- Я с 1923 года рождения. Жил в сельской местности в Башкирии. В 39-м году закончил семилетку и поехал в Уфу учиться в техникум... Год отучился, а на следующий, 1940 год, приезжаем в сентябре месяце на занятия, и к нам приходит летчик из Уфимского аэроклуба. Рассказал про Комсомольский набор и задачу дать стране 5 тысяч летчиков. Все парни пошли на комиссию. Директор был не доволен. Но из 12 человек приняли только 3-их. Остальных отсеяли по состоянию здоровья. Меня освободили в техникуме от учебы. Зиму проучился теории и вышел на полеты в мае месяце 1941-го. Летал на самолет У-2. Конечно, сдал на ГТО, получил Ворошиловского стрелка. Парашютистом стал. 14 июня уже закончился программу. 22 июня в 12 часов нас собрали на аэродроме. Начальник политотдела объявил: "Началась война. Вам дается два дня на сборы, через два дня вы должны быть в аэроклубе на построении". Поехать домой я не успевал. От Уфы за 40 км жила тетка. Приехал к ней. Оставил вещи. Попросил булку хлеба, кусок сала, сменное белье. Прибыли на построение. Перекличка по алфавиту: "Андреев, Азоров и т.д. - сюда становитесь". Другие - в другую сторону. Объявляют: "Кто в этом строю - на бомбардировщиков учиться. Остальные - на истребителей в Тамбовское училище"

Сразу после финской я получил батальон. Объявили демобилизацию. В батальон из запаса пришли новые офицеры. Чувствовалось, что будет война.

Все начальники, с которыми мне потом приходилось встречаться и во время войны и после, говорили мне, что никто не предполагал, что немцы так быстро нападут на нас. Поэтому многие вопросы были упущены. Например не рассматривался вопрос ведения партизанских действий. Не предвидели возможность разреза Кировской железной дороги. Технические средства управления войсками улучшились незначительно. Да, мы получили две новых радиостанции, но, все равно, все держалось на проволоке и на связных.

К сожалению, любая подготовка к боевым действиям, кроме строительства оборонительных сооружений, в 41ом году была запрещена. Что я решил. Я поехал к начальнику штаба дивизии и рассказал ему, что у меня нет никаких схем, никаких карт, я не могу оценить театр. Да надо прямо сказать, что те карты, что были - были не точные:

- Вы же знаете по опыту финской сколько мы в карты вносили поправок! - говорю ему я - Мне надо сделать разведку.

- Не распространяйся, никому не говори даже своему комиссару. Приедешь домой - продумай, как и что будешь делать. Как придумаешь - приезжай, обсудим. (Тогда ведь даже телефона не было!)

Я решил организовать поездку офицеров на охоту и рыбалку. Приказ издал - "…выезд в субботу и возвращение в воскресенье к 23.оо"! Организовал рыбалку, куда отправил часть офицеров, а командиров рот, взводов, служб таких как техническая, продовольственная, медицинская, взял с собой и поехал на охоту. Погрузились мы на машины и сразу к госгранице. Пограничники подвели нас к 15 километровой зоне, и мы начали отступать по водной системе. Я провел ориентировку до шестьдесят третьего километра - нарезали полковые участки, определили позиции артиллерии, расположение служб и штаба, разведали дорожную сеть, искали тропы. Что-то мне осталось непонятным и я оставил начштаба Ермилова у его родственников в Ухте, чтобы он провел дополнительную рекогносцировку. Потом мы с ним сели, отработали 100,000 карту и я поехал к начштаба. Он и комбриг Панин были очень довольны. Сняли копию с карты. Комдив сказал:

- Что бы об этом никто не знал. Ты же был на совещании, когда Антикайнинен выступал?
- Был!
- А Зеленцов, член военного совета 7 А?
- Был!
- Ты чувствуешь, куда дело идет?!

Антикайнинен выступал в клубе, говорил о финской войне. Положительно оценивал и образование временного правительства, и народной армии Финляндии. Зеленцов приехал за месяц до начала войны. Говорил об агрессивной политике Гитлера, Турции, Японии. О том, что не исключена возможность трехсторонней провокации. Про Финляндию он сказал, что они уже пустили немецкие войска на свою территорию, и что тоже возможна провокация. Никогда я не забуду его слов:

- Ваша задача, - сказал он, - бдительность и боевая подготовка. Мы должны быть ко всему готовы. Вот урожай соберем, и там посмотрим.

Скосился на нас и смотрит. Мы поняли так, что осенью будем наступать.

Мы готовились к войне. Вокруг казармы были отрыты траншеи, которые мы перекрыли. Постоянно проводили учения, тревоги, наведение мостов, форсирование водных преград, ставили и снимали минные поля. К нам пришла станция электрического заграждения, соответственно, мы раскидывали сети.

22 Июня об объявлении войны мы услышали по радио от Молотова. Сразу объявили боевую тревогу и стали готовиться к походу. Дивизия выдвигалась на Ухту. Крик! Стоны! Плач!

Приближение войны начало ощущаться уже с весны 1941 года. В то время я был на Украине начальником пехотного училища в городе Житомире. В конце марта ряд училищ, расположенных на Правобережной Украине, в том числе и наше, было передислоцировано в города, находившиеся далеко к востоку от Днепра. Выпуск молодых офицеров, производившийся обычно 1 сентября, перенесли на 1 июня. На новое место с училищем мне поехать не пришлось, так как приказом Наркома обороны 15 марта я был назначен командиром 200-й стрелковой дивизии, формировавшейся на базе бывшего Белокоровичского училища. Дивизия вошла в состав 31-го стрелкового корпуса, подчинявшегося непосредственно штабу округа. Управление корпуса в мае прибыло с Дальнего Востока на Украину и расположилось в городе Коростень. Обычно переменный состав призывался на переподготовку после завершения уборки урожая - в августе-сентябре. В 1941 году это правило было нарушено. Сборы переменного состава назначались на период с 15 мая по 1 июля. Новые сроки говорили о том, что сборы, по существу, являлись одним из мероприятий по усилению войск приграничных округов.

Как-то в мае, будучи в штабе 36-го корпуса, я узнал, что в районе Житомира и в лесах юго-западнее его сосредоточился воздушно-десантный корпус. По ту сторону границы тоже было неспокойно. Из разведсводок штаба округа было видно, что в Юго-Восточную Польшу непрерывно прибывали немецкие пехотные дивизии, артиллерийские части, штабы корпусов и армий; велось усиленными темпами строительство дорог, аэродромов, складов. Прибывавшие части располагались главным образом в лесах. Все это свидетельствовало о том, что война не за горами.

16 июня командиры дивизий "второй линии" Киевского Особого военного округа из Овруча, Коростеня, Житомира, Бердичева и Винницы съехались в штаб 36-го стрелкового корпуса, который размещался в то время в Житомире. С этой группой командиров с утра следующего дня командование округа должно было проводить оперативно-тактические сборы. Только прошли сборы командиров соединений, расположенных в приграничной полосе. Но наши сборы не состоялись. Во второй половине дня начальник оперативного отдела штаба корпуса полковник Рогачевский пригласил командиров дивизий к себе в кабинет и объявил, что сборов не будет, так как командование округа, а также генералы и офицеры, которые должны были проводить занятия, спешно выехали в Киев, Командующий войсками округа генерал-полковник М.П. Кирпонос приказал всем командирам дивизий возвратиться к месту дислокации соединений. К моменту нашего возвращения штабы должны были уже получить необходимые указания.

С полковником Рогачевским у меня были дружеские отношения. Мы с ним были знакомы по Одесскому пехотному училищу. В 1923-1924 годах он был взводным командиром, а я курсантом. Когда командиры дивизий вышли из кабинета, я задержался, чтобы поговорить неофициально. "Ты ближе к начальству, как расценивается настоящая обстановка? На мой взгляд, она предельно накалена, и мне кажется, что мы накануне войны".

- "А ты что, не веришь сообщению ТАСС, которое опубликовано четырнадцатого июня? - поставил мне контрвопрос Рогачевский, - В нем ведь опровергается угроза нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, а сосредоточение немецких войск у наших границ объясняется причинами, не имеющими ничего общего с советско-германскими отношениями".

Я ответил, что сообщение сообщением, но меня беспокоит реальная обстановка - немцы сосредоточивают войска в Польше, по всей вероятности, не на отдых после победных маршей по Балканам. По их группировке можно предположить совсем другое. Подошли к карте, на которой была нанесена обстановка по разведсводкам штаба округа. Сосредоточение крупных немецких сил в районе Люблин, Замостье на ковельском направлении и Замостье, Перемышль на львовском направлении говорило само за себя. "Начальство, - сказал Рогачевский, - официально не высказывало своего мнения, но по частным разговорам чувствуется, что война может разразиться скоро". На этом наша беседа окончилась. Рогачевский порекомендовал мне поскорее ехать в дивизию, где уже, наверное, имеются соответствующие распоряжения.

Возвратился домой около двадцати часов. ...

В это время позвонил начальник штаба дивизии и доложил, что получен важный документ и мне необходимо его сейчас же изучить. Через несколько минут я был уже в штабе и читал директиву округа, в которой 200-й стрелковой дивизии предписывалось в полном составе выступить в поход в 20 часов 18 июня по маршруту: Белокоровичи, Журбовичи, Эубковичи, Забира, Березно, Стапань, Поварок и к утру 28 июня сосредоточиться в лесах 10-15 км северо-восточное Ковеля. Протяженность маршрута составляла около 300 км. Марш предлагалось совершать форсированно и только ночью, с переходами по 40 км. Перед началом движения рекомендовалось скрывать головы колонн, к утру подтягивать хвосты колонн, чтобы "случайные" (читай разведывательные) немецкие самолеты не обнаружили наше движение. Нужно сказать, что в первой половине нюня самолеты германской армии безнаказанно совершали полеты над нашей территорией на большую глубину вплоть до Днепра. Поэтому и было сделано такое предупреждение. Далее в директиве следовало особое указание - все штатное оружие и технику взять с собой; мобилизационные запасы оставить на месте, но мобилизационные документы захватить, назначив для них надежную охрану и транспорт.

Наша дивизия была укомплектована личным составом по штатам военного времени и имела все средства вооружения. Но недоставало артиллерийских лошадей, поэтому всю артиллерию дивизии поднять было невозможно. ... Мною было принято решение направить в артиллерийские полки всех лошадей, в том числе и верховых. Но толку от этого получилось мало, так как дивизия была укомплектована лошадьми, не привыкшими ходить в упряжке.

Беспокоило меня еще и то, что в дивизии мало имелось средств связи, особенно радиосредств, не хватало вооружения. Зенитный артиллерийский и артиллерийский противотанковый дивизионы не были еще укомплектованы материальной частью и средствами управления. Личный состав их выступил в поход вооруженный только карабинами. Ни директивой штаба округа, ни командиром корпуса мы не были информированы об обстановке.

Двое суток шла напряженная организационная работа командиров, политработников и всего личного состава. К 16 часам 18 июня части дивизии были готовы к выступлению.

К 19 час. 30 мин. все население Белокоровичского военного городка - жены, дети, родственники - вышло на окраину проводить нас в поход. Личный состав в четком строю с песнями начал свой большой и трудный путь.

Ночная прохлада способствовала бодрому маршу. Первый переход части дивизии провели успешно и расположились на отдых в районе железнодорожная станция Жужель, Мал.Глумча, Кочечен и в прилегающих лесах.

К обеду 19 июня я возвратился в военный городок, осмотрел все склады с мобзапасами, провел подробный инструктаж офицеров и заведующих складами. Во второй половине дня вернулся в штаб дивизии. Начальник штаба доложил, как идет подготовка к следующему переходу.

На третьем переходе начала сказываться физическая неподготовленность строевых лошадей, переданных в артполки. Кони стали обессиливать, от непривычной упряжки у них появились потертости. Некоторые батареи начали отставать. Поэтому было решено: часть артиллерии отдельными батареями оставлять на месте, а через некоторое время подтягивать их в свои части.

В ночь на 22 июня дивизия совершала четвертый переход. В районе исходного рубежа и на маршруте прошел сильный грозовой дождь. Низкая облачность и туман в лесах позволили начать марш не с наступлением темноты, а около 16 часов, с тем, чтобы раньше закончить его, накормить людей и дать им хороший отдых на намеченной на 22 июня дневке.

К вечеру голова дивизионной колонны вышла к населенному пункту Степань на реке Горынь. Личный состав частей уже втянулся в марш, во многих ротах и батареях раздавались задорный смех, переливы гармоники, веселые песня, на привалах бойцы устраивали пляски, танцы.

Около полуночи я с комиссаром дивизии полковым комиссаром В. М. Прянишниковым, командующим артиллерией дивизии полковником Леоновым, начальником штаба артиллерии майором Руденко и начальником инженерной службы дивизии выехал вперед, в район, намеченный для расположения дивизии на дневной отдых западнее реки Стырь у Стар. Чарторийска. По пути мы намеревались посмотреть условия переправы через Стырь. Мост через Стырь у Маюничи не мог быстро пропустить части дивизии. Было принято решение усилить отряд обеспечения головным отрядом дивизии - стрелковым батальоном с саперной ротой. В ожидании подхода частей дивизии мы расположились невдалеке от моста. Быстро вскипятили чайник и за чашкой чая завели разговор об охоте и охотниках. Около трех часов ночи 22 июня послышался нарастающий гул самолетов, но в темноте нельзя было определить их принадлежность. Кто-то заметил, что и авиация тоже ночью совершает перелеты. Но почему же самолеты идут с запада на восток? И звук какой-то воющий. Наши ТБ-3 не так ревут, а это самолеты, видимо, тяжелые. А главное, - почему они идут на восток? ...

В 3 час. 40 мин. с запада снова послышался нарастающий гул самолетов, а через пять минут в посветлевшем уже небе появилась группа из 19 самолетов в 2-3 км севернее от нас, и мы поняли, что это немецкие самолеты. Вооружившись биноклем, я отчетливо увидел самолеты-бомбардировщики Ю-88 с их опознавательными знаками - желтый с черным крестом. Они прошли мимо: или не обнаружили походные колонны дивизии, или имели задачу нанести бомбовый удар по нашим глубоким тылам.

Около четырех часов мы услышали гул сильной бомбардировки к западу от Стар. Чарторийска. Майор Руденко по карте определил направление на местечко Колки, и минут через пять девятка бомбардировщиков Ю-88 уже бомбила колонну нашего 661-го стрелкового полиса. Узкая щель дороги в лесу и утренний туман, видимо, не позволили вражеским летчикам точно определить цель, и бомбы легли метров на двести в сторону. Хотя при первом налете наши части не понесли никаких потерь, это был зловещий сигнал. Началась война, и все надо делать по-боевому.

- (Вопрос) Перед самой войной было предчувствие, что начнется?

В начале июня в Ровно на улицах неожиданно появились генералы с двумя, тремя и четырьмя звездами в петлицах, представлявшие различные рода войск (пехотинцы, танкисты, артиллеристы, летчики). Это нас озадачило, но быстро выяснилось, что на территории дивизии в клубе проходит секретное совещание. Охрана была поручена нашему полку. Поздно вечером на карауле стоял старшина - секретарь комсомольской организации полковой школы. На следующий день он мне рассказал, что вышедший из клуба генерал-лейтенант, заметив, что он замерз, похлопал его по плечу и произнес: "Потерпи, старшина, скоро будет жарко". Фраза прозвучала многозначительно. Мы со старшиной истолковали ее однозначно: на штабном совещании речь шла о предстоящей скоро войне.

Примерно дней за десять до начала войны в полках дивизии по утрам начались тревоги. В пять-шесть часов утра мы выезжали, делали бросок на машинах в сторону границы, а затем возвращались обратно в казармы, завтракали и приступали к обычным полевым занятиям. Некоторые части 5-й армии, в которую входил 22-й корпус, были расположены около самой границы. Оттуда поступали сведения о ситуации на другом берегу Северного Буга - пограничной реки, в районе г. Владимира-Волынского. Сведения эти были тревожными, сообщалось, что на другом берегу сосредоточиваются немецкие войска, наблюдается движение, используются оптические приборы для наблюдения за нашей территорией. Немецкие самолеты неоднократно вторгались в наше воздушное пространство.

Ночью через Ровно проходили воинские части, летели самолеты в сторону границы. Как потом выяснилось, они располагались на приграничных аэродромах и просто больших полянах. Все это, естественно, подсказывало, что ситуация сложная, что в самое ближайшее время могут начаться военные действия. За неделю до 22 июня появилось известное сообщение ТАСС, в котором опровергалось, что немцы собираются на нас напасть. Но мы восприняли это опровержение как подтверждение того, что война приближается и до нее буквально остались считанные дни. Я решил сфотографироваться. Отослал родителям и Марианне мои последние предвоенные фотографии.

За три дня до 22 июня пришел приказ на ночь завешивать окна одеялами и спать в обмундировании. Разрешалось снимать сапоги и ремень. Личному составу выдали боеприпасы, противогазы и известные всем медальоны. Командный состав перевели на казарменное положение. Вечером 21 июня командир полка подполковник Макертичев созвал всех командиров и политработников и еще раз подчеркнул, чтобы никто не отлучался из части, с границы поступают самые тревожные сообщения, все может случиться. В 5 часов утра нас подняли по тревоге. Выехали из части, не зная о том, что уже началась война.