|
| |
[ На главную ]
журнал "Знание-Сила", 1987, 11
Двадцать
первого июня меня вызвали в Радиокомитет...
Симонов К.М.
 __
Вся статья размещена в архивном файле - СКАЧАТЬ.
Из комментария к статье:
Первую попытку напечатать свои
военные дневники, составившие затем двухтомник
«Разные дни войны» (http://militera.lib.ru/db/simonov_km/index.html
- 1982), Константин Симонов предпринял вскоре после
20-летия Победы. Первая часть их под названием
«Сто суток войны» должна была появиться в трех
последних номерах «Нового мира» в 1967 году. Однако
набранная и сверстанная книга света не увидела.
Читателю, который в письме спрашивал почему она
не появилась, хотя и была уже объявлена, Симонов
объяснил, что он не сошелся во взглядах с людьми,
«которые считали, что эту книгу не следует
печатать в том виде, в каком я ее подготовил к
печати. А я считал и считаю, что именно в таком
виде, и ни в каком другом, ее и следует печатать.
В результате эта книга пока что не
вышла..."
А так как я убежден, что это вещь,
нужная читателям ,— я говорю не о ее
художественном качестве, тут я не судья, а о ее
документальной стороне, и вещь, написанная с
партийных позиций, то я буду продолжать
стремиться ее опубликовать».
Обращение Симонова, как принято было тогда
говорить, «наверх» успехом не увенчалось,
поддержки он не получил. Человек мужественный и
стойкий, не падавший духом от неприятностей и
ударов судьбы, Симонов эту историю переживал
тяжело. Если в письме читателю она излагается
спокойным, эпическим тоном, то от человека
близкого, старого друга — бывшего редактора
«Красной звезды» Д. И. Ортенберга — Симонов не
скрывает мрачного настроения и горьких мыслей:
«Что же касается моих колебаний, ты должен понять
их, — речь в письме идет о заказанном Д. И.
Ортенбергом для составлявшегося им сборнике
очерке о Г. К. Жукове. — Я дал тебе слово написать.
Я люблю тебя и хотел бы выполнить это слово. Я
люблю и уважаю Жукова и рад был бы написать о нем.
Но пойми мои чувства человека, у которого лежит
полтора года без движения рукопись, которую он
считает лучшей из всего, что он написал. Как
трудно такому человеку сидеть и писать еще одну
вещь, которая, по его весьма основательным
предчувствиям, ляжет и тоже будет лежать рядом с
предыдущей». Кстати, предчувствия не обманули
Симонова — написанные им по просьбе Д. И.
Ортенберга «Заметки к биографии Г. К. Жукова»
были опубликованы только в наше время, в 1987 году в
«Военно-историческом журнале». А дневники
напечатаны через семь с лишним лет после того,
как были набраны в «Новом мире», – с серьезными
потерями, с весьма существенными купюрами в
комментарии. В частности, был изъят и тот текст,
который теперь публикуется, — это был в
«новомирской» верстке обширный комментарий к
первой фразе дневника: «Двадцать первого июня
меня вызвали в Радиокомитет и предложили
написать две антифашистские песни» (эта фраза и
дала название данной публикации) (http://militera.lib.ru/db/simonov_km/1_01.html
). В этом комментарии в свете тяжкого опыта войны
с гитлеровской Германией рассматривалась
предвоенная драматическая обстановка в стране.
....
Кроме того, в начало и конец текста добавлены
небольшие уточнения [квадратных скобках
курсивом] из другого источника – из книги
К.Симонова "Сто суток войны" ( https://www.rulit.me/books/sto-sutok... , http://militera.lib.ru/db/simonov_km11/index.html
- Смоленск: Русич, 1999), в статье пропущенные.
В этом комментарии Симонов касается
попытки ответа на вопрос, почему РККА в июне 1941 г.
оказалась не готова эффективно ответить на
немецкое нападение. И роли в этом товарища
Сталина.
В частности:
... Мне кажется, что разоружающее
значение этого заявления ТАСС состояло не в
самом факте его публикации, а в другом: если, с
дипломатической точки зрения, появление такого
документа считалось необходимым, то внутри
страны ему должны были сопутствовать меры,
совершенно обратные тем, которые последовали.
Если бы одновременно с появлением этого
документа войска пограничных округов были
приведены в боевую готовность, то он, даже без
особых дополнительных разъяснений, был бы
воспринят в армии как документ дипломатический,
а не руководящий, как адресованный вовне, а не
вовнутрь.
Но этих мер не последовало. Напротив,
буквально все попытки на местах, в пограничных
округах усилить боевую готовность войск
наталкивались на жестокое сопротивление сверху,
за которым, несомненно, стояла твердая воля
Сталина.
Не только тяжело, а душевно
непереносимо читать сейчас главы мемуаров,
посвященных этому периоду. Соответствующие
цитаты заняли бы десятки страниц. Сошлюсь лишь на
нескольких лиц, занимавших перед войной самые
разные должности — от начальника ПВО страны и до
командиров дивизий. Упоминания о строгом запрете
сверху принимать в пограничных округах срочные
меры к приведению войск в боевую готовность
проходят через мемуары Воронова, Баграмяна,
Сандалова, Бирюзова, Лобачева, Болдина,
Кузнецова, Попеля и многих других участников
войны.
И, конечно, уж вовсе трагическое
впечатление производит висящая на стене в музее
Брестской крепости красноармейская газета 4-й
армии «Часовой Родины», вышедшая утром 22 июня 1941
года с передовой «Летнему спорту — широкий
размах».
В таких условиях заявление ТАСС,
разумеется, могло иметь и имело только одно —
разоружающее значение.
Надо попробовать представить себе
психологическое состояние людей, которые знают
об угрожающем сосредоточении германских войск у
наших границ, ежедневно получают донесения на
этот счет, сами доносят об этом своим старшим
начальникам и в Москву, предлагают принять
соответствующие меры, но ответом на все это
оказывается или молчание, или прямые окрики: «Не
сметь!».
Мне вовсе не кажется
удивительным, что сочетание этой реальности,
этой очевидности угрозы, которую чувствовали
люди, находившиеся в пограничных округах, с
твердостью отпора сверху, из Москвы, по отношению
ко всем предложениям о приведении войск в боевую
готовность у многих рождало ощущение, что, должно
быть, есть какая-то иная очевидность, иная
реальность, о которой хорошо осведомлен такой
высший и непогрешимый авторитет, каким был тогда
для нас Сталин.
Думаю, что именно это и могло рождать
такие ответы, как ответ командующего войсками
Западного особого округа Павлова своему
встревоженному заместителю Болдину: «Иван
Васильевич, пойми меня: в Москве лучше нас с тобой
знают военно-политическую обстановку и наши
отношения с Германией»,
То, что, несмотря на явные признаки
готовящегося нападения, Сталин, очевидно,
до самого последнего момента еще верил, что ему
удастся оттянуть начало войны, уже
доказано нашими историками на основании анализа
огромного количества неопровержимых фактов. В
своем коллективном труде «Великая Отечественная
война» они пришли к выводам, что
неподготовленность пограничных военных округов
к отпору врагу явилась прежде всего следствием
ошибочных представлений Сталина о перспективах
войны с фашистской Германией в ближайшее время и
переоценки им значения советско-германского
договора.
Я полностью
разделяю эти выводы, но меня как
писателя дополнительно интересует еще одно: за
суховато-точной формулировкой историков о
неподготовленности пограничных военных округов
к этой при всех обстоятельствах неизбежной войне
стоит множество лишних жертв, понесенных нами на
войне вследствие этих ошибочных представлений
Сталина, не говоря уже об оккупации и опустошении
немцами огромной территории, на которой потом
все своим горбом заново отстраивал народ. Спрашивается, в силу чего
психологически сложились у Сталина эти так
дорого нам стоившие «ошибочные представления»?
Мне кажется, что во время и особенно после
финской войны Сталин
субъективно стремился сделать все, что от него
зависело, чтобы страна вступила в войну с
фашистской Германией как можно позже.
Таким образом можно заметить, что в
своем комментарии Симонов верно оценивает
негативную роль товарища Сталина в
неподготовленности армии к ведению боевой
работы с 22.06.1941. Однако, причину, из-за которой так
вел себя товарищ Сталин перед 22.06.1941 Симонов
определяет неверно. Не из-за "желания
оттянуть начало войны на попозже из-за
неготовности армии к боевой работе летом 1941 г.",
а из-за требования добиться оперативной
внезапности при начале своей "Первой операции".
И в этом-то и заключалась "иная очевидность,
иная реальность", которую лишь упомянул
Симонов. Но эту гипотезу дальше он даже не
пытается рассмотреть.
И в дополнение здесь приводится начало и концовка дневниковых записей Симонова про 21-22 июня 1941 г.:
Сорок первый
Глава первая
Двадцать первого июня меня вызвали в радиокомитет и предложили написать две
антифашистские песни. Так я почувствовал, что война, которую мы, в сущности,
все ожидали, очень близка.
О том, что война уже началась, я узнал только в два часа дня. Все утро 22 июня писал
стихи и не подходил к телефону. А когда подошел, первое, что услышал: война.
Сейчас же позвонил в политуправление. Сказали, чтоб позвонил еще раз — в пять.
Шел по городу. Люди спешили, но, в общем, все было внешне спокойно.
Был митинг в Союзе писателей. Во дворе столпилось много народу. Среди других были
многие из тех, кто так же, как и я, всего несколько дней назад вернулся с лагерных
сборов после окончания курсов военных корреспондентов. Теперь здесь, во дворе,
договаривались между собой, чтоб ехать на фронт вместе, не разъединяться. Впоследствии,
конечно, все те разговоры оказались наивными, и разъехались мы не туда и не так, как думали.
На следующий день нас — первую партию, — человек тридцать, вызвали в политуправление
и распределили по газетам. Во фронтовые — по два, в армейские — но одному.
Мне предстояло ехать в армейскую газету. Было немножко неожиданно это предстоящее
одиночество. Писательское, конечно.
.....
Рассказ маршала Москаленко свидетельствует о том, в какой тяжелейшей обстановке
начала действовать эта армия [5-я ЮЗФ] в первые часы войны.
Навстречу примерно такой же обстановке и таким же событиям, обернувшимся на Западном
фронте еще более тяжелыми результатами, выехал я в дачном вагоне из Москвы в Минск,
имея в кармане командировочное предписание: "Интенданту 2-го ранга товарищу Симонову К. М.
Приказом начальника Главного управления политпропаганды Красной Армии № 0045 от 24 июня 1941 года
Вы назначены литератором редакции газеты "Боевое знамя", предлагаю отбыть в распоряжение
начальника Управления политической пропаганды Западного особого военного округа.
Срок выезда 24 июня 1941 г. Маршрут - Москва - Минск. О выезде донести"...
(02/03/2019)
[ На главную ]
|
