Ад на Ельнинском выступе — Гость из Мауэрвальда — Гитлер не хочет
наступать на Москву — Гудериан летит на встречу с Гитлером
— Судьбонносный спор в ставке Гитлера — “Мои генералы не
понимают военной экономики”.

Немецкие генералы знали своего учителя Клаузевица наизусть. Разве все складывалось не в соответствии с его рецептами? Русские не отступали в глубь страны. Они принимали бой, но немцы превосходили их в сражениях. Русские явно не питали симпатий к большевизму, и нередко на территории запада России захватчиков встречали как освободителей. Что могло помешать им? Ничего. Ну так что же, тогда — на Москву.

Но Гитлер колебался, не спеша провозглашать Москву главной целью второй фазы кампании. Внезапно его охватило нежелание наступать на столицу Сталина. Он что, боялся разделить судьбу Наполеона? Или он не доверял традиционным стратегическим концепциям? Может быть, он не понимал значения Москвы для России?

Какими бы ни были истинные причины, фюрер не желал наступать на Москву. И вот, когда в Смоленске у немцев шли приготовления к броску в сердце России, когда победа, казалось, лежала на расстоянии вытянутой руки, когда весь мир ожидал приказа “Танки — вперед! Пункт назначения — Кремль!”, Гитлер неожиданно все поломал. 22 августа после пяти недель ожидания и закулисных игр в перетягивание каната, изумленные генералы в главном командовании сухопутных войск и в штабе группы армий “Центр” прочитали приказ Гитлера, датированный 21 августа:

“Самая важная задача, которую надлежит выполнить до наступления зимы, есть не захват Москвы, а овладение Крымом...”

Ближе к полуночи 22 августа в штаб-квартире 2-й танковой группы в Прудках раздался телефонный звонок из Борисова — Гудериана хотели видеть в штабе группы армий. Звонил сам генерал-фельдмаршал фон Бок.

– Не могли бы вы приехать утром, Гудериан? Мы ждет гостей из Мауэрвальда, –сказал генерал-фельдмаршал.

Гудериан соображал быстро. Визит на высшем уровне? Все в конце концов решится? Наконец-то будет получен “зеленый свет" для похода на Москву? Однако Гудериан тут же почувствовал, что у Бока прескверное настроение, и поспешил осведомиться:

– Во сколько мне прибыть, господин генерал-фельдмаршал?
– Давайте остановимся на десяти часах, — отозвался Бок и повесил трубку.

Гость из Мауэрвальда. Так назывался лес в Восточной Пруссии, расположенный рядом со ставкой фюрера, там находилась военная штаб-квартира главнокомандующего сухопутными войсками и начальника Генерального штаба. Они? Или пожалует собственной персоной Гитлер?

Гудериан поинтересовался тем, не легли ли еще начальники его штаба и оперативного отдела? Спустя две минуты он в компании фон Либенштейна и Байерлейна сидел над картами в штабном автобусе. На главной карте виднелись черные и красные стрелки, флажки, номера и прочие знаки, обозначавшие направления ударов последних дней — охватные линии танковых клещей, котлы и все прочее. За всеми этими аккуратными линиями стояли сотни, тысячи, сотни тысяч человеческих жизней — смерть, кровь и страдания многих людей. Но все это не отразилось на карте. Ничто не говорило о том, сколько солдат и офицеров осталось в земле ради того, чтобы вон та красная стрелка прошла через деревню Кругловка.

На протяжении последних четырех недель Гудериан со своим штабом располагался в Прудках, что к западу от Починка. Немецкие моторизованные дивизии овладели знаменитой излучиной Десны и маленьким городком Ельня в середине июля. С тех пор все думали только об одном — о Москве. Они достигли исходных позиций несмотря на то что остро нуждались в отдыхе, что танковые колонны заметно поредели, а снабженческие грузы поступали кое-как. Однако задачи свои танкисты и мотопехота выполнили четко в соответствии с планом. Теперь после короткой передышки, создав новые базы снабжения, они были готовы к последнему рывку в сердце Советского Союза. Именно такого приказа все и ждали.

4 августа Гудериан и Гот имели разговор с Гитлером в штаб-квартире Бока в Борисове. Они сообщили фюреру, что их танковые дивизии смогут продолжить продвижение к Москве между 15 и 20 августа. Гудериан добавил:

— Мой фюрер, мы возьмем ее.

Однако, как ни странно, Гитлер не выказал энтузиазма. Он явно имел какой-то иной замысел и хотел сначала взять Ленинград, а возможно, даже и Украину. Генералы слушали удивленно. Они качали головами, реагировали холодно. Гитлер, почувствовав неприятие с их стороны, оставил вопрос открытым. Никакого решения он так и не принял, пребывая с тех пор в сомнениях. Тем временем боевые генералы надеялись, что в конце концов Гитлер прикажет наступать на Москву. Они тщательно приготовились к этому. С начала августа пехотные дивизии 9-го корпуса генерала Гейера — 137-я пехотная дивизия и 263-я пехотная дивизия — приводились в состояние готовности. В ночь с 18 на 19 августа они высвободили танковые и моторизованные части. Все было готово для старта. Стоять без движения и защищать свои позиции означало нести бессмысленные потери.

— Какое расстояние до Москвы от самых передовых позиций двести девяносто второй пехотной дивизии на Ельненском выступе? — спросил Гудериан. Ответ не стоил труда подполковнику Байерлейну.

— До окраины города триста, — немедленно проговорил он.

Триста километров. Гудериан бросил взгляд на карту. Ельненский выступ выдавался из линии фронта. В его оконечности находился так называемый “кладбищенский угол”. На протяжении последних недель тут шли самые ожесточенные бои на Восточном фронте, что лучше всего отражается в приказе на день, составленном в штабе 46-го танкового корпуса 10 августа 1941 г. и зачитанном перед личным составом всех рот: “После трудного сражения на северо-восточном участке Ельни отделение унтер-шарфюрера Фёрстера из состава 1-й роты мотоциклетного батальона CC “Лангемарк” дивизии “Рейх”, получившее приказ прикрывать левый фланг своей роты, было обнаружено в следующем виде. Убитый командир отделения унтер-шарфюрер Фёрстер с простреленной головой все еще держал руку на кольце гранаты; первый номер пулеметного расчета, роттенфюрер (обер-ефрейтор) Клайбер, также с простреленной головой, продолжал прижимать приклад пулемета к плечу; номер второй, штурмманн (ефрейтор) Ольдебёрсгуис, стоял, поставив ногу на педаль своего мотоцикла, держась за рукоятку руля, убитый в тот момент, когда он собирался вскочить в седло и отправиться в тыл с донесением; водителя штурмманна Швенка обнаружили мертвым в одиночном окопе. Что касается противника, трупы лежали полукругом на расстоянии полета ручной гранаты от позиции отделения,

Он прибыл ближе к 11.00 и выглядел больным и подавленным. Причины этого скоро стали очевидными. Гальдер сообщил:

— Фюрер решил, что мы не будем, как он предполагал ранее, наступать на Ленинград и Москву, как предлагал Генеральный штаб сухопутных войск, а овладеем Украиной и Крымом.

Все окаменели. Гудериан стоял, вытянувшись точно шомпол.
— Не может быть!
Гальдер развеял последние надежды:

— Может. Мы спорили с ним пять недель, убеждая, что надо наступать на Москву. Восемнадцатого августа мы представили план наступления. А вот его ответ. — Гальдер прочитал текст на листе бумаги: — “Приказ фюрера от 21.8.1941 г.

План продолжения боевых действий на Востоке, представленный мне на рассмотрение Генеральным штабом сухопутных войск 18.8, не согласуется с моими намерениями. Поэтому я приказываю следующее:

(1) Самая важная задача, которую надлежит выполнить до наступления зимы, заключается не во взятии Москвы, а в овладение Крымом и промышленным и угледобывающим районом на реке Донец; на юге мы должны отрезать русских от нефтяных месторождений Кавказа; на севере — изолировать Ленинград и соединиться с финнами”.

В пункте N: 2 приказа перечислялся список стратегических целей для групп армий “Юг” и “Центр”, а в 3-м пункте содержались инструкции группе армий “Центр”, которой предстояло принять участие в операциях по уничтожению русской 5-й армии, усилив части, уже занятые этим. И наконец, в приказе излагался план Гитлера относительно продолжения операций после сражения за Украину. Говорилось там следующее:

“(4) Захват Крымского полуострова острейшим образом необходим для охраны нефтяных месторождений Румынии. По этой причине необходимо попытаться перейти Днепр в направлении Крыма всеми имеющимися силами, включая и мобильные части, не дав врагу времени подтянуть свежие войска.

(5) Только плотная блокада Ленинграда, соединение с финнами и уничтожение русской 5-й армии создадут условия и позволят нам сосредоточить количество сил, достаточное для успешного наступления на группу армий под командованием Тимошенко, способного привести к ее разгрому, в соответствии с дополнительным распоряжением к приказу N: 34 от 12.8.

(подпись) Адольф Гитлер”.

Таково было решение. Генералы всегда боялись его и надеялись, что ничего подобного не случится. Теперь слово прозвучало.

Поворот Гитлера от Москвы вполне традиционно считается главной ошибкой в летней кампании. Оспорить такое мнение невозможно, но автор не считает, что решение Гитлера повернуть войска в направлении Киева, в результате приведшее к потери времени, являлось единственной причиной трагедии, разыгравшейся на подступах к Москве. По здравому размышлению, решение Гитлера во многом представляется оправданным и разумным. Боевые действия того лета со всей очевидностью выявили одно обстоятельство: разные темпы продвижения бронетехники и пехоты неизбежно приводили к разделу армии на две следовавшие одна за другой составляющие, которые не только передвигались отдельно друг от друга, но и вели отдельные бои. В том и заключалась слабость немецких войск, которую враг мог рано или поздно использовать, поняв характер ведения боевых действий. Существуют четкие свидетельства того, что к концу июля 1941 г. Сталин разобрался в немецком подходе. Более того, огромные расстояния и, соответственно, большой износ техники и значительные потери сами по себе уже можно считать достаточной причиной. Правда также, что из-за более медленного продвижения групп армий “Север” и “Юг” фланги группы армий “Центр” оказывались открытыми. Советская 5-я армия представляла реальную угрозу растянутому флангу войск фон Бока. Надо было что-то предпринять для защиты флангов. Кроме того, опыт, полученный в боях с окруженными силами противника, диктовал, что в будущем немецким танковым группам и пехоте предстоит уничтожать русские части в тесном взаимодействии. В свете того, стало известно о мощи советской бронетехники и неисчерпаемых людских ресурсах СССР, осторожность Гитлера не кажется чрезмерной.

Но — и это очень важное “но” — время, подходящее для стратегии осторожности, прошло. На Центральном фронте немцы слишком углубились на территорию русских. Если Германия полностью отказывалась от идеи блицкрига, направленного в сердце Советского Союза, а противник получал время на перегруппировку, это означало, что кампания на Востоке будет, скорее всего, проиграна. В таком свете решение Гитлера представляет собой признание того, что немецкий блицкриг выдохся в боях под Смоленском и Ельней. Если генералы приняли бы такое мнение, это означало бы, что рухнуло основание, на котором строился план операции “Барбаросса”. Именно этой точке зрения пытались противостоять начальник генштаба Гальдер и боевые командиры, особенно Гудериан.

— Мы можем как-то повлиять на это решение? — спросил Бок.
Гальдер покачал головой:
— Оно окончательное.

— Мы должны добиться его отмены, — не сдавался Гудериан. — Если мы ударим на Киев, зима наступит раньше, чем мы дойдем до Москвы. Мне страшно подумать, во что превратятся дороги и с каким трудностями мы столкнемся при организации снабжения войск всем необходимым. Я сомневаюсь, что наши танки выдержат такую нагрузку. У моих танковых корпусов, особенно у двадцать четвертого корпуса, не было и дня передышки с начала кампании.

Генерал-фельдмаршал фон Бок поддержал Гудериана. Разгорелась жаркая дискуссия. Наконец генералы решили, что Гудериан должен поехать вместе с Гальдером в ставку фюрера, попросить о встрече и попытаться разубедить Гитлера. Ближе к вечеру самолет взял курс на Растенбург в Восточной Пруссии. Когда Гудериан прощался с фон Боком, генерал-фельдмаршал процитировал слова, приписываемые офицеру стражи во дворце епископа Вормса, сказанные 17 апреля 1521 г. и адресованные Мартину Лютеру, когда тот попытался объяснить суть своего учения императору: “Монашек, монашек, путь твой непрост”.

Ju-88 пророкотал моторами над огромным полем жнивья. Гудериан изучал карты и делал пометки в блокноте. В сумерках “Юнкерс” приземлился на летном поле ставки фюрера около Лётцена в Восточной Пруссии. Они поехали к “Вольфшанце” — лагерю из построенных под кронами могучих дубов бетонных бункеров, где жило и работало Главное верховное командование Вермахта. Часовой отдал честь, поднял шлагбаум, и машина покатила по асфальтированной дороге. Слева, в самом начале лагеря, находилось помещение для прессы. По обеим сторонам дороги тянулись серые строения, на крышах которых рос кустарник. Они проехали “Теехгаус” —столовую. Дом Кейтеля был налево, а в самом конце дороги, в небольшой низине располагался “домик фюрера” — окруженный двойным кольцом охраны и забором в два ряда бункер. Чтобы попасть в святая святых ставки Гитлера требовался специальный желтый пропуск.

Жилище Гитлера ничем не отличалось от других — мрачное, спартанское, обставленное простой дубовой мебелью. Здесь “он” просиживал ночи напролет, склоняясь над картами, донесениями, фотографиями, графиками, докладными записками и прочими документами.

Не прошло и двух часов, как Гудериан стоял в совещательной комнате жилища фюрера, докладывая ему о состоянии дел в своей танковой группе. Следующий эпизод написан на основе информации, предоставленной генералом Байерлейном, которому Гудериан в деталях изложил свой разговор с Гитлером для записи в журнале группы, а также на заметках самого Гудериана.

Гитлеру не сказали, зачем к нему приехал Гудериан. Более того, генерал-фельдмаршал фон Браухич специально запретил Гудериану самому касаться темы Москвы. Поэтому тот начал беседу с рассказа о своих танковых частях — о поломках двигателей, о ситуации со снабжением, о сопротивлении русских и о потерях. Он не пытался сгущать краски, а просто докладывал все так, как было, надеясь, что Гитлер сам перейдет к тому, ради чего он приехал.

— Как вы думаете, ваши войска в состоянии достигнуть крупного успеха? —спросил Гитлер.

Все присутствующие воззрились на Гудериана. Он ответил:

— Если солдатам поставить высокую задачу, такую, выполнение которой воодушевило бы их всех, тогда — да.

Гитлер:       — Вы, конечно же, имеете в виду Москву.
Гудериан:  — Да, мой фюрер. Разрешите ли вы мне изложить мои доводы?
Гитлер:       — Разумеется, Гудериан. Говорите все, что думаете.

Наступил решающий момент.    Гудериан:

— Москву нельзя сравнить с Парижем или Варшавой, мой фюрер. Москва — не только и голова и сердце Советского Союза. Она также — сосредоточение линий коммуникаций, политический мозг страны, важный промышленный центр, а кроме того, главный узел всей транспортной системы Красной империи. Падение Москвы будет означать победу в войне. — Гитлер слушал молча. Гудериан продолжал: — Сталин знает это. Он знает, что падение Москвы станет для него окончательным поражением. И поскольку он это осознает, он бросит все военные силы страны на оборону Москвы. Он уже собирает последнее, что осталось. Несколько недель мы наблюдали это под Ельней. Перед Москвой нам предстоит столкнуться с главными силами русских войск. Если мы хотим разгромить армии Советского Союза окончательно, то именно там мы их и встретим. Там поле нашей главной битвы, и, если мы соберем в кулак все силы, мы возьмем приз с первого раза.

Гитлер по-прежнему молчал, а накал речи Гудериана достиг пика:

— После разгрома главных сил врага под Москвой и в Москве, после уничтожения главного транспортного узла Советского Союза Прибалтийский регион и индустриальные районы Украины достанутся нам значительно легче, чем до взятия Москвы, у которой останется возможность перебрасывать свои резервы — главным образом те, что находятся в Сибири, — на север или на юг.

Гудериан продолжал свою страстную речь. В помещении для совещаний царила тишина. Кейтель стоял, опершись на стол с картой, Йодль делал пометки в блокноте. Хойзингер слушал сосредоточенно.

В открытые окна лилась вечерняя прохлада. Великолепная сетка защищала от мошек, комаров и мух, которых Гитлер не выносил. Целые сонмища этих насекомых кружили над озерцами и прудами, окружавшими резиденцию. Саперные части постоянно сражались с тварями, разбрызгивая бензин над стоялой водой пруда около жилища Гитлера. Запах бензина чувствовался в течение нескольких дней, но мошкара не собиралась погибать.

Гудериан подошел к карте и указал на нее:

– Мой фюрер, плацдарм для наступления на Москву до сих пор в наших руках. Планы развертывания войск и боевые приказы — все готово. Схемы движения транспортных средств и все инструкции соответствующим частям для наступления на Москву предоставлены. Во многих местах даже указатели заготовлены: такой-то и такой-то пункт — столько-то и столько-то километров до Москвы. Если вы отдадите приказ, танковые корпуса могут выступить уже сегодня ночью и прорваться через мощные сосредоточения войск Тимошенко под Ельней. Мне надо позвонить к себе в штаб и произнести кодовое слово. Давайте же наступать на Москву — мы возьмем ее.

За всю историю существования прусских и немецких армий не происходило еще столь же полного драматизма разговора между генералом и верховным главнокомандующим. И наверное, в последний раз Гитлер столь же долго и терпеливо внимал словам генерала, который не соглашался с ним. Фюрер посмотрел на Гудериана. Поднялся. Несколько быстрых шагов — и вот он около карты. Гитлер встал рядом с Йодлем, начальником управления Верховного командования Вермахта, указал на Украину и завел речь в защиту своей точки зрения.

— Все мои генералы читали Клаузевица, — резким голосом начал Гитлер. — Но они не понимают военной экономики. Кроме того, я тоже читал Клаузевица и помню его максиму: “Сначала надо разгромить войска неприятеля, затем овладеть его столицей”. Но дело не в этом. Нам нужно зерно Украины. Промышленность Донецкого бассейна должна работать на нас, а не на Сталина. Русских необходимо отрезать от запасов кавказской нефти, чтобы ослабить их мощь. И еще, мы должны овладеть Крымом, чтобы вражеские самолеты перестали представлять угрозу для румынских нефтяных вышек.

Гудериан почувствовал, как кровь ударяет ему в голову. Военная экономика не являлась стратегией. Воевать — значит уничтожать технику и живую силу противника, а не собирать рожь, яйца, взбивать масло, добывать уголь и нефть. Это был подход какого-то колониального правителя, а не Клаузевица.

Но Гудериан молчал. Что еще мог он, боевой командир, сказать человеку, располагавшему верховной политической и военной властью, после того, что он уже сказал? Политик принял решение, и солдату не оставалось ничего другого, как только подчиняться.

В полночь историческая встреча завершилась. Когда Гудериан доложил обо всем Гальдеру, которого Гитлер на совещание не пригласил, начальник Генштаба сухопутных войск не смог сдержать ярости:

— Почему вы не бросили ему рапорт об отставке?
— А почему вы не бросили? — удивился Гудериан.
— Потому что в этом нет никакого смыла, — ответил Гальдер. — Он с радостью избавится от нас, но мы должны делать свое дело.

Полчаса спустя в штабе 2-й танковой группы в Прудках зазвонил телефон. дежуривший начальник оперативного отдела поднял трубку и услышал усталый голос Гудериана:

— Байерлейн, того, к чему мы готовились, не будет. Будем делать другие дела, гораздо ниже — вы поняли?
— Я понял, господин генерал-полковник.

Битва на уничтожение под Рославлем и Клинцами — Сталин верит
своим тайным службам —Танковый удар на юг — Еременко ожидает
наступления на Москву.

Байерлейн прекрасно понимал Гудериана. В течение дня из группы армий “Центр” стали поступать приказы в рамках нового плана: частям 2-й танковой группы предстояло ударить на юг для захвата Украины.

Сразу же после звонка Гудериана начштаба 2-й танковой группы полковник фрайгерр фон Либенштейн собрал офицеров на совещание. Он знал Гудериана. Когда командующий прибудет из Растенбурга, то не поймет, если у его штаба все не будет готово к выступлению.

Все в штаб-квартире 2-й танковой были сильно подавлены решением Гитлера нанести удар по Украине, отодвинув планы взятия Москвы. Никто не понимал почему. Все считали это ошибкой. Умы вышколенных штабных офицеров восставали против нарушения одного из базовых постулатов теорий Клаузевица: не поддаваться соблазну отказаться от главной цели, всегда придерживаться рамок оперативного плана и сконцентрировать все усилия для нанесения ударов по главным силам неприятеля.

Скоро должна была сделаться очевидной вся пагубность отказа от наступления на Москву в тот момент, когда она находилась уже так близко — всего в каких-то трехстах с небольшим километрах — и, как можно было с уверенностью предположить, вероятнее всего, пала бы под ударами получивших пополнения танковых корпусов Гудериана и Гота.

Приказ — во всяком случае, в той его части, которая касалась танковых корпусов Гудериана, — был ясен. Он гласил: “Выдвинуться на юг в тыл советской 5-й армии на главном участке группы армий маршала Буденного “Юго-Западное направление”, защищающей часть Левобережной Украины и Киев”.

Первой целью Гудериана являлся Конотоп — железнодорожный узел на линии Киев—Москва. Следующий шаг будет зависеть от развития ситуации — оттого, как далеко удастся продвинуться группе армий “Юг”.

5 августа стало известно, что мощная танковая часть русских сумела прорвать котел под Казаками в районе боевых действий 292-й пехотной дивизии. Полки дивизии были так сильно растянуты и вели столь ожесточенные оборонительные бои, что не смогли закрыть брешь. По пробитому коридору текли снабженческие грузы, шли пехотные и артиллерийские части. Гудериан немедленно поспешил к “окну”. Он лично двинул танковую роту против русских, организовал боевую группу из штурмовых орудий и артиллерии, поставил ее под начало командующего артиллерией 7-го корпуса генерала Мартинека, которому в итоге удалось “залатать” брешь.

8 августа все закончилось. Немцы насчитали 38 000 пленных. В качестве добычи победителям досталось две сотни танков, большое количество разного рода техники и орудий. Советская 28-я армия под командованием генерал-лейтенанта Качалова перестала существовать. Но не это было главным. На расстоянии 40 километров в направлении Брянска и к югу не осталось частей противника. Открылись огромные ворота на Москву. Но Гудериан хотел подстраховаться. Чтобы по-настоящему обезопасить фланги в ходе броска к столице Сталина, предстояло сначала устранить угрозу с глубокого правого фланга под Кричевом.