|
|
|
[ На главную ]
Из
воспоминаний Управляющего делами Замечание zhistory: попытки сравнить сведения Чадаева с "Журналом посещений..." и с другими соображениями приводят к выводу, что все эти "воспоминания" практически полностью сфальсифицированы, т.е. все это "фантастика на тему", подогнанная к общепринятым на то время представлениям о начале войны. Показываются здесь "для протокола".
Журнал издается под руководством Отделения историко-филологических наук РАН РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ С.В. ТЮТЮКИН (главный редактор), Адрес редакции: Ответственный секретарь Ю.В. Мочалова Рукописи представляются в редакцию в четырех экземплярах. Объемом не более 1.5 авторских листа [36 стр. машинописи через два интервала). А также в электронном варианте {дискета и распечатка не более 15 печатных листа). В случае отклонения материала рукописи и дискета не возвращаются /2/
К 60-летию Победы над фашизмом Вспоминая Великую Отечественную... ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
УПРАВЛЯЮЩЕГО ДЕЛАМИ Я.В. ЧАДАЕВ И ЕГО МЕМУАРЫ В предвоенные годы и в период Великой Отечественной войны имя видного экономиста и государственного деятеля СССР Якова Ермолаевича Чадаева было хорошо известно многим советским людям. В 1938-1939 гг. он возглавлял Госплан Российской Федерации, в 1939-1940 гг. был заместителем председателя Комиссии советского контроля СССР, а с 1940 г. и в течение всех военных лет являлся управляющим делами СНК СССР, активно участвуя в разработке важнейших правительственно-партийных решений. Большое число важных постановлений (в первую очередь о присвоении генеральских и адмиральских званий) периодически публиковались в печати за двумя подписями: Председателя Совнаркома СССР И.В. Сталина и управляющего делами Совнаркома СССР Я.Е. Чадаева. Благодаря недюжинному уму, удивительной памяти, высокой организованности, инициативе и четкости в работе он умело справлялся с огромной и ответственной совнаркомовской работой. Во всяком случае за все время пребывания на посту управделами Совнаркома он не получил от главы правительства ни одного замечания, хотя ему приходилось трудиться в чрезвычайно напряженном ритме по 14-16 час. в сутки, контролируя подготовку многих документов и давая ход нескончаемому потоку дел. Как рассказывал Чадаев, обнаружив в нем умение не только стенографировать и хорошо составлять протоколы, но и готовить удачные проекты различных постановлений, Сталин для этой цели стал приглашать его почти на все заседания Политбюро ЦК, СНК, а в период войны - и Государственного комитета обороны. Чадаев обеспечивал визирование правительственных документов руководящими государственными и партийными деятелями и практически каждый день бывал в кабинете у Сталина по его вызову или по собственной инициативе, причем вел и соответствующие записи обсуждавшихся там вопросов и бесед. Меня познакомил с Чадаевым бывший заместитель наркома танковой промышленности СССР, Герой Социалистического Труда, генерал-полковник А.А. Горегляд. 24 апреля 1979 г. он выступил с воспоминаниями на заседании сектора истории СССР периода Великой Отечественной войны Института истории СССР АН СССР. Когда заседание окончилось, Алексей Адамович предложил мне заехать вместе с ним в гости к своему давнему другу Чадаеву. "Это недалеко, в доме по улице Серафимовича, где Театр эстрады, - сказал Горегляд. - Мы давно с ним не виделись: Яков Ермолаевич долго болел. Договорились о встрече как раз сегодня. Он очень интересный человек. А сколько знает разных историй! Ведь он был по существу во время войны одним из помощников Сталина". Проведенные у Чадаева полтора часа, заполненные многочисленными воспоминаниями, промелькнули быстро и незаметно. После этого было еще немало встреч и откровенных бесед. Наши отношения стали теплыми и дружественными. Удовлетворяя мой интерес, он много рассказывал о Сталине и его ближайших соратниках, о стиле их работы, давая им краткие, но меткие и образные характеристики. /3/ К Сталину Чадаев относился с каким-то особым благоговением, постоянно отмечая в нем такие черты, как мудрость и гениальность, необычайный дар предвидения, простоту и скромность, огромную работоспособность, редкую память, строгость и требовательность при рассмотрении важных государственных дел. И все это наряду со справедливостью, заботой и вниманием к людям. Довольно часто Чадаев касался оценки характера Сталина, хотя о его недостатках предпочитал говорить вскользь или вообще умалчивал. "А трудно было работать рядом со Сталиным? - спросил я однажды Якова Ермолаевича. - Как проходили у него заседания?" Чадаев ответил, что "работать рядом со Сталиным было, конечно, почетным и ответственным делом, мы (а я возглавлял не только аппарат Управления делами, но и секретариат СНК) трудились, не покладая рук. Приходили на работу к 10 час. утра, а возвращались домой в 3-4 час. ночи. Особенно стало нелегко с началом Великой Отечественной войны, когда объем работы резко возрос. Мне приходилось по вызову то и дело заходить в приемную Сталина или в кабинеты девяти заместителей председателя Совнаркома за получением заданий. Исполнялись поручения и секретарей ЦК ВКП(б). Наибольшие трудности состояли в том. что у некоторых заместителей председателя Совнаркома СССР иногда были стремления переиграть один другого или "отфутболить" тот или иной вопрос. Но должен отметить, что у меня со всеми установились хорошие отношения. Я старался с привлечением сотрудников правительственного аппарата оперативно, быстро и четко выполнять задания. Иногда для этого требовалось 20-30 мин., и Сталин обычно интересовался, через какое время будет подготовлена требуемая справка или какой-либо другой документ. Обычно он соглашался с предлагаемым исполнителем реальным сроком. Более того, если срок выполнения задания в силу объективных причин требовалось несколько продлить, то необходимо было заблаговременно попросить у Сталина отсрочку. Он, как правило, с пониманием относился к подобным просьбам. Но не позавидуешь тому, кто не выполнил бы сталинское поручение в установленный срок. Сталин был весьма проницательным. Он не переносил верхоглядства, неискренности и "виляния". При обнаружении подобного выражение лица Сталина мгновенно изменялось. Наружу прорывались презрение и гнев. Что касается заседаний, то, например, накануне войны заседания бюро Совнаркома под председательством Сталина проводились регулярно в установленные дни и часы. Он ставил на обсуждение самые различные вопросы. Сталин обладал уменьем вести заседания экономно, уплотненно, был строг в режиме труда, лаконичен в словах. Помимо этого, он проявлял демократичность и в ведении заседаний. Сталин стремился приобщить к руководству делами правительства своих заместителей, поручая по очереди вести заседания бюро Совнаркома Вознесенскому, Косыгину, Маленкову и Берии. Во время заседаний Сталин мало сидел на председательском месте, и я всегда внимательно оглядывал движущуюся мимо меня фигуру в защитном френче, вглядывался в его манеру держать себя, прислушивался к его неторопливой негромкой речи, интонации голоса и хотел понять, в чем притягательность этого человека, почему так беспрекословно покоряются его воле и желаниям миллионы людей. Почему эти неторопливые слова так сильно впечатляют слушателей, вызывая у них прилив огромной энергии? Видимо, сила этого воздействия состояла в том, что Сталин был уверен в правдивости своих слов и ясности мысли, в безошибочности выдвигаемых им предложений и его уверенность охватывала массы". В начале 1980-х гг. доктор экономических наук Чадаев приступил к подготовке второго издания своей монографии "Экономика СССР в годы Великой Отечественной войны". Приближалось 40-летие Победы советского народа над фашизмом, и он спешил приурочить выпуск своего труда к этой знаменательной дате. По его просьбе я просматривал тексты доработанных автором глав, рецензировал их, вносил ряд уточнений и предложений по совершенствованию рукописи. Чадаев с должным вниманием /4/ относился ко всем замечаниям, в том числе и поступавшим от других рецензентов, быстро реализуя высказанные рекомендации. В начале лета 1984 г. рукопись была сдана в издательство "Мысль", а в марте 1985 г. к большой радости Якова Ермолаевича книга вышла в свет. 8 апреля я получил от него один из первых экземпляров монографии "в знак глубокого уважения и большой благодарности", как гласила авторская надпись на титульном листе. Слова признательности были и в предисловии к книге. Одновременно Яков Ермолаевич напряженно трудился над мемуарами "Мои воспоминания", по нескольку раз переделывая и перепечатывая отдельные главы и разделы. Хронологически рукопись была им доведена до победы под Сталинградом. Основу воспоминаний составили почти ежедневные протокольные и стенографические записи различных заседаний, проходивших у Сталина во время войны. Важной частью мемуаров являлись также заметки, которые Чадаев делал у себя в кабинете или дома, воспроизводя по памяти почти все увиденное и услышанное им в течение рабочего дня. "Таких записей и других материалов у меня накопилось на восемь чемоданов". - не раз говорил Чадаев. (Правда, по его же более позднему свидетельству, он ликвидировал все эти записи и заметки военного времени, "занимавшие слишком много места в квартире"). Где-то в 1983 г. Яков Ермолаевич решил подготовить краткий вариант своих воспоминаний. Он попросил меня ознакомиться с полным текстом мемуаров и отметить наиболее важные и интересные места. Когда эта просьба была выполнена, Чадаев подарил мне последний вариант "Моих воспоминаний", объем которых не уступал десятку докторских диссертаций. Краткий же вариант занимал около 38 а.л. После перепечатки Чадаев направил его в Комитет по печати, оттуда она попала в Политиздат. Этими воспоминаниями там зачитывались, их похвалили, но, увы, результат оказался нулевым. По "высоким соображениям", начальство из ЦК "не сочло возможным дать добро". Так объяснил Чадаеву отказ в публикации мемуаров один из руководителей Политиздата. Автор воспоминаний был, конечно, очень огорчен, но, будучи оптимистом по натуре, не оставлял надежду, что многое может измениться и когда-нибудь, еще при его жизни в полном или сокращенном виде они непременно увидят свет. По инициативе и при содействии Чадаева мы с ним несколько раз, начиная с 15 октября 1983 г., побывали в гостях у В.М. Молотова на госдаче в Жуковке-2. При этом перед каждым визитом Яков Ермолаевич постоянно напоминал, чтобы беседа с Молотовым была "обязательно для истории записана". Досадная "осечка" произошла только один раз, когда подвели батарейки питания диктофона. В творческом плане Чадаев был неутомим. Несмотря на неудачу с изданием мемуаров, он намеревался в течение 2-3 лет написать новую большую книгу о руководителях советского государства времен Великой Отечественной войны. "Вот только бы позволило здоровье, а оно меня все больше тревожит", - сокрушался он. К сожалению, эти тревоги оказались не напрасными. Осенью 1985 г. Яков Ермолаевич попал в больницу, где 30 декабря скончался. Ниже публикуются фрагменты из мемуарных записок Я.Е. Чадаева, посвященные событиям кануна и первых военных месяцев 1941 г. Надеюсь, что читателям будет небезынтересно узнать, как встретило нападение фашистов на СССР наше высшее политическое и военное руководство, какие меры принимались тогда в Кремле, чтобы мобилизовать все силы страны на отпор врагу, создать и укрепить антигитлеровскую коалицию, открыть второй фронт в Европе, переломить ход вооруженной борьбы и разгромить вторгшегося агрессора. Краткие заголовки извлечений из первой части воспоминаний Чадаева даны мною. Г.А. Куманев, доктор исторических наук, /5/ ПОСЛЕДНИЙ МИРНЫЙ ДЕНЬ В Москве в субботу 21 июня 1941 г. стояла хорошая погода. Был жаркий летний день. На улицах чувствовалась предпраздничная суета, какая бывает накануне воскресных дней... Город еще жил в обычном трудовом ритме. И. казалось, ничто не предвещало приближавшейся грозы. Но мы, работники правительственного аппарата, чувствовали, что обстановка с каждым днем накаляется, и на горизонте сгущаются черные тучи. Это явствовало из возросшего количества оборонных документов, из ужесточения режима работы аппарата. Все это подтягивало и дисциплинировало нас. требовало четкости и слаженности в выполнении текущих заданий. Днем мне несколько раз пришлось приходить в приемную Сталина - приносить для подписи или брать для оформления отдельные решения. Члены Политбюро ЦК ВКП(б) в течение всего дня находились в Кремле, обсуждая и решая важнейшие государственные и военные вопросы. Например, было принято постановление об объединении армий второй линии обороны, выдвигавшихся из глубины страны на рубеж рек Западная Двина и Днепр, под единым командованием. Формирование управления предполагаемого Южного фронта было возложено на Московский военный округ, который немедленно отправил оперативную группу в Винницу. Политбюро заслушало сообщение НКО СССР о состоянии противовоздушной обороны и вынесло решение об усилении войск ПВО. Вызванные на заседание отдельные наркомы получили указания о принятии дополнительных мер по оборонным отраслям промышленности. Когда ко мне заходили работники Управления делами Совнаркома, то неизменно спрашивали, как дела на границе. Я отвечал стандартно: "В воздухе пахнет порохом. Нужна выдержка, прежде всего выдержка". Руководители наших Вооруженных сил от наркома до командующих военными округами были вновь предупреждены об ответственности, причем строжайшей, за неосторожные действия наших войск, которые могут вызвать осложнения во взаимоотношениях Советского Союза с Германией. Сталин дал даже распоряжение без его личного разрешения не производить перебросок войск для прикрытия западных границ. К концу дня у меня скопилось большое количество бумаг, требующих оформления. Я не разгибаясь сидел за подготовкой проектов решений правительства, а также за разбором почты. Около 7 час. вечера позвонил А.Н. Поскребышев и попросил зайти к нему, чтобы взять один документ. Я сразу же зашел. Поскребышев сидел у раскрытого окна и все время прикладывался к стакану с нарзаном. За окном был жаркий и душный вечер. Я взял у Поскребышева бумагу. Это было очередное решение о присвоении воинских званий. "Ну, что нового, Александр Николаевич?" - спросил я. - Поскребышев многозначительно посмотрел на меня и медлил с ответом. Обычно он откровенно делился со мной новостями, о которых знал сам. "Что-нибудь есть важное?" "Предполагаю, да, - почти шепотом произнес Поскребышев. - "Хозяин", - кивнул он на дверь в кабинет Сталина, - только что в возбужденном состоянии разговаривал с Тимошенко... Видимо, вот-вот ожидается... Ну, сами догадываетесь что... Нападение немцев...". "На нас?" - вырвалось у меня. "А на кого же еще?" "Подумать только, что теперь начнется..., - сказал я сокрушенно, испытывая огромную досаду. - Но, быть может, это еще напрасная тревога? Ведь на протяжении нескольких месяцев ходили слухи, что вот-вот на нас нападет Гитлер, но все это не сбывалось..." "А теперь, пожалуй, сбудется, - ответил Поскребышев. - Уж очень сегодня что-то забеспокоился "хозяин": вызвал к себе Тимошенко и Жукова и только что разговаривал с Тюленевым. Спрашивал у него, что сделано для приведения в боевую готовность противовоздушной обороны". "Да... дело принимает серьезный оборот, - в замешательстве сказал я". "То и дело поступают тревожные сигналы, - добавил Поскребышев, - Сталин вызвал к себе также московских руководителей Щербакова и Пронина и приказал им в эту субботу задержать секретарей райкомов партии, которым запрещено выезжать за город. "Возможно нападение немцев", - предупредил он". /6/ Позвонил правительственный телефон. Я вернулся к себе и долго находился под впечатлением сообщения Поскребышева. Тревожное чувство сохранилось, и я решил эту ночь провести у себя в кабинете. Но спал не более двух часов... ВОЙНА! Ранним утром 22 нюня мельком видел в коридоре Сталина. Он прибыл на работу после кратковременного сна. Вид у него был усталый, утомленный, грустный. Его рябое лицо осунулось. В нем проглядывалось подавленное настроение. Проходя мимо меня, он легким движением руки ответил на мое приветствие... Спустя какое-то время многие сотрудники Кремля узнали грозную весть: началась война! Первым делом я зашел к Н.А. Вознесенскому, поскольку он, как первый заместитель председателя СНК СССР, вел текущие дела по Совнаркому. Когда я вошел в кабинет, Вознесенский разговаривал по телефону с кем-то из военного руководства. "Позвоните мне еще через час". - сказал он и положил трубку. Настроение у него было хмурое, но достаточно уверенное. Всматриваясь в мое лицо и напряженно о чем-то думая, он со сдержанным недовольством произнес: "Вот видите, как нагло поступил Гитлер". "Разбушевавшийся воробей человека не боится". - с оптимизмом заявил я. Вознесенский долго и в упор посмотрел на меня и на вопрос: "Какие будут указания?" угрюмо ответил: "Пока никаких". В это время в кабинет вошла Р.С. Землячка. Поздоровавшись с Вознесенским и со мной, она, огорченно качая головой, произнесла: "Все-таки свершилось вероломство, Николай Алексеевич". "Да, удар нанесен сильный и внезапно", - заметил Вознесенский. "А я специально зашла к Вам, чтобы спросить, какие новости на границе". "Вчера поздно ночью стали поступать сообщения с западных границ, что в расположении немцев слышится усиленный шум моторов в различных направлениях, и еще позднее из приграничных округов почти беспрерывно начали сообщать о действиях авиации противника и о том, что немецкие захватчики вторглись на советскую землю. Первое военное донесение было получено в 3 час. 30 мин. утра от начальника штаба Западного округа генерала Климовских. Он доложил, что вражеские самолеты бомбят белорусские города. Тут же поступило донесение от начальника штаба Киевского округа генерала Пуркаева, который сообщил, что воздушные налеты совершены на города Украины. И, наконец, из донесения командующего Прибалтийским округом генерала Кузнецова стало известно о налетах вражеской авиации на Каунас и другие прибалтийские города". Далее Вознесенский подробно рассказал о том, что в это время происходило в кабинете у Сталина. Причем этот его рассказ весьма совпадает с тем, что изложено в книге маршала Жукова "Воспоминания и размышления". К 12 часам дня я находился в своем кабинете и с тяжелым чувством приготовился слушать по радио речь Молотова. На душе было неспокойно, тревожно. Серьезность тона речи Молотова красноречиво говорила о том положении, в каком оказалась наша Родина. Примерно часа через два после правительственного сообщения мне позвонили из приемной Молотова и передали приглашение прийти к нему. Не успел я зайти в его кабинет, как сюда же вошел Сталин. Я хотело было удалиться, но Сталин сказал: "Куда Вы? Останьтесь здесь". Я задержался у двери и стал ждать указаний. "Ну и волновался ты, - произнес Сталин, обращаясь к Молотову, - но выступил хорошо". "А мне казалось, что я сказал не так хорошо", - ответил тот. Позвонил кремлевский телефон. Молотов взял трубку и посмотрел на Сталина: "Тебя разыскивает Тимошенко. Будешь говорить?" Сталин подошел к телефону, немного послушал наркома обороны, потом сказал: "Внезапность нападения, разумеется, имеет важное значение в войне. Она дает инициативу и, следовательно, большое военное преимущество напавшей стороне. Но Вы прикрываетесь внезапностью. Кстати, имейте в виду - немцы внезапностью рассчитывают вызвать панику в частях нашей армии. Надо строго-настрого предупредить командующих о недопущении какой-либо паники. В директиве об этом скажите... Если /7/ проект директивы готов, рассмотрим вместе с последней сводкой... Свяжитесь еще раз с командующими, выясните обстановку и приезжайте. Сколько потребуется Вам времени? Ну, хорошо, два часа, не больше... А какова обстановка у Павлова?" Выслушав Тимошенко, Сталин нахмурил брови. "Поговорю сам с ним..." Положив трубку, он сказал, обращаясь к Молотову: "Павлов ничего конкретного не знает, что происходит на границе! Не имеет связи даже со штабами армий! Ссылается на то, что опоздала в войска директива... Но разве армия без директивы не должна находиться в боевой готовности?" Через какое-то мгновенье, сдерживая свой гнев, Сталин добавил: "Надо направить к Павлову Шапошникова. Я не сомневаюсь, что он поможет организовать управление войсками, укрепить их оборонительные позиции. Но наши войска, видимо, не могут справиться с задачей прикрытия западной границы. Они оказались в очень тяжелом положении: не хватает живой силы и военной техники, особенно самолетов. С первых часов вторжения господство в воздухе захватила немецкая авиация... Да, не успели мы подтянуть силы, да и вообще не все сделали..., не хватило времени. Надо немедля нанести контрудары по противнику, а одновременно поручить кому-то заняться эвакуацией населения, предприятий и другого имущества из прифронтовых районов на Восток. Ничего не должно достаться врагу. Обсудим этот вопрос на заседании, а вот товарищу Чадаеву поручим подобрать группу расторопных работников, чтобы они немедля связались с местными партийными и советскими органами прифронтовой полосы и дали конкретные предложения". Сталин подозвал меня поближе к себе. "Надо организовать взятие на учет всех недостроенных, пустующих и других помещений, которые могут быть использованы под эвакуированные предприятия... У Вас, конечно, тьма других работ. Но сейчас это дело поважнее, и им следует заняться в первую очередь. О первых результатах доложите Вячеславу Михайловичу. А теперь можете идти". О ПЕРВЫХ ЗАСЕДАНИЯХ ПОЛИТБЮРО ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ Примерно за 20 мин. до очередного заседания Политбюро, назначенного 22 июня на 16 час. в Кремль прибыл С.К. Тимошенко, который сразу зашел к К.Е. Ворошилову. В тот момент я докладывал Клименту Ефремовичу проекты срочных распоряжений Совнаркома. Ворошилов отложил в сторону проекты распоряжений и начал слушать наркома обороны Тимошенко, который сообщил, что гитлеровская армия более всего угрожает нашим двум главным группировкам: на Западном фронте группировке, наносящей удар в районе Сувалок севернее Гродно, и на Юго-Западном - атакующей со стороны Люблина. Исходя из этого, Наркомат обороны и Генштаб составили директиву войскам, в которой приказывалось Северо-Западному фронту контрударом из района Каунаса вонзиться во фланг сувалкской вражеской группировке и к исходу 24 июня уничтожить ее во взаимодействии с Западным фронтом. Последнему, в свою очередь, приказывалось, сдерживая противника на варшавском направлении, с юга нанести механизированными корпусами и бомбардировочной авиацией удар в тыл и фланг вражеским силам, которые скопились на сувалкском выступе. К исходу 24 июня было намечено овладеть районом Люблина. Ворошилов, выслушав Тимошенко, посмотрел в мою сторону и сказал: "Отложим Ваши проекты до вечера". После этих слов я сложил бумаги и вышел из кабинета... Ровно в 16 час. в кабинете у Сталина открылось заседание Политбюро, на котором мне довелось присутствовать. Кроме членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК, на заседание были приглашены Тимошенко, Жуков, Щербаков, Шапошников и Кулик. На этот раз я сильно волновался, то ли оттого, что волнение Сталина передавалось и мне, то ли оттого, что я никак не мог спросить Сталина, надо ли вести протокол заседания. На всякий случай я начал вести протокольную запись. Нарком обороны маршал Тимошенко с тревогой докладывал обстановку. Из его доклада было видно, что сила удара гитлеровских войск превзошла все ожидания. Тимошенко особо подчеркнул, что "в первые же часы войны авиация противника нанес- /8/ ла массированные удары по аэродромам и войскам в приграничной зоне до рубежа рек Западная Двина и Днепр. Одновременно бомбардировке подверглись и многие города: Киев, Минск, Каунас. Житомир, Смоленск, Севастополь и другие. Войска Красной армии, атакованные внезапно, вынуждены принять и вести бой в крайне невыгодных для себя условиях. Причем многие части и соединения оказались захвачены врасплох. Им пришлось выступить в бой с ходу и по частям. Но. несмотря на столь трудные условия, наши войска оказывают врагу героическое сопротивление". "Стало быть. - сухо проговорил Сталин. - много советских самолетов уничтожено прямо на земле". "К сожалению, так. Из-за неожиданного нападения многие самолеты не успели подняться в воздух". - ответил Тимошенко. Сталин, придя в неописуемое негодование, в сильном возбуждении прохаживался по кабинету. "Неужели до всех аэродромов добралась немецкая авиация?" - спросил он Тимошенко. "К сожалению, так, - снова повторил нарком обороны. - Немцы подвергли ожесточенной бомбардировке 66 советских аэродромов, на которых находились наши самолеты, причем преимущественно современные" "Сколько же уничтожено самолетов?" "По предварительным подсчетам около семисот". "Это же чудовищное преступление, - вскипел Сталин. - Надо головы поснимать с виновных". Он тут же поручил Берии расследовать дело и о результатах доложить на Политбюро. На самом деле, как выяснилось позднее, было уничтожено 1200 самолетов, в том числе 800 - на земле. Наиболее тяжелые потери понес Западный фронт. В его частях было выведено из строя 528 самолетов на земле и 210 - в воздухе. После небольшой паузы Тимошенко продолжал докладывать. "На некоторых участках фронта наступающему противнику противодействуют только пограничные части. Они ведут тяжелые и упорные бои с превосходящими силами врага... Гитлеровцы, наступающие при поддержке мощного артиллерийского огня, стремятся быстро блокировать наши доты, но не могут сломить упорства их малочисленных гарнизонов. Фашистские орудия и танки бьют по дотам прямой наводкой бетонобойными снарядами, а вражеские саперы ползут к ним со взрывчаткой. Однако метким огнем, смелыми вылазками советские бойцы снова и снова отбивают атаки врага. Горстки бойцов дерутся до конца. Гарнизоны дотов не прекращали борьбы, пока в живых оставался хоть один красноармеец. Но главное не в этом, а в том, что танковые части, а за ними продвигающаяся пехота противника вклиниваются в расположение советских войск, отсекают их от баз снабжения, повторяют маневр с другими частями и, подавив их сопротивление, быстро продвигаются далеко в глубь страны". "Как складывается перспектива на Западном фронте?" - спросил Сталин. "Командование Западного фронта стремится активно маневрировать резервами. Но Павлов и его штаб допустили ряд просчетов. С первых же часов войны связь со штабами армий оказалась нарушенной. Павлов, естественно, не знал, и мы не знали, что делается на левом крыле фронта. А там немцам удалось прорваться и в течение дня продвинуть свои танки на 60 км. Павлов же принимал меры по ликвидации прорыва на правом крыле... Свои контрмеры он строил, исходя из того, что противник концентрическими ударами со стороны Бреста и Сувалок постарается в районе Лиды замкнуть кольцо вокруг войск фронта. И просмотрел крупную танковую группу, которая вклинилась между нашими Западным и Северо-Западным фронтами". Сталин сурово посмотрел на наркома обороны. "Вы полагали, что немцы замкнут кольцо у Лиды, а они пытаются замкнуть его восточнее Минска! Это сколько же дивизий окажется в западне?... Что сообщают штабы армий?" "У Павлова нет с ними постоянной связи", - ответил Тимошенко. "А что происходит в районе Белостока?" "Павлов не успел принять мер к спасению белостокской группировки". "А главное Минск поставил под непосредственную угрозу". "Да, товарищ Сталин, - упавшим голосом ответил маршал. - Танковые группы противника, пользуясь своим численным превосходством и хорошим прикрытием с воздуха, глубоко охватили фланги войск Западного фронта, хотя мы нанесли немцам тяжелые потери". "Разумеется, - сказал Ста- /9/ лин. - в первые дни войны возможен и территориальный урон, даже значительный, но чтобы допустить угрозу над Минском - это немыслимо". Чувствовалось, что это сообщение до глубины души потрясло Сталина. Он понял. что ухудшение положения на Западном фронте создало неотвратимо смертельную угрозу Минску. Над городом с двух сторон уже вплотную нависли мощные бронированные клешни и угроза нашим армиям оказаться в полном окружении. "С Вашего Павлова надо строго спросить! - Сталин резко повысил голос. - За неделю до войны он заверял меня по телефону, что лично выезжал на границу. Уверял, что никакого скопления немецких войск там не обнаружил, а слухи о войне назвал провокационными! И ссылался на свою разведку, которая по его утверждению, работает надежно!... Между прочим, товарищ Тимошенко. Вы установили связь с Павловым? Утром Вы говорили, что командующий фронтом Павлов, не доложив Вам, уехал в войска. И до сих пор Вы не знаете где он?" "Сегодня связь будет установлена, товарищ Сталин". "Допустим, - сказал Сталин. - А Вы уверены, что штаб фронта уже наладил прочную связь с армиями и корпусами?" Нарком обороны после некоторого молчания ответил, что никакими сведениями Генштаб пока не располагает. Сталин прошелся по кабинету и, поравнявшись с Тимошенко, строго посмотрел на него. Вернувшись на свое место, он кратко проинформировал о своих разговорах с командующими фронтами и с негодованием отметил, что обстановка складывается не в нашу пользу. "Внезапный и мощный удар немцев, - с горечью произнес Сталин, - привел к большим потерям личного состава и вооружения. Вражеские действия дезорганизовали в ряде пунктов подготовку к развертыванию наших приграничных войск. Так получилось в 8-й и 11-й армиях Прибалтийского особого военного округа, в 4-й армии Западного особого округа. Большие потери понесла наша 22-я танковая дивизия, дислоцированная в Бресте. Она от артиллерийского обстрела и действий авиации противника потеряла свыше 100 танков, несколько сотен человек личного состава и больше половины своей артиллерии и автомашин, запасы снарядов и горючего. Но все это отрывочные данные. Для выяснения положения дел на месте и принятия решительных мер вносится предложение послать от имени ЦК партии и правительства на Юго-Западный фронт Г.К. Жукова, на Западный фронт - Б.М. Шапошникова и Г.И. Кулика, на Северо-Западный фронт О.И. Городовикова". Это предложение было принято. "А теперь, - сказал Сталин, - послушаем предложение товарища Тимошенко о контрнаступлении наших войск". Маршал доложил о проекте директивы Наркомата обороны, в которой ставились Северо-Западному, Западному, Юго-Западному фронтам задачи осуществить наступательные операции. Все в этой боевой директиве выглядело внушительно. Она являлась организующим началом крупнейшего приграничного сражения в районах: Дубно, Клевань, Берестенко, Луцк, Ровно. В ней, например, предусматривалось, чтобы путем маневра механизированными корпусами Юго-Западный фронт обрушит на прорвавшиеся войска противника мощные удары. У Сталина эта директива вызывала некоторое недоверие. Он не очень-то был убежден в ее осуществимости, а нужно было предпринимать решительные меры. Сталин спросил: "Все ясно с директивой или требуются пояснения?" "Ясно!" - послышались слабые голоса. "Вносится предложение одобрить директиву. Нет возражений? Нет". Затем Сталин обвел взглядом присутствовавших и внес предложение о формировании Ставки Главного командования и об упразднении в связи с этим Главного военного совета. Тимошенко и Жуков в представленном проекте постановления о создании Ставки предложили, чтобы Главнокомандующим советскими вооруженными силами был назначен Сталин. Члены Политбюро поддержали это предложение, учитывая, что без ведома Сталина нарком Тимошенко все равно не отдавал войскам приказов оперативно-стратегического характера. Но Сталин имел по этому вопросу свою точку зрения. "Я против того, чтобы сейчас Сталина назначать Главкомом", - сказал он. Но свое заявление он никак не мотивировал. Ставка Главного командования была создана под председательством народного комиссара обороны СССР Тимошенко. Ста- /10/ лин предложил членами Ставки утвердить начальника Генерального штаба генерала Жукова, Сталина, Молотова, маршалов Ворошилова, Буденного и наркома Военно-морского флота адмирала Кузнецова. Предложение было единодушно принято; Кроме того, участники заседания одобрили решение о создании при Ставке института постоянных советников, в качестве которых были утверждены члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК партии, а также руководящие работники Наркомата обороны. Сталин подчеркнул, что на Ставку следует возложить руководство всей боевой деятельностью Вооруженных сил СССР. В обязанности Ставки должны входить разработка и постановка войскам стратегических задач; распределение сил и средств между фронтами и направлениями. Ставка должна располагать необходимыми резервами, которые бы своевременно пополнялись и формировались. Они должны служить мощным орудием в руках Ставки, с помощью которых значительно усиливались бы наши войска на важнейших направлениях и в наиболее ответственных операциях. Далее Сталин, обращаясь к А.С. Щербакову, сказал: "Мы уже имели разговор о мерах по укреплению противовоздушной обороны Москвы. Что сделано?" "Мы строго определили район и боевой порядок Московской зоны ПВО и 1-го корпуса противовоздушной обороны, район действия их средств. Вокруг Москвы определены две концентрические окружности. Самая большая из них охватывает территорию с радиусом 120 км. Это граница, у которой должны встречать воздушного противника самолеты-истребители Московской зоны противовоздушной обороны. Наименьшая окружность имеет радиус 30-40 км от центра Москвы, которая охватывает зону действия наземных средств ПВО: зенитной артиллерии среднего и малого калибра и зенитных пулеметов. В настоящее время приступлено к оснащению обеих линий средствами связи, боевой техникой и, конечно, личным составом". "Принимаем к сведению Ваше сообщение... Держите под личным контролем проведение этих мероприятий", - сказал Сталин. "Для меня лично и для всей Московской партийной организации задача ясна, - твердо произнес Щербаков. - Все коммунисты Москвы зенитчики-артиллеристы, аэростатчики, прожектористы постараются с честью выполнять почетную обязанность — охранять Москву - сердце страны социализма". Стоявший до этого около стола Сталин сел на место. Все ясно услышали его взволнованный вздох. "Неблагоприятная обстановка, - проговорил он, - выдвигает на первый план и другие весьма важные проблемы. Нужно в кратчайший срок перевести народное хозяйство на удовлетворение военных нужд, усилить массовое производство военной техники, оружия, боеприпасов и других средств борьбы. Одновременно нужно принять срочные меры, чтобы не допустить оставления врагу экономических ресурсов, находящихся в угрожаемых западных областях и районах страны. Население этих районов, а также все основные промышленные предприятия и все материальные ценности надо организованно и быстро эвакуировать в новые места и организовать там выпуск необходимой фронту и народному хозяйству продукции. По этим вопросам есть предложение: поручить Молотову и Вознесенскому подготовить соображения и внести их на рассмотрение Политбюро. Никто не возражает? Нет. Принимаем. Нам надо, - сказал далее Сталин. - выступить перед советским народом от имени партии и правительства с письменным призывом: "Все для фронта, все для победы". Поручим Маленкову подготовить соответствующее обращение". Затем Сталин снова обвел всех присутствовавших взглядом и спросил: "Что еще надо немедля предпринять?" Поднялся Молотов и проговорил: "Я считал бы уместным дать указание нашей печати, а также Радиокомитету провести широкое разъяснение о том, что самый реакционный отряд мирового империализма - германский империализм в лице фашизма, вероломно напав на Советский Союз, вверг и свой народ в самую рискованную авантюру. Война, - добавил Молотов, - будет как никогда жестокой. Поэтому наша печать, радио, кино и вся политическая пропаганда должны полностью раскрыть перед советским народом всю опасность, которая нависла над нашей страной и систематически призывать его на быстрейший разгром врага". "Да, - согласился Ста- /11/ лин, - все советские люди должны хорошо понять характер нынешней мировой войны, особенно в связи с вынужденным вступлением в нее Советского Союза". Предложение Молотова было принято без обсуждения. На этом заседание было закончено. ...Члены Политбюро продолжали почти беспрерывно находиться в полном сборе у Сталина, где заслушивались сводки, идущие с фронтов, принимались те или иные решения. Члены Политбюро связывались по телефону с командующими прифронтовых округов, местными партийными и советскими органами, вызывали тех или иных руководителей наркоматов и отдельных руководящих работников и давали им необходимые указания. Мне то и дело приходилось заходить в приемную Сталина или в кабинеты заместителей председателя Совнаркома за получением заданий. Я старался с привлечением работников правительственного аппарата оперативно, быстро, четко выполнять эти задания... Внезапность нападения дала врагу большое преимущество. В ряде случаев штабы воинских подразделений не знали реального положения вещей на фронте и из-за отсутствия информации не могли должным образом руководить ходом боевых операций. Связь пограничных округов с Генштабом не была стабильной. Она все время нарушалась. С перебоями осуществлялась связь и внутри фронтов и армий. Даже к концу дня 22 июня Генштаб Красной армии не имел точной картины хода военных действий и не располагал данными о наших войсках и силах противника. Генштаб не имел полных сведений о глубине продвижения врага по территории страны, о размерах наших потерь и линии фронта. Это были довольно противоречивые данные. Известно было только одно: советские войска ведут тяжелые, изнурительные бои и слабо поддерживаются нашей авиацией ввиду больших потерь, понесенных ею из-за массированных налетов вражеских самолетов. ...На следующий день после начала войны в газетах была опубликована первая сводка Главного командования Красной армии. Лаконичным военным языком в ней сообщалось, что "после ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями... Только в Гродненском и Кристынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец (первые два в 15 и последний - в 10 км от границы)". Сводку жадно читали, слушали по радио. Она успокаивала, вселяла надежду. Люди видели в ней доказательство того, что положение на фронте не так уж плохо, что враг не достиг больших успехов, не сумеет далеко продвинуться и будет остановлен, а затем быстро изгнан с нашей территории. Однако на самом деле танковые и моторизованные дивизии врага в первый день войны продвинулись в глубь советской территории на 35, а кое-где и на 50 км. Поздно вечером 22 июня у Сталина вновь должны были собраться члены Политбюро. Примерно за четверть часа до этого мне довелось встретиться в приемной Сталина с Жуковым. Он заранее пришел сюда, чтобы до заседания ознакомить Сталина с очередной сводкой о положении на фронтах, но тот решил послушать сводку в присутствии членов Политбюро. А поскольку до начала заседания оставалось несколько минут, Жуков охотно отвечал на вопросы Поскребышева. Жуков меня хорошо знал и не стеснялся говорить откровенно о сложившейся тяжелой обстановке на фронтах. Из его информации было видно, что немецкое командование уже в первый день войны пришло к выводу, что ему удалось навязать главным силам Красной армии сражение в приграничных районах. Оно рассчитывало, что слабо развитая железнодорожная и автодорожная сеть в западных районах нашей страны не позволит советскому командованию осуществить быстрые и широкие перегруппировки войск по фронту и в глубину. Гитлеровские стратеги полагали, что в самом начале войны у них появилась возможность в одном сражении нанести решающее поражение Красной армии. "Мы не предполагали, - говорил Жуков, - что вражеская авиация захватит инициативу в воздухе и будет наносить мощные удары по нашим войскам..." Жуков хотел еще сообщить о некоторых преимуществах гитлеровских войск, но закончить не успел, так как вошли в приемную члены Политбюро и Тимошенко. /12/ На этом заседании мне тоже довелось присутствовать. Тимошенко и Жуков могли доложить об обстановке на фронтах лишь в общих чертах. Достоверной, а тем более подробной информации все еще не было. Генштаб и нарком не могли связаться с командующими фронтами генерал-полковником Ф.И. Кузнецовым и генералом армии Д.Г. Павловым, которые, не доложив наркому, уехали куда-то в войска. Штабы этих фронтов не знали, где в данный момент находятся их командующие. "По данным авиационной разведки. - докладывал Тимошенко. - бои идут в районах наших укрепленных рубежей и частично в 15-20 км в глубине нашей территории. Попытка штабов фронтов связаться непосредственно с войсками успеха не имела, так как с большинством армий и отдельных корпусов нет ни проводной, ни радиосвязи". "До каких же пор. - прервал Сталин Тимошенко, - мы будем ждать от Вас исчерпывающие данные о событиях на фронтах? Где сейчас идут главные бои? Можете доложить?" "Происходят приграничные сражения войск в Прибалтике. Белоруссии и на Украине. Наиболее ожесточенные бои идут в районах, где противник наносит свои главные удары: юго-восточнее Тильзита. восточнее Сувалок, в районе Бреста и южнее Владимира-Волынского. Должен добавить. - сказал далее Тимошенко, - немцы развернули операции буквально повсюду: в воздухе, на суше, в море. Наши войска ожесточенно сопротивляются, нанося врагу ощутимые удары... Мы стремимся остановить продвижение ударных группировок противника, отбросить их в исходное положение и при благоприятных условиях перенести военные действия на территорию врага". "А что может доложить нарком Военно-морского флота Кузнецов?" - спросил Сталин. Н.Г. Кузнецов поднялся со стула и уверенно начал докладывать: "С моря первый удар враг нанес по Севастополю. Фашисты хотели заблокировать Черноморский флот, поставив на фарватере самые современные электромагнитные мины. Но враг здесь сразу же потерпел неудачу. Его самолеты были встречены плотным огнем зенитной артиллерии ПВО. Воздушный налет на Севастополь был отражен. Активно действует Дунайская флотилия". "А как обстоит дело на Балтике?" — спросил Сталин. "Балтийский флот не понес серьезных потерь... Сброшенные с немецких самолетов бомбы и мины как возле Кронштадта, так и в Севастопольском фарватере обезвреживаются нашим флотом". Чувствовалось, что Сталин более или менее был удовлетворен сообщением Кузнецова, но сообщение Тимошенко его не удовлетворило, потому что он доложил лишь некоторые отрывочные данные, полученные из военных округов, и они не раскрывали общей картины. Сталин нахмурился и стал задавать Тимошенко вопросы, восполняющие детально обстановку на фронтах. На многие из них Тимошенко не мог дать удовлетворительные ответы. Хотя Сталин считал, что у Тимошенко трезвая голова, отважное сердце, целеустремленное и добросовестное отношение к делу, на этот раз он отнесся к нему с явным негодованием. "Что у вас сидят за шляпы, - сказал Сталин, - которые не могут точно установить обстановку. Совесть у них есть? Сознают они ответственность за судьбу страны? Подводят они Вас и погубят дело... Нам частично известно, что на суше бои проходят в трудных условиях. Наши войска достигли рубежей обороны уже ослабленными в результате налетов вражеской авиации. Некоторым частям пришлось вступить в бой, не достигнув намеченных для них рубежей. Нашим частям, как правило, приходится вступать в бой с численно превосходящим противником". Тимошенко поежился от волнения и молчал, чувствуя за собой вину. "Животы там нарастили некоторые генералы, а знаний не прибавили", - сказал Сталин. Далее он дал очень резкую оценку деятельности Наркомата обороны и Генерального штаба за плохое знание положения дел на фронте и за нарушения связи с отдельными фронтами. "Полагаю, - спросил далее Сталин, - для Вас будет достаточно суток, чтобы навести порядок: установить регулярную связь со всеми командующими фронтов и организовать получение от них сводок не менее чем два раза в сутки? Держите всех в крепких /13/ руках. Ясно?" - строго закончил Сталин. Тимошенко внутренне вздрогнул: "Ясно, товарищ Сталин!" Хотя Сталин все еще был раздражен, он старался не показывать вида. "Мучительно трудно сейчас нашим бойцам, - тихо произнес он. - Им приходится стойко сдерживать оголтелых зверей. Внезапность вражеского нападения оказала большое психологическое воздействие на моральное состояние наших бойцов, но это, разумеется, кратковременное явление. Вскоре наши бойцы и командиры найдут в себе силы для восстановления морального равновесия. Расчеты гитлеровцев на то, что внезапность нападения вызовет растерянность и панику в частях Красной армии, не оправдываются". Затем Сталин предложил Тимошенко обеспечить выполнение директивы о контрнаступлении. Подумав немного, он спросил: "Что еще нужно сделать?" "Пусть доложит Тимошенко", - подал голос Вознесенский. "Нужно усилить поступление в войска военной техники - сказал Тимошенко и перечислил ее наименования. "Следует поддержать просьбу Тимошенко, - сказал Сталин. - Поручим Вознесенскому рассмотреть с наркомами вопрос и принять необходимые меры". Сталин вышел из-за стола и прошелся в раздумье по кабинету. Вернувшись на свое место, он произнес: "Надо срочно принять Указ о военном положении". "Правильно", - поддержал его М.И. Калинин. На заседании были приняты важные решения, вытекающие из военной обстановки, утверждена директива СНК СССР и ЦК ВКП(б) "О военном положении", согласно которой в районах, объявленных на военном положении, все функции государственной власти в отношении обороны, обеспечения общественного порядка и государственной безопасности передавались военным властям. Политбюро одобрило Указ Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации. Было предусмотрено также преобразование военных округов в соответствующие фронты и определены задачи Военно-морского флота. В частности, говорилось о том, что командующий Северным флотом контр-адмирал А.Г. Головко, Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал В.Ф. Трибуц и Черноморским флотом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский должны обеспечить безопасность советских морских сообщений и надежно защитить стратегические фланги Красной армии от ударов противника с моря, содействовать сухопутным войскам в обороне и наступлении, а также наносить удары по морским сообщениям противника. Далее Сталин предложил незамедлительно издать приказ по местной противовоздушной обороне, предусматривающий светомаскировку предприятий, транспорта, домов и улиц, приведение в боевую готовность бомбоубежищ, метрополитена и служб МПВО. Предложение было принято. В заключение Сталин подчеркнул: "Мы должны сделать все, чтобы быстро отбросить назад зарвавшегося агрессора и разгромить его. Мы победим потому, что советские люди уже проявляют невиданный героизм и чудеса храбрости. Мы победим потому, что нас поддержит мировой пролетариат и, прежде всего, рабочий класс самой Германии. Теперь все зависит от нашего умения использовать нашу мощь, поднять энергию, героизм, энтузиазм масс, сосредоточить все усилия на решении задачи разгрома врага". После этих слов поздно ночью Сталин объявил перерыв, сказав, что точное время нового заседания будет сообщено дополнительно. Все расходились, с одной стороны, весьма встревоженные нагрянувшими событиями, а с другой - оптимистически настроенные. Я шел сзади Ворошилова и Маленкова, которые громко говорили о том, что на днях авантюра немцев закончится полным провалом. Кстати, примерно такого же мнения придерживался тогда и В.М. Молотов. ПЕРВЫЕ
ШАГИ ПО СОЗДАНИЮ АНТИГИТЛЕРОВСКОЙ КОАЛИЦИИ. 23 июня 1941 г. мне довелось присутствовать на заседании Политбюро, которое вел Сталин. Оно началось с его сообщения о заявлении американского правительства относительно поддержки Советского Союза в войне против фашистской Германии. На предыдущем заседании Сталин говорил об аналогичном заявлении английского правительства. "Мы, разумеется, приветствуем эти заявления, - подчеркнул Сталин. - /14/ Но мы не можем не задуматься и над тем, в каких ситуациях, при каких обстоятельствах капиталистические государства могут подать руку помощи социалистическому государству. Во всяком случае мы будем настаивать на немедленной и существенной помощи нам. Но не исключено, что они придут нам на помощь не раньше и не позже, чем создастся любая из трех следующих ситуаций. Первая: когда мы как государство окажемся на грани гибели... Они поспешат нам тогда на помощь, опасаясь, что Германия, победив Советский Союз, поставит на повестку дня завоевание Великобритании... Вторая: когда им покажется, что мы обескровлены и можем согласиться на перемирие, если вдруг Германия его нам предложит... Ну, а третья ситуация... О ней говорить рано. Это будет тогда, когда Красная армия разгромит армию Гитлера. Тогда армии Англии и США ринутся на Европейский континент, с одной стороны, чтобы добивать фашистов, а с другой стороны - главным образом заботясь о том, чтобы нигде в Западной и Юго-Восточной Европе не утвердился социализм". "Выходит, - произнес Калинин, - о немедленной помощи нам со стороны союзников "бабушка надвое сказала"..." "Не исключено, что так оно и будет на самом деле, - заметил Сталин. - Мы знаем, что Англия до сих пор вела двойную игру. У нас были все основания, чтобы не доверять Англии и Франции, предавшим в Мюнхене всю Европу и открывшим Гитлеру путь на Восток. У нас и сейчас может закрасться сомнение в правдивости заявления Черчилля. Но поскольку теперь Англия подала нам руку помощи и вслед за ней последовала Америка, мы будем рассчитывать на помощь с их стороны в войне с Германией. Правящие круги этих государств под давлением широких народных масс вынуждены пойти на сближение с нами в войне против фашистской Германии. Это является важным шагом в образовании антигитлеровской коалиции. Ведь в борьбе с фашизмом объединяются усилия трех крупных стран мира. Создается мощный кулак трех государств для разгрома фашизма. Это большая заслуга нашей партии, что Советскому Союзу удалось оторвать от фашистской Германии его потенциальных союзников и повернуть их на путь борьбы с фашизмом. От союза с нашей страной выиграют как Англия, так и Америка. Ведь Германия, стремясь к захвату мирового господства, создает большую угрозу для Англии и Соединенных Штатов Америки, так как путь к этому лежит через завоевания сперва Англии, а затем Америки..." Сталин неторопливо перешел на другую сторону стола и остановился. "Для правящих кругов Англии и Соединенных Штатов Америки, - продолжил он, - стало ясно, что победа Германии над Советским Союзом укрепила бы могущество Германии и ускорила возможность нападения на Англию и Америку. В то же время большую угрозу для этих государств представляет Япония - крупное милитаристское государство на Тихом океане, быстро развивающийся империалистический хищник, постоянный экономический соперник Англии и Америки. Поэтому складывающаяся ситуация толкнула Англию и Америку искать сближения с Советским Союзом. Хотя и Англия, и Америка являются непримиримыми врагами страны социализма и готовы многим пожертвовать, чтобы этой страны не существовало, виновные в развязывании войны Германии против Советского Союза, они вынуждены вступать в коалицию с ненавистной им страной Советов". Далее Сталин сказал, что "одно лишь создание коалиции еще не означает реального использования имеющихся возможностей для ускорения разгрома врага и победоносного завершения войны. Важно, чтобы коалиция не только прокламировала свои цели, но и внесла существенный вклад в их осуществление. Советский Союз со своей стороны уже показывает пример выполнения союзнических обязательств своими действиями на фронтах. Для Англии и США критерием честности и порядочности союзничества должно явиться создание второго фронта. Данный вопрос нам следует поставить сразу. Своевременность его постановки определяется, прежде всего, тем, что, хотя коалиция уже начала складываться, но бремя военных усилий распределяется неравномерно - главная их тяжесть приходится на Советский Союз. Нет и не может быть более прочного связующего фактора, способного на деле объединить участни- /15/ ков коалиции, чем участие каждого из них в борьбе против общего врага. Своевременное создание второго фронта резко сократило бы сроки войны, уменьшило количество жертв и страданий миллионов людей". Сталин на несколько секунд умолк, с серьезным задумчивым видом вернулся на свое место. "Значит, нам нужно сформулировать свои конкретные предложения союзникам?" - нарушил наступившую тишину Ворошилов. "Совершенно верно, - сказал Сталин. - Вносится предложение: первое - поручить нашим послам в Англии и Америке - Майскому и Уманскому выяснить, какую военную помощь Советскому Союзу могут оказать Англия и Америка; второе - поручить Молотову совместно с Тимошенко и Кузнецовым определить, не ожидая результатов обращения наших послов к правительствам Англии и Америки, какую бы мы хотели получить военную помощь: и третье - поручить Молотову связаться или вернее встретиться с послами Англии и Америки в Москве и переговорить с ними о получении ими информации от своих правительств о том, какую они намереваются оказать нам военную помощь и особенно прозондировать вопрос об открытии второго фронта". Когда Сталин формулировал эти предложения, он изредка посматривал в мою сторону, чтобы убедиться, записываю ли я их. Я записал их полностью. Предложения Сталина были приняты. ...Ближе к ночи 26 июня 1941 г. состоялось очередное заседание Политбюро с участием Тимошенко и Н.Ф. Ватутина, на котором я присутствовал. Сталин не сразу начал заседание. Пока рассаживались за длинный стол члены Политбюро. Сталин стоял у карты и всматривался в то место, куда поспешно отходили наши войска. Через минуту он подошел к своему месту за столом и молча сел на стул. Открывая заседание Сталин сразу же предоставил слово Тимошенко для доклада о положении на фронте. Тот доложил об обстановке на всех трех фронтах. На Юго-Западном фронте командованием были введены в действие соединения и части восьми механизированных корпусов. Кирпонос собрал все, что возможно для решительного контрудара. Началась ожесточенная танковая битва, не затихавшая даже ночью. В ней гитлеровцы имели большие преимущества, но наши части держались стойко, отбрасывая с большими потерями превосходящие силы врага. Здесь, как и на других участках, гитлеровцы ставили перед собой одну и ту же цель: прорвать фронт, расчленить наши части и, двигаясь вперед, расширять брешь и проникнуть в глубь обороны. Ставка Главного командования и лично Сталин требовали от командующего Юго-Западным фронтом Кирпоноса усиливать нажим на немецкие войска, однако успеха здесь добиться не удалось. В тяжелом положении оказались войска Северо-Западного фронта. Большие потери понесла 11-я армия, она была отрезана от соседних соединений и вынуждена с боями отходить назад. 8-я армия, хотя еще и сохраняла свою боеспособность, но несла крупные потери. Левый фланг ее фактически оставался открытым. Разрыв между 8-й и 11-й армиями все более увеличивался. Танковые войска противника усиленно развивали наступление на Даугавпилс. Здесь Сталин прервал Тимошенко вопросом: "Где в данный момент ведут бои войска Северо-Западного фронта?" "Войска Северо-Западного фронта ведут оборону (Тимошенко показал на карте, лежавшей на столе перед Сталиным) вот здесь - на рубеже реки Двина от Риги до Ливаны и реки Дубно, от Ливаны до Краслава. Части 11-й армии отходят к Полоцку..." Повременив несколько секунд, Тимошенко горестно произнес: "Но еще хуже обстоит дело на Западном фронте. Здесь не только не достигнуты какие-либо результаты в наступлении наших войск, но под ударами врага они вынуждены отступать. Третья танковая группа противника ожесточенно атаковала войска 13-й армии на рубеже Минского укрепленного района и, видимо, добьется здесь успеха, то есть займет весь Минский укрепленный район, овладеет Минском, Бобруйском. Дзержинском, Волковыском. Несвижем..." Тимошенко виновато пожал плечами и умолк. Сталин в возбуждении стал прохаживаться по кабинету взад и вперед, как тигр в клетке. Весь бледный, он был во власти мучительных мыслей, а потом проговорил в гневе: "Потеря Минска будет означать потерю престижа руководства Красной армией. Понимаете ли вы это или нет?" Затем Сталин вплотную подошел к Тимошенко и спросил: "Что предпринимается для задержания противника?" "С Вашего согласия. - отвечал Тимошенко, - Ставка Главного командования приказала группе армий резерва Ставки под командованием маршала Советского Союза Буденного занять оборону по рубежу Краслава - Дисна - Полоцкий укрепленный район - Витебск - Орша и по р. Днепр до Лоева. Перед этой группировкой поставлена задача не допустить прорыва противника на московском направлении. Восточнее этой линии начато сосредоточение еще двух армий, которым приказано организовать оборону на рубеже Нелидово - Белый - р. Днепр - Ельня - р. Десна до Жуковки". "Надо во что бы то ни стало не допустить прорыва на московское направление". - твердо произнес Сталин. "Принимаем самые решительные меры,- сказал Тимошенко, - чтобы остановить врага и. безусловно, остановим". "Принимаем Ваше заявление к сведению. Но опасаюсь: не слишком ли Вы самонадеянны. Надо многим еще отрешиться от безмятежного самодовольства. Мы должны так мобилизоваться, чтобы остановить противника и погнать его вспять. Во многих случаях наши войска отступают из-за плохого руководства ими со стороны командования. Надо поднять дисциплину, исполнение воинского долга... Гитлеровцы используют малейшую нашу оплошность, чтоб нанести нам удар. Наши части в ходе оборонительных боев, к сожалению, не устанавливают взаимодействия с соседними подразделениями справа и слева. Этим пользуются гитлеровцы. Они заходят в тыл наших войск, наносят удары по флангам. Все это ставит наши войска в трудное положение, а происходит это только потому, что наступающие части не имеют должной разведки на флангах". Затем Сталин, обращаясь к Тимошенко, сказал: "Подготовьте указания от Ставки и сообщите командующим". Тимошенко поднялся и молча принял указание к исполнению. "А теперь, - сказал Сталин, - вносится предложение разработать и разослать директиву Совнаркома и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей, в которой прямо сказать о нависшей над нашей страной опасности и обязать принять самые решительные меры к отражению натиска гитлеровских войск. Если нет возражений дать такую директиву, поручим подготовку ее Молотову и Маленкову. Не будет возражений?" - спросил Сталин. Раздались голоса: "Нет возражений". В этот момент вошел в кабинет Поскребышев и, подойдя к Сталину, сказал: "Прибыл Жуков". "Пускай заходит". Г.К. Жуков в своих воспоминаниях об этом пишет следующее: "...Поздно вечером 26 июня я прилетел в Москву и прямо с аэродрома - к Сталину. В кабинете Сталина стояли навытяжку нарком С.К. Тимошенко и мой первый заместитель генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин. Оба бледные, осунувшиеся, с покрасневшими от бессонницы глазами. Сталин был не в лучшем состоянии. Поздоровавшись кивком, Сталин сказал: "Подумайте вместе и скажите, что можно сделать в сложившейся обстановке? и бросил на стол карту Западного фронта". "Нам нужно минут сорок, чтобы разобраться", - сказал я. "Хорошо, через сорок минут доложите". Мы вышли в соседнюю комнату и стали обсуждать положение дел и наши возможности на Западном фронте. Обстановка там сложилась действительно исключительно тяжелая..." Тем временем заседание Политбюро продолжалось. Были рассмотрены подготовленные Наркоматом иностранных дел СССР проекты документов, связанных с первыми шагами советского руководства по укреплению контактов со странами, против которых воюет Германия. Среди них было предложение, адресованное правительству Великобритании, заключить союз в борьбе против фашистской Германии, а также проект соглашения о совместных действиях. Сталин предложил одобрить эти документы. Предложение было принято. Помимо этого, Политбюро рассмотрело вопрос об /17/ охране предприятий. Было принято постановление Совнаркома СССР "Об охране предприятий и учреждений и создании истребительных батальонов". После этого в кабинет вошли Тимошенко, Жуков и Ватутин, от имени которых Тимошенко доложил следующее предложение: "Западному фронту надо немедленно занять оборону на рубеже Западная Двина – Полоцк – Витебск – Орша – Могилев – Мозырь и для обороны использовать 13-ю, 19-ю, 20-ю, 21-ю и 29-ю армии. Кроме того, необходимо срочно приступить к подготовке обороны на тыловом рубеже по линии Селижарово – Смоленск – Рославль – Гомель силами 24-й и 28-й армий резерва Ставки. Помимо этого, следует обязать Ставку срочно сформировать еще 2-3 армии. Внося эти предложения, – сказал нарком обороны и председатель Ставки Тимошенко, – мы исходим из главной задачи – создать на путях к Москве глубоко эшелонированную оборону, измотать противника и, остановив его на одном из оборонительных рубежей, организовать контрнаступление, собрав для этого необходимые силы частично за счет дальнего Востока и главным образом новых формирований". Эти предложения единодушно были утверждены и тут же оформлены соответствующим приказом наркома. Ватутину было предложено немедленно довести приказ до командующего войсками Западного фронта. Затем Сталин высказал мнение, что необходимо создать Резервный фронт и подключить его армии в помощь Западному. После этого Жуков кратко поделился впечатлениями о пребывании на Юго-Западном фронте. Он, прежде всего, хорошо отозвался о пограничниках, сказав, что они не дрогнули перед армадой фашистских танков, вооруженной до зубов вражеской пехоты ис мело вступили в бой. СНОВА О ВТОРОМ ФРОНТЕ ......... /18/ ......... /26/ (20/05/2017) [ На главную ] |
