уйдет какое-то драгоценное время (которое не ждет). Поэтому (в первую очередь) было бы правильно срочно объявить боевую тревогу с выходом в исходные районы. По телефону. И пока войска будут "тревожиться", заняться обсуждением КАРТЫ с выработкой всех возможных действий в оставшееся время.

А чем занялись высшие военные начальники 21.06.1941 вместе с Верховным Главнокомандующим по версии маршала Жукова? Обсуждением "короткой директивы" с упоминанием каких-то провокаций, на которые еще и нельзя поддаваться (!! - вообще полный отрыв от реальности!).

По пункту 11. Не было генерала Ватутина в сталинском кабинете. И при чем здесь Ватутин, если с идеей послать директиву выступил сначала маршал Тимошенко? Получается, что вместо него Жуков с Ватутиным потратили еще какое-то драгоценнейшее время на сочинение странного документа. А в это время остальные молча (и тупо) их ждали без всяких попыток рассмотреть другие неотложные мероприятия. Очень странно!

По пункту 12. Важнейший момент во всей этой рассказке! Важнейший! О чем здесь говорится? О завершении визита двух подчиненных к директору (фразой: "и передал наркому для подписи...") Невероятно!

Чем обычно должен завершаться такой визит, если подчиненный приносит директору какой-то документ? Одним из двух: или директор подписывает его (с резолюцией или без) или не подписывает (но тоже может и наложить какую-то резолюцию). В данном случае директор не подписал документ. Это означает, что он не может дальше использоваться "по команде". Это обычное правило любого делопроизводства. Любого! Если документ предполагается использовать без подписи директора, то и ходить к нему не надо. А если уже пошли и не получили резолюцию, то дальше этот документ годится лишь как черновик (с обратной стороны).

Возражение, что товарищ Сталин не являлся начальником для Тимошенко и Жукова, можно было попытаться высказать (такую глупую идею) до 6 мая 1941 г. Но 6 мая 1941 г. произошло одно важное кадровое назначение: (Документ "Малиновки" N: 444):

Секретарь Президиума
Верховного Совета СССР А. Горкин"

Маршал Тимошенко был по должности "наркома" ("обороны"). А товарищ Сталин 6 мая стал начальником над всеми наркомами (в т.ч. и Тимошенко). Генерал Жуков же был начальником Генштаба – структуры внутри наркомата обороны. Т.е. Жуков был подчиненным Тимошенко. А что мы видим в обсуждаемой рассказке? Как самый нижний подчиненный из присутствующих (генерал Жуков) проявляет управленческую инициативу. А его начальники только молча соглашаются или высказывают некоторые уточняющие замечания (которые этот низший подчиненный тут же принимает без всяких комментариев). И никакие другие варианты действий не рассматриваются (и по военной линии, и по линии гражданских администраций). Например: надо ли начинать эвакуацию? Надо ли "поднять" партийных секретарей и председателей исполкомов угрожаемых территорий? Ничего...

А может быть товарищ Сталин вообще никогда ничего не подписывал?

Как оказывается, подписывал. И много. И с резолюциями.

И т.д.

А может быть товарищ Сталин ничего не понимал в военном деле и боялся подписывать документы наркомата обороны?

Тоже отпадает.

Из ближайших к 22.06.41 документов с правками Сталина известно письмо маршала Тимошенко в Политбюро ЦК ВКП(б) от 18 июня 1941 г. с конкретным указанием [для] "тов. Сталина" как конечного адресата.

В этом письме маршал Тимошенко просил у него "утвердить (!!) следующие [кадровые] назначения". Какое должностное лицо имеет право УТВЕРЖДАТЬ кадровые назначения? Директор. Кем был тов. Сталин для Тимошенко? Директором. (Точка!).

И как отнесся Сталин к этому письму Тимошенко? Он его глобально поредактировал. В частности, взял и вычеркнул самый первый пункт о назначении генерал-полковника Локтионова Александра Дмитриевича генерал-инспектором пехоты Красной Армии. (Локтионов будет арестован на следующий день 19.06.1941. Содержался во внутренней тюрьме НКВД СССР в Москве, потом вывезен в Куйбышев. Расстрелян 28.10.1941 с группой других генералов без суда на основании предписания Л. П. Берии). При этом вся нумерация в письме Тимошенко сместилась. И тов. Сталин не поленился лично исправить номера в остальных назначениях. Кроме того, он внес некоторые исправления по новым должностям и дописал две новых. После чего в левой части первого листа на пустом месте появилась резолюция: "За. И.Сталин". А ниже возникли подписи и других членов Политбюро: Молотова, Микояна, Кагановича и Ворошилова.

О чем это говорит? Что товарищ Сталин на память знал многие высшие военные должности и фамилии генералов, их занимавших. Это показывает большой уровень его влияния на дела в военном ведомстве. И если без его письменного (!!) согласия не могли происходить кадровые перестановки генералов, то как могли без его визы решать вопрос войны (!!) с соседним государством? Невероятно!! Быть такого не может!!

И вообще как бы это выглядело со стороны? Два подчиненных принесли директору документ на подпись, а он ... самоустранился (тут же потеряв авторитет в их глазах). Не может быть такого в реальности! Или Сталин согласен и пишет "За. И.Ст." Или он не согласен. С визой (типа: "Можете послать все эти предложения к ё.... И.Ст.") или без. Но тогда такой документ никуда дальше кармана Тимошенко не ушел бы. А его отправили в шифровальный отдел Генштаба, который ее зашифровал и послал в штабы западных округов (стараясь попасть по возможности в новые ВПУ).

В конечном итоге получается, что никакую "Директиву" (без номера "один") никакому Сталину никто не показывал. Как и Маленкову. А сочинили ее (как не важный документ) нарком с начальником Генштаба поздним вечером 21.06.41 (после 22-30) в кабинете маршала Тимошенко в наркомате обороны (как и написал адмирал Кузнецов Н.Г.). И оттуда же отправили. Причем, есть соображения, что даже если бы и захотели показать товарищу Сталину, то не смогли бы просто потому, что его в то время в Москве не было. И на это есть основания.

4.

Для начала рассмотрим вопрос: а ездил ли товарищ Сталин в отпуск? Может быть, он и не был любителем морей-югов? А если ездил, то на какой срок? На две недели или на два-три месяца? Существует ли такая информация? Сразу можно кратко ответить: ездил. Дача Сталина в Сочи до сих пор – главный экскурсионный объект этого города. А что касается более подробной информации, то с ней можно ознакомиться в книге Хромова С.С. "По страницам личного архива Сталина", которую в 2009 г. издал московский университет (368 с.). Первая глава в ней так и называется: "Генсек на отдыхе" (стр. 5):

"Каждый год примерно 2-3 месяца (лето - начало осени, иногда с перерывом) И.В. Сталин обычно проводил на даче в Сочи. Этот период считался отпуском генсека, однако, судя по количеству и характеру документов, хранящихся в личном архиве, для отдыха у него было не так уж много времени. Практически ежедневно он получал из Москвы рабочие материалы самого разного характера и сам отправлял множество записок, шифровок, телеграмм и т.п."

Из этого абзаца представляет интерес слово "шифровки". "Письма", "телеграммы" могли приходить и по обычной почте (разве что "заказного" статуса). А вот для шифровок требуется кое-что посерьезнее и индивидуальнее (в т.ч. отдел шифровальщиков с "формами" доступа к секретной информации). И вполне мог быть выделенный канал телефонной линии связи с кабинетом Сталина в Кремле. То, что "спецсвязь" ("правительственная ВЧ-связь" "вертушка") должна была быть в кабинете Сталина, можно почитать на сайте "Спецтелефоны для спецлюдей" газеты "Совершенно секретно" (http://www.sovsekretno.ru/articles/id/3742/ ) Оттуда цитата:

В 1936 году на ленинградском заводе "Красная Заря" было разработано первое отечественное устройство засекречивания переговоров – инвертор ЕС (К.П. Егоров и Г.В. Старицын), а через год новый шифратор – С-1. Недостатком нашей аппаратуры было то, что она ухудшала качество звука при переговорах. Но в 1938 году началось серийное производство различных образцов техники для засекречивания телефонных переговоров. К началу Великой Отечественной войны система ВЧ-связи, как для руководства страны, так и для военных, уже исправно работала."

Есть и сайт "Краткая хроника истории органов и войск правительственной связи"
( http://www.aboutphone.info/lib/ats-1.html ). Цитата оттуда :

"В мае 1941 г. Советом Народных Комиссаров (СНК) СССР утверждено Положение о правительственной связи СССР, засекреченная ВЧ-связь отнесена к категории правительственной связи. Распоряжением СНК СССР N: 5-рс от 6 мая 1941 г. утверждено "Положение о порядке эксплуатации правительственной ВЧ связи". К июню 1941 г. ВЧ телефонная связь была организована с большинством столиц союзных республик, многими областными центрами, военными округами".

Раньше я предполагал, что только в кабинете Сталина мог быть телефон линии с его дачей в Сочи. Но на вышепоказанном сайте перечисляется состав отдела связи Управления коменданта Московского Кремля Комендатуры Московского Кремля на январь 1939 г.:

- Автоматическая правительственная телефонная станция.
- Автоматическая кремлевская телефонная станция.
- Междугородняя станция.
- Военный коммутатор.
- Кросс.

Это означает, что через коммутацию технически могла быть возможность дозвониться до дачи в Сочи из других кабинетов (зданий). Но в сталинском кабинете мог быть и архив текущих совершенно секретных (особой важности) документов, выносить которые из кабинета было запрещено. Например, какие-то журналы принимаемых решений (в т.ч. Политбюро). Итоговые по стране таблицы, графики, планы и т.п., которые (в т.ч.) мог вести сталинский секретарь Поскребышев А.Н. Другими словами, могли быть такие задачи (управления страной), решать которые можно было, находясь в кабинете Сталина

А как быть, если он в отпуске? Другими словами, могли ли там проходить совещания ("прием") без Сталина (во время его отпуска)? Можно сверить данные книги "По страницам личного архива Сталина" с записями в "Журнале посещений" (и с другими источниками).

За период 1925-1930 гг. записей в "Журнале" не очень много. То ли прием велся не часто, то ли записывали не всех и не всегда.

Более интересным оказывается 1931 г. В книге говорится про отпуск Сталина с 11 августа по 7 октября (когда он "выехал в Москву"). Т.е. в Москву он должен был приехать 8-9 октября. Записи в "Журнале" становятся более обширными. По месяцам: с января по 6 августа включительно, затем возобновляются 11 октября. Как бы сходится (если Сталин провел последний прием 6 августа, а 7 числа выехал в Сочи, доехав до места 8-9, то 10-11 он уже мог получить какую-то почту. А после возврата в Москву числа 9 октября, вполне мог 11-го провести прием в Кремле.

В 1932 г. хронометраж оказывается похожим на 1931 г.. В книге Хромова С.С. даты отпуска Сталина в том году показаны не очень тщательно. Можно понять, что он уже был в нем в мае (возможно, с первых чисел) и где-то до середины августа. В "Журнале" записи идут с января по 29 мая и возобновляются 27 августа. Тут уже могут возникнуть вопросы: судя по ссылке в книге на записку начальника экономического управления ОГПУ Г.Е. Прокофьева о шпицбергенском угле (от 3 мая 1932 г.), можно предположить, что Сталин числа 5 мая уже был в Сочи:

15) записка начальника Экономического управления ОГПУ Г.Е. Прокофьева о шпицбергенском угле (от 3 мая 1932 г.)."

Но по "Журналу" в его кремлевском кабинете велся прием почти все дни мая: 2, 3, 5, 7, 9, 10, 11, 15, 17, 19, 20, 21, 22, 26, 27, 28 и 29 (в т.ч. в воскресные).

1933 г. оказывается более интересным. По данным книги Хромова С.С. Сталин в том году уехал в отпуск в конце августа и был в нем до первых чисел ноября. В "Журнале" записи идут с января по 25 сентября включительно (т.е. получается, что в период первого месяца сталинского отпуска в его кабинете проводились приемы без его участия). Потом прием возобновляется 12 октября (примерно за месяц до возвращения Сталина в Москву). Причем, записи за 22 августа 1933 г. начинаются с фразы: "Во время отсутствия тов. Сталина". А за 4 ноября начинаются с фразы: "В присутствии т. Сталина" (подчеркнутой красным карандашом).

При этом есть явная информация о том, что Сталин 10 сентября 1933 г. находился в Сочи и переписывался с Москвой. На сайте документов "(ИСТорические МАТериалы)" размещено два документа из книги: "Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1936 гг." (Москва: РОССПЭН, 2001). Письмо Кагановича и Куйбышева - Сталину 10 сентября 1933 г. (отправлено в 6-45) И ответ Сталина в тот же день 10.09.1933 (отправлен из Сочи в 18-40).

Таким образом есть документальное доказательство, что 10.09.1933 г. товарищ Сталин находился в Сочи.

А был ли прием в сталинском кабинете в тот день?

Оказывается, был. Причем, два раза (стр. 109 книги "На приеме у Сталина", Москва, "Новый хронограф", 2008):

10 сентября 1933 г.
1. Каганович ..3-00 - 3-20
2. Куйбышев ..3-00 - 3-20
3. Микоян ..... 3-00 - 3-20

10 сентября 1933 г.
1. Каганович ..... 18-15 - 20-30
2. Калинин ......... 18-15 - 20-20
3. Куйбышев ...... 18-15 - 20-20
4. Микоян .......... 18-20 - 20-30
5. Андреев ......... 18-20 - 20-30
6. Сокольников . 18-30 - 20-00
7. Литвинов ....... 18-50 - 20-00
8. Элиава ........... 18-50 - 20-00
9. Тухачевский . 19-00 - 20-20
10. Чернов ......... 20-00 - 20-20

Нет Молотова, но есть Каганович.

Может быть, Молотов в это время сам был в отпуске?

В 1934 г. Сталин в отпуске с конца июня до конца октября. Записи в "Журнале" ведутся с января по 29 июля. И с 31 октября до 31 декабря. В комментарии к записи за 31 октября написано (стр. 139 книги "Журнала..."): "В сентябре-октябре 1934 г. И.В.Сталин находился в отпуске".

Правильно, а также в августе и в июле, уехав в Сочи (скорее всего) в конце июня (так как он уже не был на Пленуме ЦК 29 июня - 1 июля). Т.е. в 1934 г. прием в его кабинете с 28 июня по 29 июля проводился без его участия.

Записи в "Журнале посещений" за годы 1935 и 1936 имеют прерывание как бы на отпуск товарища Сталина: В 1935 г. – в августе-ноябре, в 1936 г. - в августе-октябре.

В 1937 - 1940 гг. пропуски не замечены.

Есть запись в мемуарах дочери Сталина Светланы, что он не ездил в отпуск с 1937 г.

("Летом 1946 года он [то есть ее отец] уехал на юг - впервые после 1937 года. Поехал на машине...") ("20 писем другу"). Т.е. в 1937 г. он в отпуск ездил, а во время его отсутствия в том году (во все время его отсутствия!!!) в его кабинете проходили совещания. Почему он не поехал в отпуск в 1938 г.? Возможно, помешало развитие "Мюнхенского сговора".

В 1939 г. понятно - августовский "ПАКТ", сентябрьский "Договор о дружбе", потом - битва за Финляндию. Не до пляжей в Сочи.

В 1940 г. "движение" на всей западной границе СССР, "воссоединение" Молдавии, Прибалтики, создание ПрибОВО, поездка Молотова в Берлин, потом "декабрьское совещание военных" (с "играми"). Потом - зима с дальнейшей "подготовкой". Вот и настало лето 1941 г....

А в июне 1941 г. в принципе возникал повод "партайгеноссе" Гитлеру показать, что "все мирно". Особенно, после "Сообщения ТАСС" 13.06.41. Есть информация, что семью Сталин тогда отправил в Сочи. И мог поехать с ними, сказав, что уезжает ненадолго ("по делам"). Тем более, что возврат в Москву получился гораздо раньше. Поэтому, возможно, Светлана не посчитала поездку Сталина на юг летом 1941 г. за "отпуск" (как раньше - многомесячный).

Таким образом документально доказывается, что Сталин имел дачу в Сочи, периодически туда ездил в "рабочий отпуск", продолжая оттуда руководить страной в телефонном режиме и по документам. А в сталинском кабинете в это время могли проводиться приемы без его участия. И была отработанная технология обмена документами между Москвой и дачей в Сочи (хоть открытыми, хоть шифровками). Но нет точных доказательств того, что Сталина не было в Москве 19-28 июня 1941 г. Есть косвенные. Одно из них – знаменитое выступление Молотова В.М. 22.06.41 по радио в 12-15 дня.

5.

Этот исторический факт (так сказать) официально объясняется тем, что (дескать) на собравшемся Политбюро утром 22.06.41 было принято решение о необходимости объявить стране о немецком нападении по радио. И сделать это должен был Сталин. Но он почему-то стал отказываться, мотивируя неясностью ситуации как политически (дипломатически), так и с военной стороны. И предложил выступить наркому иностранных дел Молотову В.М. Официальный вариант объяснения (например) изложен на сайте Историко-документального департамента МИД России "Дипломатия России: от посольского приказа до наших дней" на страничке Г.Н.Песковой "Как готовилось выступление В. М. Молотова по радио 22 июня 1941 года".

Там высказывается мысль, что текст своего выступления Молотов составлял сам в течении определенного времени (видимо, не за 10-20 минут, а поболее) вместе с приходившими позднее в кабинет Сталина в Кремле другими посетителями (и в 10 часов, и позднее).

На статью Песковой обратил внимание Осокин в своей статье в газете "МК" 25672 от 21 июня 2011 "Загадка начала войны - 22 июня 41-го года Молотов прочел по радио не ту речь, которую написал". И там же он приводит цитату из дневника советского журналиста Лазаря Константиновича Бронтмана (1905 - 1953), который с 1926 г. был корреспондентом "Правды", старался посещать все значимые события того времени в СССР, в связи с чем получил определенную известность. Потом среди узкой группы корреспондентов центральных газет он был допущен в ближайшее окружение Сталина на всех официальных мероприятиях. Перед войной Бронтман был назначен начальником информационного отдела "Правды", а с началом войны практически сразу стал зам. зав военным отделом. С весны 1942 г. он периодически ездил на фронт. О многом виденном делал записи в своих дневниках. Сначала они были размещены на сайте Интернет-журнала "Самиздат". Оттуда они были скопированы на другие сайты, в том числе на "Милитеру". Наконец, в 2007 г. издательство "Центрполиграф" издало "Военный дневник корреспондента "Правды" в "бумажном" варианте:

По рассматриваемой теме представляет интерес рассказа Бронтмана за 26 февраля. 1944 г. Осокин его цитирует, но в коротком виде, упустив один важный момент, который можно увидеть, прочитав весь фрагмент:

Это было последнее выступление руководителей партии из студии. т. Сталин 3 июля выступал из Кремля. "Объявлять" его туда поехал Левитан. Он рассказывал потом, что т. Сталин так волновался, что Левитан ушел в соседнюю комнату".

Осокин обратил внимание только на пару абзацев этого рассказа: про то, как Молотов перед выступлением раскрыл какую-то папку и минуты две с половиной читал какой-то текст (как бы для него новый). Т.е. наблюдается ситуация, когда человек получает в руки незнакомый текст и с ним предварительно знакомится (перечитывает).

Но интересная информация содержится и в начале этого рассказа. Оказывается, уже рано утром 22.06.41 (до 6-30) уже было решение, что в 12 часов дня по радио будет выступать Молотов (а не Сталин). Можем посчитать хронометраж.

По "Журналу посетителей" сталинского кабинета Молотов появился в нем в 5-45. В это же время в кабинет зашли Берия, Тимошенко, Жуков и Мехлис. По дневнику Бронтмана в редакции "Последних известий по радио" в 6-30 уже звенел телефон - кремлевская "вертушка". Точнее. еще раньше 6-30. Допустим, в 6-20 - 6-25. Звонили, надо полагать, из секретариата Щербакова (в 1938-1945 гг. первый секретарь МК и МГК ВКП(б), одновременно с 1941 г. секретарь ЦК ВКП(б) и председатель "Совинформбюро" [было образовано при СНК СССР 24 июня 1941 года], с 1942 г. начальник Главного политуправления РККА, зам. наркома обороны СССР).

Считаем хронометраж (обратно) дальше: чтобы из секретариата Щербакова начали вызванивать радиожурналистов, предварительно они должны были получить на это команду. Можем предположить, что от самого Шербакова и после того, как Щербаков сам получил какую-то команду. Если учесть, что через два дня он был назначен председателем "Совинформбюро", то становится понятно, что из кабинета Сталина начали связываться с Щербаковым. Учитывая, что он не значится среди посетителей кабинета Сталина 22.06.41, то можно предположить, что его не вызвали в Кремль, а ему звонили по телефону (вполне возможно, что по той же кремлевской "вертушке"), на что должно было уйти какое-то время (минуты, но не секунды же). Причем (видимо) сначала до Щербакова должен был дозвониться Поскребышев (разбудить его воскресным утром). Потом (возможно, Молотов) объяснил ситуацию и поставил задачу подготовить радиостудию на 12-00 конкретно для Молотова. Щербаков дал задание своим секретарям дозвониться до студии. Вот они и начали звонить еще раньше 6-30 утра. Требуется оценить время, в течение которого выполнялись все эти перезвоны "кабинет Сталина" - Щербаков - студия. Допустим, минут 5 на постановку задачи Поскребышеву и его звонок Щербакову. Минут 5 на беседу с Щербаковым. Минут 5 пока он озадачит своего секретаря (помощника) и тот начнет вызванивать студию. На часах при этом должно было быть порядка 6-25 (или 6-20). Итого, задача подготовить студию для выступления Молотова должна была созреть в сталинском кабинете к 6-05 - 6-10. Т.е. в течение 20-25 минут после начала обсуждения ситуации (в 5-45).

Причем, часть этого времени должна была уйти на сообщение Молотова о заявлении Шуленбурга, на информацию Тимошенко о ситуации на границе по докладам из штабов западных округов и на обсуждение списка неотложных действий (среди которых выступление по радио - лишь одно из многих). В конечном итоге на принятие решения, что выступать будет Молотов конкретно в 12-00 оставалось времени "всего ничего" – несколько минут. Этого времени не просто мало - его практически нет для какого-то долгого обсуждения. Его может хватить только на немедленное принятие решения "кому" и "когда".

При условии, что "кому" – уже и так ясно, а "когда" – есть необходимость подумать (несколько минут). И можно попробовать оценить ситуацию, если в Кремле был Сталин и если его не было.

Если бы Сталин тогда был в Кремле, то остальные его "гости" (они же его "соратники"-подчиненные) практически вынуждены были бы лишь реагировать (отвечать) на его слова (команды). При этом необходимость сообщить стране о нападении врага и о начале войны являлась первейшей обязанностью Главковерха. Кто-либо другой его заменить в такой ситуации не может (если Главный жив, на рабочем месте и "при своих"). Поэтому отказ Сталин выступить перед страной в такое важнейшее время выглядел бы странно перед его подчиненными. В их глазах Сталин тут же опозорился бы, потерял бы "рейтинг", показав тем самым свою ущербленность, неадекватность, что (следом) могло иметь негативные последствия для будущих отношений Главного с ними. Сама ситуация давала ответ: кто первый сообщит стране о возникшей серьезной проблеме - тот и станет Главным (из присутствующих).

А вот если товарища Сталина в тот момент в Кремле не было, то ситуация складывается по-другому. Всем его "главным" подчиненным становится понятно, что за остающиеся часы он вряд ли успеет вернуться на свое рабочее место. Как бы он этого не хотел и как бы этого не требовала ситуация. Поэтому вариантов оставалось два: или устроить "телеконференцию" (что выглядело бы странно) или под каким-то предлогом поручить выступить кому-то другому, кто технически может доехать до московской радиостудии. Но долго выбирать кандидатуру на это тоже не было смысла: "нормально" возникшую обязанность могло выполнить лишь второе лицо в стране, которым тогда оказался товарищ Молотов Вячеслав Михайлович. Поэтому ответ на вопрос: "кому выступать?" уже был понятен и без нескольких минут.

Оставалось назначить время ("когда?"). Тоже практически сразу было понятно, что потребуется какое-то время на составление текста выступления, его корректировки и (главное) его согласование со Сталиным. Т.е. требовалось написать, обсудить, отредактировать, переписать на чистовик, отправить Главному, подождать, пока он там перечитает, внесет правки, потом перепечатают на чистовик и отправят в Москву. Какой срок на все это мог потребоваться? Сходу можно было понять, что часы. Лишь на перепечатку "чистовика", отправку "туда", ожидание правки "там" и получение новой версии могло уйти часа полтора-два. Если назначить выступление на 12-00, то первый вариант должен быть готов часам к 10-00. Плюс требуется время на составление этого самого "первого варианта" и его обсуждение. А спокойная возможность вряд ли возникнет при необходимости срочно реагировать на различные запросы и срочные приказы по другим проблемам. Т.е. тоже может потребоваться часа полтора-два. Это уже 8-00. Плюс было бы полезно получить некоторые подробности о первых боестолкновениях, чтобы как-то расширить картину нападения кроме сухих слов о "начале". А также (возможно) теплилась еще надежда, что все это "страшный сон", неудачная "провокация" и что удастся договориться дипломатически. Это тоже может потребовать часа два. На часах было около 6-00 - т.е. минимальным сроком при всех этих рассуждениях получалось именно "12-00" (не раньше). Вот, видимо, его и назначили, долго не обсуждая.

И есть еще один факт в этой истории. Который работает как раз на гипотезу того, что 22.06.41 Сталин не был в Москве, а был где-то далеко. Дело в том, что известны два варианта текста выступления Молотова: "первоначальный" и тот, который он прочитал (и был записан). Причем, оригинал (черновик) "первоначального" был найден в архиве Вышинского А.Я. Аркадием Ваксбергом. Потом Ваксберг опубликовал книгу "Вышинский и его жертвы" (написана в 1989 г., издана в 1992 г.). Ваксберг высказал мнение, что написал текст выступления Вышинский. Однако, сравнение почерков показывает, что написан "предварительный" текст все же Молотовым. Но потом он оказался (сначала) в кармане Вышинского, а затем так у него и остался. Как это могло произойти? Понятно, что если Молотов перед зачитыванием получил какой-то "новый" текст, то он и пошел и в запись и в "архив". При этом где бы не находился черновик"первоначального", он уже потерял актуальность для "архива" и вполне мог остаться у того, у кого он и был в последний момент – т.е. у Вышинского. Значит (как минимум) Вышинский вынес черновик куда-то, там сняли копию и куда-то отправили. Где-то "там" внесли изменения и переслали обратно в Москву, распечатали. Затем вручили Молотову перед выступлением. Возникает вопрос: приходил ли Вышинский к Молотову в сталинский кабинет 22.06.41?

Приходил. Судя по "Журналу посещений" пришел в 7-30, ушел в 10-40.
Молотов на выступление вышел в 12-05, вернулся в 12-25.
Нашелся историк, который попытался проанализировать хронометраж события:

Итак, В.М. Молотов произнес речь в здании Центрального телеграфа, где до войны помещались дикторские кабины Центрального радио:

Начал он ее в 12 ч. 15 мин.
Длилась речь 8 мин. 40 сек.
Следовательно, закончил он ее в 12 ч. 23 мин. 40 сек.
В 12-25 он вернулся в кабинет Сталина.

Т.е. на дорогу "туда" (с чтением "заготовки") ушло минут 10-13. На путь "обратно" (без чтения) – от полутора до 5 минут (если учесть, что секретари округляли время до 5 минут) – в разы меньше. (Кстати, есть информация, что между Кремлем и Центральным телеграфом есть линия метро). Может возникнуть вопрос: на что потратил Молотов лишнее время перед выступлением? Просто чего-то ждал? Или таки что-то перечитал? (Новую версию текста выступления, полученного "оттуда"?).

Остается обсудить время записей в "Журнале посещений". Вышинский ушел из кабинета Сталина в 10-40. До выступления Молотова оставалось полтора часа. Выше выдвигалось предположение, что на перепечатку, отправку куда-то, внесение исправлений, опять перепечатку и возврат в Москву текста могло уйти часа два. Нет ли здесь конфликта хронометража? Остается признать, что нет конфликта: "черновик" остался у Вишинского (значит, он как-то для чего-то у него оказался!). Для чего? Если Молотов все же прочитал какой-то текст (причем, с отличиями от его "черновика"), то он откуда-то же должен был взяться? (Причем, на основе "черновика"). Значит, "черновик" куда-то отсылался в виде копии. Чтобы сделать копию надо было куда-то передать "черновик". Либо его вынес Вышинский в 10-40, либо еще раньше Поскребышев. Могло быть и так: "черновик" отнес (передал) машинистке Поскребышев. Пока она его печатала, Вышинский сидел в кабинете Сталина. Как только он получил сообщение, что чистовик готов, он вышел из кабинета, взял его и пошел отправлять "куда-то" (Сталину).

И все это могло произойти в одном случае: если товарища Сталина не было в Москве 22.06.1941 г. На это же работает и другой факт – посещение Сталиным наркомата обороны 29 июня 1941 г.

6/

О посещении Сталиным Наркомата обороны известно из двух источников: из мемуаров маршала Жукова и Анастаса Микояна. Начнем с цитаты из мемуаров Жукова (13-е изд., 2002, стр. 287-290):

Есть еще и мнение Анастаса Микояна ("Мемуары. Так было" Журнал "Политическое образование". 1988, N: 9, с. 74-76, а также выпуск в 1999 г. в издательстве "Вагриус" - http://biblioteka.org.ua/book.php?id=1121020105&p=48 ). Чтобы составить более определенное мнение, цитата должна быть длиннее:

Главным тогда было восстановить связь. Договорились, что на связь с Белорусским военным округом пойдет Кулик - это Сталин предложил, потом других людей пошлют. Такое задание было дано затем Ворошилову".

С одной стороны, весь этот рассказ как бы похож на правдивое описание.
С одной стороны.

С другой в глаза бросаются такие "подробности", что возникают вопросы. А еще точнее – возникают сомнения в этих самых подробностях. В частности, описание вечера 21 июня почти полностью подозрительно совпадает с описанием в мемуарах маршала Жукова. Только место встречи Микоян называет "квартирой Сталина", а маршал Жуков – "кабинетом Сталина в Кремле". Выше уже рассматривалось это описание в мемуарах маршала (которое показало его сомнительность).

Дальше Микоян пишет, что 22 июня утром "члены Политбюро вновь собрались у Сталина". Известно, что это собрание должно было произойти в сталинском кабинете в Кремле. Значит, Микоян путается в понятиях "квартира Сталина" и "кабинет Сталина". Можно предположить, что для него они не различались.

Дальше идет длинное описание уговоров генсека выступить по радио, а тот якобы упорно отказывался. Выше уже обсуждалась эта ситуация. И тогда было высказано предположение, что решение о выступлении именно Молотова было принято очень быстро и очень рано (когда на длительные уговоры просто не было времени). Поэтому это место у Микояна также может вызвать сомнение.

Дальше идет описание второго дня войны (23 июня) ("когда решили образовать Ставку Главного Командования"). С одной стороны оно почти полностью повторяет решение Политбюро. С единственным дополнением: что "Сталин принял живое участие". Однако, как-то плохо верится, чтобы он с радостью согласился поставить себя в подчинение к своим подчиненным.

Дальше идет описание очередного собрания "у Сталина" (вечером 23 июня). И опять с сомнительными подробностями: "Вечером вновь собрались у Сталина. Сведения были тревожные. С некоторыми военными округами не было никакой связи. На Украине же дела шли не так плохо, там хорошо воевал Конев". Во-первых, "там" в то время воевал Жуков, а Конев (как командующий 19-й армией) не столько "воевал", сколько собирал ее в тылах фронта, а затем перевозил ее на Западный фронт (под Смоленск).

А дальше у Микояна идет интересное сообщение с интересным "переходом": "Сталин в подавленном состоянии находился на ближней даче в Волынском (в районе Кунцево). .... На седьмой день войны фашистские войска заняли Минск. 29 июня, вечером, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия".

Если учесть, что Микоян путает "кабинет" Сталина и его "квартиру", то можно предположить, что речь здесь идет о "кабинете". По "Журналу" его посещений видно, что 29 июня в нем никто не собирался. А вот вечером 28 июня посещения были. Причем, дольше всех (до 00.50) оставались: Молотов, Берия и Микоян. Маленков их покинул раньше – в 23-10 (перед приходом Микояна). Микоян пишет "вечером". Это можно понимать по-разному (и 19.00, и 20.00, и 22.00). Но по "Журналу посещений" получается, что они ушли "поздно ночью" (в 00.50). Микоян пишет, что при этом они поехали в Наркомат обороны что-то выяснять. Во-первых, как-то плохо верится, что в 00.50 ночи есть смысл ехать в министерство что-то выяснять. А во-вторых, по "Журналу посетителей" видно, что в этот же вечер (28 июня) кабинет Сталина посетили и Тимошенко с Жуковым (с 21.30 до 23.10). Именно после них туда и зашел Микоян. Получается, что полтора часа военные Главковерхи что-то обсуждали с "членами Политбюро" (можно предположить, что ситуацию на фронте), покинули их. А через полтора часа у "членов Политбюро" почему-то вдруг возникла идея поехать к ним же. Что-то "довыяснить"? Что могло принципиально поменяться за полтора часа ночью? Новые срочные известия? (Что Минск сдали?) Теоретически информация об этом должна была появиться еще в светлое время (до тех же 23-10).

Кроме того, перед описанием 7-го дня войны Микоян отдельно сообщает, что "Сталин в подавленном состоянии находился на ближней даче в Волынском (в районе Кунцево)". Здесь можно задаться вопросом: с какого времени? С 23 июня? Никаких других вариантов "живого участия" товарища Сталина в обсуждениях событий на фронте и в тылу в период с 24 по 28 июня Микоян не вспомнил. Получается, что их не было? И все эти дни (с 24 по 28 июня) товарищ Сталин находился в подавленном состоянии? На Ближней даче? А для чего Ставку создавали? Для проформы "чтобы была"? Или все же чтобы вырабатывала какие-то управленческие решения? Без Сталина?

Но не вспоминает про это Микоян. Он пропускает подробности 24-го, 25-го, 26-го, 27-го и 28-го июня. То ли никто не собирался "у Сталина", то ли собирались, но обсуждения оказались не очень важными. Причем, можно предположить, что генсек все эти дни находился "в подавленном состоянии". При этом забросив свои обязанности "Верховного" (по должности Председателя правительства). И лишь 29 июня он как бы "очнулся" и попытался узнать ("на месте"), чем же занимается Наркомат обороны? (Поздней ночью!!). А в предыдущие дни эта тема его не интересовала? (Днем!!)

Посещение Сталиным Наркомата обороны Микоян дает с некоторыми "лирическими подробностями", которые не упомянул маршал Жуков. А далее Микоян опять дает "воспоминания" с ошибками: " Главным тогда было восстановить связь. Договорились, что на связь с Белорусским военным округом пойдет Кулик - это Сталин предложил, потом других людей пошлют. Такое задание было дано затем Ворошилову". Как известно, Кулик уехал на Западный фронт еще раньше. И не просто для "связи", а "в помощь" местному командованию. А Ворошилов уехал в Ленинград.

В конечном итоге видно, что воспоминание Микояна страдает наличием неточностей, ошибок (например, в датах) и просто неправды. Но есть и полезная информация. Которая читается "между строк" (т.е. то, что Микоян не написал). Не написал он про то, что товарищ Сталин принимал живое участие в обсуждениях каждый день с 22 по 28-е, лишь вскользь упомянув про его "подавленное состояние":

"Сталин был настолько удручен, что когда вышли из наркомата, сказал: "Ленин оставил нам великое наследие, мы — его наследники — все это просрали…" Все были поражены этим высказыванием Сталина и посчитали, что это он сказал в состоянии аффекта".

Да, так вот – все познается в сравнении. Когда я изучал курс "исследования операций" нам надо было подготовить курсовую работу. Желательно с использованием ЭВМ. Тогда еще не было компьютеров, но был доступ к советским аналогам IBM-360 (серии "ЕС ЭВМ"). При выдаче задания преподаватель спросил: "– Вам "Метод Монте-Карло" или другой?" Выбираю "Монте-Карло". "- На "4" или на "5"?" Выбираю на "4", получаю условие задачи и иду думать. Думал я не особо долго – практически сразу же я стал составлять компьютерную программу (на языке PL/I). Получаю распечатку, отношу преподавателю на консультацию (мы встречались во время перемены). Он посмотрел, посоветовал изменить то-то и то-то. Я изменил. Получаю новую распечатку, показываю ему. Он еще что-то посоветовал (распечатать такие-то переменные). Распечатал. Попутно догадался сделать вывод вероятностей. Вдруг получаю вероятность больше единицы!!! (Такого не может быть!!) Я перепроверяю логику, вношу изменения, получаю новую распечатку (с правильной вероятностью), опять показываю преподавателю, он соглашается и разрешает оформление работы. Потом я прихожу на защиту и... обсуждать-то нечего! (Все и так уже обсуждалось на предыдущих встречах). А договор был на "четыре". При этом я оказался среди единиц из группы, кто выполнил работу на ЭВМ! Преподаватель предложил мне доказать какую-то формулу (на "пять"), я отказался. На том и разошлись (с "4" в моей зачетке).

Второй пример. Был у нас курс психологии. Мне он нравился. На лекциях я садился в первых рядах (иногда и в самый первый). Периодически я задавал свои вопросы, отвечал на вопросы преподавателя, т.е. у нас с ним выполнялось общение. Однажды я сидел в первом ряду и вдруг услышал, как преподаватель излагает пример, который я видел раньше в одном журнале. Я так честно и сказал ему: "– Вы взяли этот пример из такого-то журнала?". Он договорил свое сообщение и коротко в мою сторону ответил: "–Да!". Когда дело дошло до экзамена, преподаватель сказал: "- Билеты-билетами, сделаем так: как будто вы пришли устраиваться ко мне на работу". Я беру одну из таблиц его лекций и рисую ее тушью на листе ватмана. Прихожу на экзамен и говорю, что я не только такой-то специалист, но еще и художник-оформитель. При этом я разворачиваю лист ватмана с его таблицей. Преподаватель улыбается: "пять баллов!". Я даю свою зачетку и получаю свои "5 баллов" –тоже ситуация, когда что-то выяснять или обсуждать нет смысла: обсуждение активно велось раньше.

Другая ситуация возникла бы, если бы я не ходил на лекции (а если и ходил, то садился бы в задние ряды) и с преподавателем бы не общался. А на экзамене еще и "бекал" бы и "мекал", то вполне логичным был бы вопрос: "- Чем вы тут занимались весь семестр?"

Эти примеры иллюстрируют простое правило: если люди периодически общаются по какой-то теме, то в важные моменты выяснять отношения им не нужно – они должны понимать друг друга с полуслова. Потребность выяснять отношения возникает в случае, если люди длительное время не общались друг с другом. А тут вдруг возникает какой-то важный момент!

В связи с этим можно задаться вопросом: общались ли Тимошенко и Сталин в первую неделю войны? Открываем "Журнал посещений" и смотрим, что маршал Тимошенко (с Ватутиным, Жуковым, без них или с ними обоими) 22-28 июня 1941 г. побывал в сталинском кабинете в Кремле в общей сложности 27 часов 50 минут (с учетом округлений секретарями). Можно сказать – около 28 часов. Подробнее это выглядит так:

22.06.41
3. Тимошенко 05.45 - 08.30 [2 ч. 45 м.]
5. Жуков ........ 05.45 - 08.30
24. Тимошенко 14.00 - 16.00 [2 ч. 0 м.]
25. Жуков ....... 14.00 - 16.00
26. Ватутин .... 14.00 - 16.00

23.06.41
4. Тимошенко 03.30 - 06.10 [2 ч. 40 м.]
5. Ватутин ..... 03.30 - 06.10

23.06.41
3. Тимошенко 18.59 - 20.45 [1 ч. 45 м.]
9. Ватутин ...... 23.55 - 00.55
10. Тимошенко 23.55 - 00.55 [1 ч. 00 м.]

24.06.41
11. Тимошенко 17.30 - 20.55 [3 ч. 25 м.]
12. Ватутин ..... 17.30 - 20.55

25.06.41
7. Тимошенко 01.40 - 05.50 [4 ч. 10 м.]
9. Ватутин ..... 01.40 - 05.50

25.06.41
6. Тимошенко 20.20 - 24.00 [3 ч. 40 м.]
7. Ватутин ..... 20.20 - 21.10
9. Кузнецов ... 20.30 - 21.40.
13. Ватутин ... 22.10 - 24.00

26.06.41
7. Ватутин ...... 13.00 - 16.10
11. Кузнецов .. 14.50 - 16.10
12. Жуков ....... 15.00 - 16.10
15. Тимошенко 15.00 - 16.10 [1 ч. 10 м.]
21. Жуков ........ 21.00 - 22.00
22. Ватутин ...... 21.00 - 22.00
23. Тимошенко 21.00 - 22.00 [1 ч. 00 м.]

27.06.41

10. Тимошенко 21.30 - 23.00 [1 ч. 30 м.]
11. Жуков 21.30 - 23.00
12. Ватутин 21.30 - 22.00
13. Кузнецов 21.30 - 23.30
27. Тимошенко 01.30 - 02.35 [1 ч. 05 м.]
28. Голиков ..... 01.30 - 02.35
30. Кузнецов ... 01.30 - 02.35

28.06.41
9. Тимошенко 21.30.- 23.10 [1 ч. 40 м.]
10. Жуков .... 21.30 - 23.10
11. Голиков ..21.30 - 22.55
12. Кузнецов 21.50 - 23.10

Сводим данные в таблицу:

Если не учитывать мнение Микояна (что Сталин все эти дни был "в прострации" на своей ближней даче), а согласиться, что генсек в указанное время находился в своем кремлевском кабинете, то получается, что он в течение первой недели войны с маршалом Тимошенко что-то обсуждал в общей сложности более суток! После чего у него вдруг возникает провал в памяти – он начисто забывает, что же он обсуждал с маршалом все эти дни. И у него возникает желание поехать к Тимошенко и выяснить, чем же тот занимался все это время? (Как оказывается, вместе с ним же – но это он уже успел забыть!) Можно ли поверить в такое?

В реальности могло быть одно из двух:

– или Тимошенко с Жуковым (Ватутиным) посещали Сталина всю первую неделю войны (но тогда не могло возникнуть повода для выяснений кто такие Тимошенко и Жуков),

– или Тимошенко с Жуковым (Ватутиным) не встречались со Сталиным всю первую неделю войны (вот тогда и мог возникнуть повод для выяснений кто такие Тимошенко и Жуков).

Реально случился вариант с выяснением кто такие нарком обороны с начальником Генштаба. Этот факт вполне логично смотрится в варианте после приезда (возвращения) Сталина в Москву (то ли из Сочи, то ли с ближней дачи после недельной "прострации").

И это не единственное косвенное свидетельство об отсутствии товарища Сталина в Москве в первую неделю войны. Есть и другие. В т.ч. в виде "свидетельств" лиц, которые могли с ним тогда встретиться в силу своих должностных обязанностей.

7.

(Продолжение планируется)

(22/06/2016)

[ На главную ]